Екатерина Спирина - Стереть прошлое
Роберто сидел в кресле и читал утреннюю газету.
– Buongiorno29, моя небанальная гостья, – усмехнулся он. – Кофе Вас ждет.
– Спасибо, – засмеялась Энрикетта.
Роберто провел ее в уютную столовую, где на столе их ждал типичный итальянский завтрак: хрустящие круассаны, ароматный свежеиспеченный хлеб и нарезанное prosciutto cotto30 на тарелке.
– Располагайся, – сказал Роберто, взяв с плиты кофейник и начиная разливать дымящийся кофе в фарфоровые чашки. Энрикетта изучающе рассматривала его. От него веяло каким-то уютом и надежностью.
– Я смотрю, венецианцы – люди весьма небанальные, – изрекла она наконец.
– В каком смысле? – удивился Роберто.
– Исходя из рассказов, которые я слышала про итальянцев, исходя из прочитанных книг и просмотренных фильмов об Италии, ты должен был бы провести эту ночь исключительно в моей постели.
– Вчера ты была такая уставшая и замерзшая, что я просто не посмел, – улыбнулся Роберто, хотя на самом деле эта мысль даже не приходила ему в голову. Не потому, что ему не нравилась эта солнечная испанка, а потому, что он не относился к тем, для кого переспать с кем-либо – это та кже просто, как выпить чашечку кофе. – Если ты хочешь, мы можем наверстать упущенное, – рассмеялся он.
– Нет-нет! – засмеялась в ответ Энрикетта. – Не порти мое небанальное впечатление от Венеции… А если серьезно, – сказала она после некоторого молчания, – спасибо за спасение, утренний кофе и целомудренную ночь.
Роберто посмотрел на нее и молча улыбнулся. Потом сел за стол и принялся пить кофе.
– Послушай, ты живешь в таком большом доме один? – решила Энрикетта нарушить смущающую тишину.
– Да, теперь да.
– Теперь?
– Раньше мы жили здесь с моими родителями и братом.
– А где они сейчас?
– Живут в разных городах, – уклончиво ответил Роберто.
– Все трое – в разных? – решила подшутить над ним Энрикетта.
– Да, все трое. Мама так вообще живет в другой стране. Они с отцом разведены.
– И тебе не одиноко здесь? – смутилась она, поняв, что затронула, очевидно, не самую приятную тему.
– Лучше уж жить в одиночестве, чем со случайной посетительницей моей жизни, кто даже не пытается узнать, какой кофе я люблю пить по утрам, как я борюсь с бессонницей или что меня восхищает больше всего на свете, – задумчиво произнес Роберто.
– И что тебя восхищает больше всего на свете? – с любопытством спросила Энрикетта.
– А ты собралась остаться у меня жить? – невинно приподнял он бровь, и в уголке его губ заиграла озорная улыбка.
– Ничуть! – вспыхнула Энрикетта, залившись румянцем. Казалось, что она готова была кинуть в него что-нибудь эдакое, но он остановил ее порыв:
– Больше всего на свете, – медленно произнес Роберто, наливая себе вторую чашку кофе, – меня восхищают пожилые пары, которые пронесли свою любовь через десятки лет и сохранили свою семью, несмотря на все трудности и соблазны.
Энрикетта на несколько мгновений застыла на месте, а потом сделала глоток из чашки, где уже не осталось кофе.
– Налить еще кофе? – усмехнулся Роберто, и все та же озорная улыбка продолжила прятаться в уголке его губ.
– Да, – резко ответила она, ставя на стол чашку и пытаясь скрыть свое смущение. Потом она сделала пару глотков только что налитого ароматного кофе и задумчиво взглянула на Роберто. – Покажи мне Венецию, – вдруг неожиданно сказала Энрикетта.
Роберто удивленно посмотрел на нее поверх чашки сквозь дымок, поднимающийся от горячего напитка.
– Банальную? – спросил он, и глаза его заискрились лукавыми искорками.
– Всю, которую ты знаешь, – рассмеялась Энрикетта. – Ты вчера сказал, что у тебя сегодня выходной. Если, конечно, у тебя нет серьезных планов…
– Нет, я сегодня свободен, – прервал ее Роберто, хотя планов на сегодня у него было немало. – Но за день Венецию не покажешь…
– Если тебе удастся покорить меня за один день твоей Венецией, я вернусь сюда еще, – засмеялась она.
****
Они шагали по пробуждающимся венецианским улочкам, умытым вчерашним ливнем. Солнце на ярко-синем небе словно желало поскорее привести город в порядок после ночной бури и потому старательно высушивало промокшие в громадных лужах мостовые.
