Мамедназар Хидыров - Дорога издалека (книга первая)
Пока мы с Ишбаем разувались у порога, мать принесла хворосту, разожгла очаг, поставила тунче с водой. Я огляделся. Наша кибитка такая же, какой была раньше. В стороне, у стены, кто-то спал, завернувшись в лохмотья. Мальчик, вроде. Он зашевелился, засопел, когда мы вошли, и продолжал спать.
— Байрам, дяди Амана младший сынок, — пояснила мать. — Уже после твоего ухода родился.
— А дядя Аман?
— Ох, ты ведь не знаешь! Умер он… Тогда же, года не прошло. Мор стоял в ауле и других местах. Умер, недолго и болел. Теперь здесь хозяин Меред, брат его жены. Он из Бурдалыка, батрачил там, семьи не имел. Хороший человек. Позвать его?
— Погоди. Скажи, что с…
— Донди? Жива. Не волнуйся, сынок… Столько лет миновало, а девушка все одна. Тебя дожидается. В то время вон сколько тут перевидали сватов… А она будто отрезала: ни за кого, дескать, не пойду, жив Нобат или нет. Отец и угрозами, и лаской — хоть бы что. Ну, отступились наконец. А его не стало, она сама себе хозяйка. Да сейчас позову ее.
— Может не стоит? Время позднее…
— Не беда. Вот ведь наградил всевышний!
Накинув платок, она убежала. Ишбай молча осматривал наше убогое жилище.
— Невесту мою увидишь, — сказал я ему.
— Понятно. Счастливый ты человек.
Мать вернулась минуты две спустя, со счастливой улыбкой на морщинистом лице:
— Сейчас придет. Бедняжка от радости едва ума не лишилась…
У меня заколотилось сердце, я сам не понимал, что со мной. Радостно мне или тревожно? Какая она стала, моя Донди? Наступила та минута, к которой вели дороги длиной в восемь лет.
— Мама, ну-ка расскажи, что тут у вас. Слыхали про новость, что эмира прогнали? Кто верховодит?
— Ох, сынок… Много ли я вижу да знаю? Вот Меред-ага, тот дошлый, он тебе порасскажет. Еще бы, слыхали мы, большевики свергли эмира, и у нас бекча удрал со своими джигитами невесть куда. Но появились новые воротилы. Баба-мерген из Бурдалыка, слышал про такого? Стражником старшим был у тамошнего бека. Он всю власть к рукам прибрал, джигитов у него до пяти сотен. Головорезы… С ними и Курбан, Дурды-бая сынок. Нос задирает — не подступись! Эмир, говорит, вернется, а до его возвращения налоги я буду собирать. Зиндан, в котором ты сидел, взял под свою охрану. Узники-то разбежались, как власть переменилась… Так он, Курбан, грозится: кто против меня — засажу в колодку и все тут!
Зиндан! До конца жизни буду помнить твой запах, тяжесть колодки, в которую закованы ноги. А теперь, значит, Курбан верховодит, спесивый байский сыпок? Все правильно: богатые почуяли, что конец приходит их владычеству. Схватились за оружие. И кое-кого сумели еще запугать, обмануть, повести за собой.
Снаружи послышались чьи-то легкие шаги. Мать хотела подняться навстречу гостям, но я опередил ее. Живо натянул сапоги, выскочил за дверь. Шли две женщины, закутанные в платки. Когда приблизились, я разглядел: первой шла мать Донди. Я молча поклонился ей, прижав обе руки к груди. Женщина тихо скользнула в дверь нашей кибитки. Следом, наклонив голову, она… Подошла, остановилась передо мной.
— Здравствуй, Донди! — я протянул руку. Девушка не шевелилась. Тут только я заметил, что она правою руку прижимает как-то неловко к боку. Вспомнил: ведь она повредила руку, тогда в схватке с Ходжакули-баем! Кроме того, здороваться за руку аульным девушкам непривычно, вот это я забыл.
— Здравствуй… — несмело выговорила наконец Донди. — Благополучным да будет твое возвращение. Долго вестей не подавал.
— Прости! Далеко занесла судьба. Я все расскажу, ты поймешь… Донди, милая! Значит… я не напрасно верил в тебя?
— Я ведь обещала. Лучше смерть, чем нарушить слово…
Я приблизился, обнял девушку за плечи. Глянул в лицо. В темноте выделялись лишь глаза — прежние, большие, чуть раскосые. Неужели это не сон?
— Ты вернулся совсем?
— Да. Но только… Погоди, я расскажу. Ты ведь знаешь — эмира не стало, свобода. А тут у вас… Придется кое-кому поубавить спеси.
— Ой, Нобат, не связывайся ты с ними! Это свирепые волки, а не люди! Ты еще не знаешь. У них сообщники везде.
— Ничего, справимся со всеми. Для этого я сюда и прибыл. Только пока что ты должна молчать, никому не рассказывать, что видела меня. Думаю, недолго будем таиться. Но сейчас — необходимо, Запомни это!
— Пойдем, — она кивнула в сторону двери. — Неудобно, старшие ждут.
Со вздохом я последовал за ней в кибитку.
