Валерий Горбунов - Секреты для посвященных
Николай Егорович был человеком действия, он сделал решительный шаг к столику, нагнулся, схватил конверт и разорвал его.
Так и есть. Старик верен себе. Все та же смесь человеческого благородства с предусмотрительной самостраховкой высокопоставленного чиновника. Николай пробежал глазами ровные строки. Вздохнул. Старик сделал свой ход… Теперь его очередь.
Шеф писал, что, находясь в больнице, он, естественно, лишен возможности сделать полный расчет конструкции, предложенной Гринько. Единственное, что он может сказать, это то, что некоторые параметры у него стали вызывать сомнения. Поэтому он, учитывая важность испытаний и то значение, которое ему, этому испытанию, придают наверху, вынужден посоветовать использовать ранее применяемый блок в улучшенном варианте. Что же касается новинки, предложенной Гринько, которую он лично оценивает весьма и весьма высоко, то ее испытание следует, на его взгляд, отложить до следующего раза, применить при запуске, скажем, геодезической или иной подобной ракеты, где риск будет и разумен, и оправдан, и правильно понят.
Это его личное мнение, и с ним можно не считаться, поскольку он вследствие болезни в настоящий момент не является генеральным конструктором. Так что Гринько вполне может настаивать на своем варианте, если, конечно, он в нем достаточно уверен.
Далее следовала приписка, сделанная рукой его дочери Нины: «Делай, как папа велит, и у нас с тобой все, дурачок, будет хорошо».
Эта приписка вызвала у Гринько неприязнь, а письмо старика — прилив злости. Практически оно не оставляло Николаю достойного выхода. Если он настоит на своем варианте, а тот по какой-то причине подведет, его песенка спета. Ему дали мудрый совет, он им пренебрег, и вот пожалуйста: поторопились с выдвижением, незрелый человек. А последуй он совету старика — без скандала тоже не обойтись. Менять важный блок управления ракеты за три дня до пуска — это явное ЧП. Начнется расследование. И выяснится, что Гринько, горячая голова, готов был наломать дров, и, если бы не мудрое вмешательство шефа, быть беде. Ай да шеф! Вот она, старая школа!
Он снова подошел к открытой балконной двери, словно отсюда ему было проще докричаться до Раисы, задать вопрос и получить ответ.
«Наука потому и наука, что имеет дело с непознанным». Это слова академика Павлова. За каждой тайной, которую удалось разгадать, скрываются сотни других, разгадка которых нам пока не под силу. Приходится рисковать. История великих научно-технических решений — это одновременно и история великого риска. Рисковал же великий Королев, высказав на основе одной интуиции мнение, что грунт на Луне не мягкий, а твердый, и даже подтвердив эту свою догадку собственной подписью на документе. Такие минуты в жизни представлялись Гринько главными, внутренне он всегда был готов пойти на риск.
Резкая трель телефона прервала нить его размышлений. В трубке послышался глуховатый голос Волкова.
— Мы тут, Николай Егорович, уточняем срок пуска. У вас все в порядке?
«Интересно, знает он о письме старика или нет? — пронеслось в голове. — Впрочем, откуда ему знать…»
— В порядке.
— Одиннадцатого ровно в восемь. Не возражаете?
— Все будет готово.
Волков помолчал. Наверное, хотел добавить к сказанному какие-нибудь другие слова, неслужебные, которые наверняка нашел бы, если бы на месте Гринько был его старый знакомый генеральный конструктор, но в данном случае не нашел их, сказал сухое «спасибо» и повесил трубку.
Гринько широко расправил плечи, вобрал в грудь воздуха. Итак, решение принято, Рубикон перейден. Полетит его собственный блок. Чувства распирали его, сегодня он не мог оставаться в одиночестве, в тесноте гостиничного номера. Он, не повязывая галстука, набросил на плечи пиджак и выбежал из гостиницы.
Гринько знал, где жила Раиса. Однажды проводил ее до дома. Она показала, где ее окна, назвала номер квартиры. Сказала, что по вечерам всегда одна — напарница на работе. Он мог бы войти в ее дом уже тогда, но не решился. Сегодня, шагая по темной улице, он твердо знал, что Раиса откроет дверь и впустит его. Она принадлежит ему. Только руку протяни. И взамен полученной в подарок ее жизни отдай свою. Вот и все. Как просто.
Сейчас он был к этому готов.
В голове у него вдруг всплыла приписка Нины к письму отца. Радостное настроение, владевшее им, на миг померкло. Что может быть хуже сентиментального сюсюканья женщины, которой отныне нет уже места в твоем сердце!
