Берт Хэршфельд - Акапулько
— Ты невозможен!
— Невероятен, — поправил он, опускаясь на лежащую Грейс. — Ты ведь просто с ума сходишь по мне, правда? Ну, давай, признавайся! — Он слегка укусил ее ухо. — Я намерен сожрать тебя целиком.
— Каннибал!
— В местах, где я вырос, мясо молодых католиков очень высоко ценится.
— О, так у тебя обширный опыт обхождения с католичками?
— Только когда стоит полная луна и моя кровь кипит в жилах. — Форман переместил свое внимание на шею Грейс: — Любовь — вот le mot juste[149] для того, что я чувствую.
— Похоть, — поправила она Формана. — Мы едва знаем друг друга.
— Мы узнаем.
— Разве тебе совсем не интересно, что я думаю, или что я чувствую, или что я хочу в жизни?
— Поведай мне свои тайны.
— Тебе и вправду все равно.
Он поднял голову, изображая шутливую обиду.
— Тебя не так трудно вычислить. Начальная школа Святой Анны. Средняя школа Святой Терезы. Колледж Святого Игнатия. К счастью, тут на сцене появляюсь я и делаю это очень вовремя, чтобы спасти тебя от пропаганды, которой забивали твою голову все эти монахини. — Он опустил голову между ее грудей. — О, холмы любви и наслаждения, вам обоим приношу я клятву верности… или что-то вроде этого… — Он стал ласкать одну грудь, и Грейс уронила руку на его пальцы, как будто для того, чтобы удержать их на месте.
— Мои родители, — рассеянно произнесла она, — не верили в приходское образование. Я ходила в светские публичные[150] школы.
— Мои поздравления по этому поводу… — Форман начал расстегивать пуговицы на ее блузке.
— Не делай этого…
Он заработал быстрее.
— У тебя такой большой опыт…
— Я чемпион мира. — Он отбросил ее блузку, расстегнул лифчик. Ее соски поднялись под его пальцами.
Грейс назвала его по имени, и голова ее упала назад. Форман снял с нее юбку, снял трусики, разделся сам.
Они целовали и ласкали друг друга.
Грейс сказала:
— Это так… так странно, быть полностью обнаженными на улице, за дверьми дома…
— «Нагота женщины есть работа Бога».
— Ты же не веришь в Бога.
— Зато верит Уилльям Блейк[151].
— Понятно.
— Ты должна научиться, как нужно изящно покоряться мужчине. — Он задрал бедро на ее ноги, голову положил на грудь Грейс. Через некоторое время Форман встрепенулся, сел и посмотрел на нее с клиническим интересом. — Так вот, значит, в чем дело?
— Что? — Грейс моментально приняла сидячее положение. — Что не в порядке?
— Твоя правая сиська больше, чем левая.
— Это чушь! Они у меня абсолютно одинаковые, спасибо за усердие!
Он взвесил на ладони одну грудь, потом другую.
— Явно в неисправности. Слушай, когда ты ходишь, у тебя нет крена?
— Ты просто ужасный человек! Я иногда могу тебя ненавидеть!
— Тогда посмотри сама.
Грейс по очереди исследовала каждую грудь.
— О! О, Боже! Правая действительно больше!
— Конечно!
— Это оскорбляет тебя?
— Я бы и не захотел, чтобы они были одинаковыми. Сказать по правде, я обожаю неправильные формы.
Грейс взъерошила ему волосы.
— Я правда тебе нравлюсь?
— Очень сильно.
— Существует так много того, чего я не знаю.
— Ну что же, сейчас я тебе продемонстрирую. Делай то, что буду делать я. А если сначала у тебя будет получаться неправильно, мы будем повторять это снова и снова до тех пор, пока ты не научишься.
— Даешь слово?
Он обнял Грейс, обхватил своими губами ее губы. Через некоторое время она задвигалась под ним, с каждым мгновением все уверенней изгибаясь, вертясь, выгибаясь, скручивая и распрямляя свое тело, чтобы еще больше открыть его прикосновениям Формана. Она приподнялась, прижимаясь к его пальцам, которые обследовали ее влажный центр… Все тело Грейс задрожало и тихие молящие стоны сорвались с ее губ.
Грейс прижималась к нему, и все старые страхи и ограничения растворялись без следа. Ее плоть требовала большего, и вот уже ее руки стали бродить по телу Формана. Вот он… и постепенно ее пальцы начали так же требовательно исследовать его тело, как несколько мгновений назад он ласкал ее… Она старалась представить себе, что бы ей понравилось больше всего, будь она мужчиной.
Одно ощущение наслаивалось на другое, и нарастающее напряжение огнем загорелось в ее животе. Голова Грейс каталась по земле, невидящие глаза уставились в никуда, кровь бурлила в жилах. Все ее тело содрогалось, и она не в силах была ничего с этим поделать, да и едва замечала свою дрожь — все было забыто, за исключением страстного желания, сосредоточившегося в низу живота.
Она укусила его за плечо, не осознавая в тот момент, что направляет рукой его восставшее естество в себя. Он ринулся вперед, заставляя ее упасть на землю, приподнимаясь и снова вонзаясь в ее тело, отчаянно стараясь проникнуть глубже в него. Она отвечала ему сильно и уверенно, усиливая страсть в них обоих, доводя ее до конца. Несмотря на разный темп, нарастающее крещендо напряжения одновременно подвело их к высшему, вожделенному пику…
Необычное, дурманящее головокружение охватило Грейс, какая-то странная слабость. Она попыталась ухватиться за сознание, остаться в реальном мире, спасти себя. Ничего не помогало. Скоро ее подхватил кружащийся, вьющийся, бешено скачущий водоворот и унес в пустоту.
И сразу же все желания, все ощущения превратились в один горячий глаз. Все цвета перемешались, черты лица размылись, наползая одно на другое, линии стали искаженными. Хрящи и мускулы, клетки и нервы, костный мозг и кровь — все сплавилось воедино, образуя бесконечный, невыносимый момент во времени, распадающийся на части под ритм накатывающих и отступающих назад волн, которые наполняли каждую частичку ее тела абсолютным наслаждением. Потом неожиданное падение, чувство небывалого, непознанного ранее совершенства, благодарные слезы… и Грейс крепко вцепилась в мягкое, слабое тело Формана, полная решимости удержать и сохранить его.
— Ура, — пробормотала она через минуту, — мы победили…
Обнявшись, они лежали под джакарандой, теперь полностью одетые, дремали в объятиях друг друга. Форман зашевелился, его глаза открылись; Грейс проснулась, удивленно и одобрительно изучила его профиль. Они поцеловались.
— Я люблю тебя, — сказал он небрежно и легко.
Грейс не ответила.
Он снова поцеловал ее.
— Скажи, что ты любишь меня.
Она колебалась.
— Я думаю, я еще не готова сказать это.
— Почему нет?
— Я не уверена.
— Я же уверен, а почему ты — нет?