При свете очага я разглядел Донди. Она стала высокой, еще более стройной. Лицо тонкое, смуглое. Морщинки ранние у глаз. Ведь она почти ровесница мне! В таком возрасте аульную девушку уже замуж не берут. Значит, Донди добровольно похоронила себя заживо. За все восемь лет — ни единой весточки обо мне, ничего, что подавало бы надежду на мое возвращение.
Я еще недолго поговорил с обеими женщинами. Мне стало ясно: Меред, шурин покойного дяди Амана, — человек, которому можно довериться. Я попросил предупредить его: приду два дня спустя, в такой же поздний час… Еще велел известить Реджепа, оказалось, он в ауле, по-прежнему батрачит у Дурды-бая. А Сапар и в самом деле не приходил, и никто в ауле не встречал его.
Мы возвращались глубокой ночью.
— Красивая у тебя невеста, товарищ командир, — проговорил Ишбай, когда вышли за околицу.
— Я тоже так думаю. Жаль, годы ушли напрасно.
— Нет, нет! — с неожиданной горячностью возразил Ишбай. — Что там годы… Встретился ты все-таки, вот и хорошо! А я…
Что творилось у него в душе? Я положил руку на плечо парня:
— Ну расскажи, может, помочь тебе сумеем. Как старшему товарищу…
— Помочь — нет… — он тяжело вздохнул. — Слопал мое счастье проклятый бай. Я из кишлака Ходжа-Хайрам, возможно, слыхал. Тоже с девушкой вместе росли… Гюльсона ее звали. Наша семья бедная, а у них еще бедней. А дальше, как водится: бай для себя посватал, ему и отдали. Продали, вернее сказать… После этого, бедняжка, году не прожила — зачахла. Я этому баю тогда двор подпалил, а сам в Карши подался. Три года с тех пор миновало.
Он умолк. Мне все стало ясно. Еще одна горемычная судьба, растоптанная любовь, загубленная жизнь…
Часовые на подходе к лагерю окликнули нас. Значит, здесь все в порядке. В центре лагеря около одной из землянок горел костер. Тут же, на конском седле, сидел Иванихин и дремал, поджидая меня. Заслышав шаги, он поднял голову:
— Пожалуйте к нам, в «зеленую крепость»!
— Все спокойно? — я пожал ему руку.
— Абсолютно.
— Тогда спать!
… Когда мы с Ишбаем снова поздним вечером приблизились к нашему двору, на стук вышла мать и ввела нас в кибитку. Меня ожидал сюрприз. На встречу со мной явились не только дядя Меред и Реджеп, но также Сапар и Сарык-Гедай, с которым в детстве мы не раз отправлялись в пески за саксаулом.
— Откуда ты взялся? — поздоровавшись со всеми, спросил я Сапара. — Почему не подавал о себе вестей?
Оказалось, самозванные правители аулов объявили, что будут убивать каждого из числа бывших узников зиндана, освобожденных кяфирами-большевиками в нарушение «законов» уже упраздненного эмирата. Поэтому Сапар вынужден был скрываться. По пути из Бухары, неподалеку от Мекана, его остановили джигиты Нары-мергена. Там у них лагерь. Хорошо, что никто из них не знал Сапара. У него только отняли ишака, а самого отпустили. Местоположение лагеря он хорошо запомнил. У Нары-мергена отряд человек в триста, вооружены слабо. Из подслушанных разговоров Сапар догадался: они ждут парохода, который должен следовать от Чарджуя, собираются устроить засаду на мысу, О его подходе им сообщат конные из Бурдалыка.
— Хорошо, Сапар, спасибо за новые сведения. — Теперь следовало поговорить с остальными. — Друзья, мне радостно, что вы пришли по моему первому зову. Значит, доверяете мне, своему земляку, а я смело могу положиться на вас. Видимо, уважаемый Сапар-ага, который столько вытерпел от проклятого эмира и его палачей, уже рассказал вам, как мы с ним встретились в Бухаре…
— Правильно, Нобат-джан, мы это знаем, — перебил меня дядя Меред. — Мы гордимся, что ты — наш земляк — стал большим командиром у красных.
— И пусть только кто-нибудь на тебя руку подымет! — вскочил с места Сарык-Гедай. — Не выдадим, Нобат, не беспокойся. Говори, что нужно делать, чтоб и у нас наступила свобода?
— Сейчас скажу. Прекрасно, друзья, что вы понимаете: свободу нужно добывать своими руками. — Меня сюда направили народная власть и командование красных войск. Я не один, со мной товарищи. Но мы немного сумеем сделать без вашей помощи.
— Нобат, дай мне сказать, — подал голос молчавший до этой минуты Реджеп. — Ты должен знать, кто здесь главные враги свободы. Это Дурды-бай и его сынок Курбан. Все люди об этом ведают. В доме Дурды собираются его сторонники. Я тоже слышал: поджидают пароход из Чарджуя, чтобы его обстрелять, а то и захватить. Сам Курбан-бай со своими дружками сейчас отправился под Керки, там, слышно, красных снова осадили. А с Нары-мергеном осталась только часть их отряда. Остальные тут, по домам. У них уговор: как только прискачет гонец от Нары, закричит по аулу: «Люди, собирайтесь, пароход на реке» — сейчас они похватают оружие, на коней и к Мекану.