2Дик готовился к дню рождения. Отношения с товарищами по гаражу у него были неважные, и он рассчитывал поправить их, устроив пирушку. Главные надежды он возлагал на магнитофон. За два месяца до срока начал бомбардировать мать письмами-просьбами — купить и прислать ему магнитофон. Откуда бедолага-мать, с трудом дотягивавшая от пенсии до пенсии, возьмет денег на такую дорогостоящую покупку, он не думал. Обратится к отцу — тот не откажет. У него совесть нечиста: собственными руками толкнул сына в армию. О своей вине перед отцом — поджоге недостроенной отцовской дачи — не думал. Так у него была устроена голова. Да и только ли у него! Многие подростки вырастают с твердым убеждением, что окружающие перед ними в долгу как в шелку, а сами они никому и ничего не должны. Это убеждение Дика еще больше окрепло за то время, что он провел с хиппи… Разве они просили родителей, чтобы их произвели на свет? Нет. Те сделали это ради своего удовольствия. Вот пусть теперь и расплачиваются. Этими нехитрыми рассуждениями Дику и его друзьям удавалось заглушить в себе последние остатки совести.
Получив категорическое требование сына прислать магнитофон (а не то его живьем съедят), Сима бросилась к телефону звонить бывшему мужу, но трубку взяла она, Верка.
— Это опять ты? У, настырная! Я же тебя просила не звонить и в трубку не дышать… Надоела ты нам до чертиков, поняла? На-до-е-ла!
По тому, как громко разговаривала Верка, Сима поняла, что их общего мужа (она по-прежнему, и после развода, считала себя его женой) нет дома и, торопясь, пока не бросили трубку, выложила просьбу сына насчет магнитофона.
— По твоему щенку тюрьма плачет, скажи спасибо, что под суд не загремел, а ты… Это ты свихнулась, а мы еще в своем уме. Он нам будет дачи палить, а мы будем ему к дню рождения магнитофоны слать. Где твои мозги? — и Верка хлопнула трубку.
Однако Сима вышла из положения. Под две будущие пенсии сделала у старушки-родственницы, жалевшей ее, денежный заем (сказала, что надо ставить новый мост, а то есть совсем нечем, а про магнитофон — молчок). Отправилась в комиссионку и приглядела там самый дешевый. В тот же день отправила сыну посылкой.
В ответ получила бранное письмо. Во-первых, отчитывал ее сын, магнитофон плохой, старой марки. А во-вторых, к нему нет батареек, где он их возьмет? Ну да ладно. Как-нибудь достанет. В общем, спасибо, мать.
Сима расцеловала письмо и счастливо расплакалась: пишет сыночек, не забывает мать, магнитофоном интересуется, значит, жив-здоров. О том, как она будет жить ближайшие месяцы и где возьмет денег, чтобы отдать родственнице долг, Сима не думала.
Дику повезло. Он не жил в казармах, а вместе с тремя другими шоферами нес службу в городке, при начальстве. Располагались они в комнатке, пристроенной к небольшому — всего на четыре машины — гаражу. Гараж стоял на пустыре неподалеку от пятиэтажек, где среди других проживали офицеры, которых шоферы обслуживали. Практически ребята в свободное от поездок время были предоставлены самим себе. Каждый занимался своим делом. Профессорский сынок Родик корпел над конспектами, готовился к экзаменам: он учился заочно в институте. Кучерявый здоровяк Миша ловко выстругивал из подобранных на дороге кусков дерева лошадей, коз, свиней. Он после армии собирался вернуться в свой колхоз и работать там механизатором. Смуглый красавчик Зорий чаще всего отсутствовал — он пользовался успехом у местных девушек и не упускал случая, чтобы завести очередное знакомство.
Дику с ними было скучно. Он было попытался заинтересовать их своими похождениями, рассказывал о беззаботной жизни, когда нет ничего — ни семьи, ни работы, ни обязанностей, ни долгов, а есть только одна свобода — делай что хочешь и как хочешь.
— И что хочешь ешь? — спросил его Зорий. Несмотря на свою худощавость, он обладал отличным аппетитом.
— Да, а на что вы харч покупали? — подключился Миша.
— А мы аскали, — ответил Дик.
— Что это такое — аскать?
Ответил грамотный профессорский сынок Родик:
— Это от английского слова «аск» — просить… Попрошайничать.
— Вы что, совсем того? — покрутил пальцем у виска Миша и даже налился краской от негодования.
Зорий перевел разговор в интересовавшую его плоскость:
— И девочки с вами?
— Еще какие! — с гордостью ответил Дик. — Клевые герлы.
