Изменил? Пожалеешь! (СИ) - Искра Ирма

Мне тоже хочется сделать ему больно. Как можно больнее. Может, тогда перестанет так жечь в груди?

— Можешь не беспокоиться насчет работы, — бросаю я, стараясь держать лицо. — Ты уже уволен.

Мужчина зависает на миг. Потом лениво так усмехается:

— Значит, папаша Велимир в курсе? Тем лучше. Но насчет увольнения ты торопишь события, Даяна. Римма никогда не позволит меня вышвырнуть, как мусор. Как уволят, так и восстановят в той же должности, еще и моральную компенсацию получу по закону.

Я поднимаю бровь, но не спорю. Откровенно говоря, мне плевать, что будет с этим подонком. С ничтожным бесом, так похожим внешне на херувима.

Как можно было любить такого? Как можно быть такой слепой?

***

До утра я ворочаюсь в гостевой комнате, где когда-то хотела сделать детскую, когда у нас появится ребенок. Я так о нем мечтала!

Но муж не хотел ни в какую. Говорил, что нам еще рано, надо пожить для себя. Ему — сделать карьеру, мне — закончить университет и войти в папин бизнес.

Лёва грезил о должности замдиректора как минимум, но амбиции не равны таланту. Я видела, как скептически папа относится к нему. Если бы не Римма, переживающая за «племянника», сидеть бы ему на низших должностях и не отсвечивать… А Лёва, оказывается, ей даже не кровный родственник. Почему она так печется о его судьбе?

Ладно, забудем. Теперь ему и «тётушка» не поможет. Отец не простит, я тем более.

Грязь. Какая же грязь!

Прислушиваюсь.

Аня еще всхлипывает в спальне, Лёва с чистой душой похрапывает в кухне-гостиной на диване.

Я чертыхаюсь и встаю. Все равно не спится.

Аптечка на кухне, и я крадусь, как вор. Достаю ромашковый чай, завариваю. Надеюсь, его можно пить беременной женщине. Наливаю в кружку и иду в спальню.

— Держи, — протягиваю чай Ане.

— Что это?

Она опухла от слез, и сейчас никто бы не назвал ее школьной королевой красоты. Мымра мымрой. Несчастная, причем. Но я давлю в себе жалость и отвечаю:

— Яд. Пей давай.

Она берет, принюхивается хлюпающим носом и кивает:

— Спасибо. Дая, ты…

Я бросаю ей пачку одноразовых носовых платков.

— Молчи, Ань. Не хочу ничего слушать. Я тебе помогу, но не собираюсь прощать. Такое не прощают. Три года лжи, общий мужик… Тебе самой-то не противно?

— Он всегда говорил…

— Не надо, — останавливаю. — Не интересно.

Мне правда не интересно. Хуже того — мне тошно от подробностей, от фальшивых извинений и понимания, что «сама_дура_виновата», внимательнее надо быть. Доверяй, но проверяй и прочие скрепы.

— Тогда почему ты помогаешь мне? Такой вот лживой твари? — кривится бывшая подруга. Прочищает нос, допивает чай и, вроде бы, успокаивается.

— Потому что. Тебе не понять. Но ребенка я убить не позволю.

— И кто его будет содержать, раз Лёвуш… Лев отказался от меня и… от него? — она кладет руку на живот и снова давит слезу.

— Да кто ему позволит отказаться? Генетическую экспертизу проведешь, взыщешь алименты через суд. А если сильно захочешь, то и женишь на себе.

— Ты серьезно?

— Более чем. Я подаю на развод. Можешь это дерьмо подобрать и сожрать с потрохами.

— Ты так просто отказываешься? Не будешь бороться? — в изумлении расширяются ее глаза. — Ты же его так любила!

Я молча встаю и иду к двери — боюсь дрогнуть и взвыть от боли, как подбитая волчица.

— Дая, — окликает меня бывшая подруга. — Спасибо. Ты настоящий человек, а я настоящая дрянь… Прости.

— Да, ты тоже дерьмо, и вы с ним идеальная пара, — бросаю и, не оборачиваясь, выхожу.

Как-нибудь потом поплачу. Без свидетелей.

Глава 7. Утро недоброе

Кто рано встает, тому Бог подает… сюрпризов.

Иду умываться. Диван в гостиной пуст. Зато из спальни доносятся подозрительные звуки. Они там что, тра… любятся? Серьезно?

Ла-а-адно. Даяна Велимировна Верховская сначала себя в порядок приведет, а потом будет тарелки бить о наглые рожи!