– О, тут даже есть обычные улицы? – изумилась Энрикетта. – Я уж было подумала, что Венеция настолько необычна, что вместо улиц только каналы.
– Обычные улицы? – приподнял бровь Роберто. – Идем сюда! – схватил он ее за руку и свернул на улочку, в которую они с трудом втиснулись.
– Ой, какая узкая! – воскликнула Энрикетта. – Ешь я побольше – я бы здесь благополучно застряла.
– Однозначно, – рассмеялся Роберто. – Это самая узкая улочка Венеции – Calletta Varisco. Ее ширина составляет всего 53 сантиметра.
Энрикетта с удивлением посмотрела на Роберто: она еще никогда не видела такой узкой улицы. И такого потрясающего мужчины она тоже еще ни разу не встречала.
Через несколько метров они вышли к узкому каналу, обрамленному немного обветшалыми домами, покрытыми потрескавшейся штукатуркой, и зашагали вдоль него. К воде то тут, то там спускались ступеньки подъездов, у которых были пришвартованы зачехленные лодки.
– Я вот раньше думала: неужели в Венеции двери выходят прямо в воду, а около них вместо припаркованных авто стоят лодки. Теперь вижу, что так и есть, – засмеялась она. – Никогда не было случаев, что кто-то забывал о таком нюансе, и падал в воду?
– Приезжие иногда купаются таким образом, – улыбнулся Роберто. – Послушай, но ты была только на Пьяцца Сан-Марко? И нигде более?
– Да, только там. Мы приехали ближе к обеду, а потом я даже потратила часа два на стояние в очереди, чтобы забраться на кампанилу и посмотреть на Венецию сверху. Я очень люблю панорамы с высоты. И мне не осталось времени больше ни на что, кроме как прокатиться на гондоле.
– Тогда понятно, – усмехнулся Роберто.
– Что понятно?
– Понятно, что пока ты остаешься банальным туристом, Venessia никогда не станет для тебя небанальной.
– Venessia? – забыла она рассердиться на комплимент в начале фразы.
– Так мы называем наш обрученный с морем город на венецианском диалекте.
– Обрученный с морем?
– Да. В начале мая будет праздник обручения с морем – Festa della Sensa – который отмечается еще с тысячного года. Начало положил дож Пьетро II Орсеоло в честь завоевания Далмации. Корабль дожа в сопровождении других лодок входил в венецианскую лагуну через порт Сан-Николо, названный в честь покровителя моряков. Там читали молитву, чтобы «per noi e per tutti i navigatori il mare possa essere calmo e tranquillo31», потом дожа и всех остальных окропляли святой водой, а ее остатки выливали в море. Но в 1177 году папа Алессандро III придал этому обряду еще большую святость в знак благодарности Венеции за помощь в борьбе с завоевателем Фридрихом Барбароссой: папа снял с пальца дожа драгоценный перстень и бросил его в море. С тех пор эта церемония поддерживалась, пока существовала Венецианская Республика. Дож каждый год бросал в море золотой перстень в знак незыблемого торжества Венеции в Адриатическом море со словами «Ti sposiamo, mare. In segno di vero e perpetuo dominio32».
– Как романтично… – восхищенно прошептала Энрикетта. С ее лица даже ненадолго исчезла насмешливая улыбка. – Но сколько там колец, на дне морском?! – воскликнула она мгновением позже.
– Ты, когда вчера ныряла, не посчитала? – серьезно спросил Роберто, и ее лучистые глаза пронзили его одним из своих возмущенных лучиков. – S-ciao! – рассмеялся Роберто, приветствуя какого-то смуглого синьора.
– S-ciao? Это «чао» по-венециански? – спросила Энрикетта все еще немного возмущенным тоном.
– Именно! На венецианском диалекте мы говорим при каждом удобном случае: с друзьями, с родственниками, на рынке, в магазине, на совещании. И между прочим, итальянское ciao имеет как раз венецианские корни.
– Так, наверно, говорят в каждом регионе, – насмешливо улыбнулась она. – И каждый город утверждает, что итальянский язык родился именно на его территории.
– Важно не то, что говорят. Важно то, что является истиной, – укоризненно посмотрел на нее Роберто. – Классический итальянский язык происходит от флорентийского диалекта.
– У вас в каждом регионе свой диалект?
– Я бы сказал, в каждой уважающей себя деревне.
– И они сильно отличаются от классического итальянского?
– Если, скажем, итальянец из Виченцы приедет в Верону, то он не поймет веронцев.
– Ничего себе! – удивилась Энрикетта, и от ее возмущения не осталось и следа.
Они подошли к одному из мостиков, перекинутому через канал с изумрудной водой, которая акварелью рисовала отражение домов.