И кошелек мужа тоже неплохо в порядок привести. Банковские карты и пачку купюр разрезаю ножницами и складываю обратно.

И его мобильник, так непредусмотрительно оставленный на журнальном столике у диванчика. Царапаю ножницами симки. Теперь ему и такси не вызвать, и своей «тетушке» не позвонить.

И его паспорт прячу туда, где он в жизни не найдет — под чехол гладильной доски. Рубашки ему всегда я гладила, он даже не знает, где стоит утюг.

Подготовка занимает не больше минуты.

На обратном пути останавливаюсь у спальни. Приоткрываю дверь. Так и есть. Опять порнушка. Покажи акуле палец, она его с головой откусит.

— М-м-м… — стонет бывшая подруга под моим мужем. — Еще! Скажи, что ты меня любишь!

— Люблю, сладкая, люблю. Но аборт сделаешь. Сегодня же. Римма права, рано еще нам детей заводить. Да и меня папашка Верховцев постарается уволить. На что тогда ребенка содержать?

— Как скажешь, любимый.

— Ух-ух… хорошо… Повернись на живот, мой львенок уже соскучился по твоей попке.

Иду в ванную, набираю воды в ведро, сыплю лед из холодильника и, пинком распахнув дверь спальни, выплескиваю на любовников.

— Иииии! — визжит Анька.

— Блааааа! — орет муж.

— С добрым утром! — Размахнувшись, опускаю пустое ведро на голову Лёвы. Жаль, что пластиковое.

— С ума сошла? — визжат оба.

Я складываю руки на груди и смотрю свысока на этих конченых. В груди вместо боли рождается такая ярость и ненависть, что меня слегка потряхивает. Наклоняюсь и швыряю скомканное платье в Аньку.

— Одевайся, — рычу. — Я сама отвезу тебя в больницу.

— Даюшка, я все объясню… — муж садится на кровати, пытается поймать меня за руку, но я пинаю его, целясь в пах. Он откатывается на кровати, и я попадаю по колену. Жаль, голой ногой.

Муж подскакивает и с воплем: «Кошка бешеная!» пытается меня поймать и скрутить. Трещит ткань халата — я выворачиваюсь из его хватки.

— Не смей меня бить! — кричу. — Убери руки, скотина!

И кулаком бью его в нос, со всей силы. Получай, херувимчик!

И, не дожидаясь, когда мерзавец озвереет и забудет, чья я дочь и ради каких плюшек он на мне женился, выхватываю из кармана халата электрошокер и, ткнув не глядя в его мокрое голое тело, жму кнопку.

Вода хорошо проводит электричество, это я помню еще со школы.

— А-а-а-а! — тонко воет муж и катается по полу, сжавшись и держась за пах.

О, неужели я попала, куда надо? Спасибо тебе, Боженька, направил мою руку!

— Лёвочка, Лёва, что эта гадина с тобой сделала? — так и не одевшаяся Аня размахивает платьем и кидается на меня, но я выставляю перед собой шокер. Бывшая подруга останавливается и смотрит с лютой ненавистью. — Ты его покалечила!

— Надеюсь, этот кобель станет евнухом. — презрительно кривлюсь я. — Ты еще не оделась? Скоро за тобой Римма примчится. Ты ее ждешь? Поверь, она организует тебе осложнение после операции. Какое-нибудь маточное кровотечение и бесплодие. Уже никогда детей не будет. Если выживешь. Этого хочешь?

Суженные в щелки глаза Ани распахиваются.

— Зачем это ей? — лепечет она.

— А зачем ей убивать твоего ребенка? Три с половиной месяца он не мешал твоему любовнику, а вчера, когда о нем узнала моя мачеха, вдруг помешал? Мозги включи. Или моими пользуйся, раз своих нет. Римма всегда своего добивается, а в качестве родственницы ты ее не устраиваешь. Если сама не оставишь Лёву, эта женщина сделает так, что твоя жизнь превратится в сплошной больничный.

— Ты наговариваешь на Римму! — вступается муж. Он с трудом встает, нашаривает трусы и, морщась и постанывая, надевает. — Ты с первого дня невзлюбила ее, ревнуешь из-за своего отца, и совершенно напрасно. Она хороший и очень добрый человек. А ты совсем охренела от ревности. Ненормальная. Учти, я зафиксирую у врача побои и домашнее насилие.

— Поднакопи синяков, не последний раз, не с каждой же царапиной бегать к врачу, — огрызаюсь я. — Аня, даю тебе пять минут. Или уматываешься, или едешь со мной.