Василий Добрынин - Станкевич
«Не того ли искал я?! — подумал Потемкин, — Что ж, значит, не зря пришел! Возможно…». — А как же Вы делали выбор? — спросил он, — Когда начинали.
— Банально: по глупости юных лет. Я ее несколько раз увидел, в соседней деревне, и как-то незабываемо все у нас получилось. Я после Армии, все было в жизни впервые… Ответил, как разумел это — полной взаимностью и обязательством. Потом переехали в город, родился первый…
— А дети с Вами?
— Всегда были с нами! Жаль, видели все, а уже большие. Старший — уже младший школьник. Сначала она на работе водилась со всеми, на стройке. Я думал: условий там много благоприятных для этого. Уговорил, настоял, — перестала работать. Я-то столяр-макетчик, с зарплатой нормально…
— Мастер режущих инструментов?
— Ну, — хозяин отхлебывал кофе, — столяр — каких же еще?
Он не знал, что еще скажет Потемкин, и чувствовал себя неуютно, — Вы мне не верите? — вдруг спросил он.
— Ну, Сергей Алексеевич, Вам так не надо думать. Вы ж невиновны. Так ведь? Но перемены у Вас — я так вижу, все к лучшему, да? За последнее время…
— А, Вы все это имеете в виду? — Показал следы ремонта, и посмотрел на Эллу, — А Вы представьте, мы с Эллой знакомы уже почти сорок лет. Вы про такое читать могли, в книгах, а я это знаю. Меньше всего, посторонним тем более, я бы хотел говорить это слово: «Любовь». Но я знаю теперь, и дай бог, что дожил до такого чувства. Любили мы эти сорок лет! Да, сначала не знали об этом, потом не имели права. Хотя, это я не имел, а она ждала. Элла не выходила замуж.
«Дождалась, или есть грех на душе, а Сергей Алексеевич?» — думал Потемкин. Он спокойно отхлебывал чай и наблюдал, краем глаза, за Эллой. Не корпел, это правда, и не подыскивал нужного слова. Исчез человек — а живущим — во благо! Несчастье бы продолжалось, будь та живой и здоровой… Что мог на это сказать Потемкин?
— Спасибо. Сергей Алексеевич, проводите…
«А для чего человек рождается? — думал Потемкин, — Для счастья! Но у счастья, как у человека, бывают враги, бывают…».
***
— Шатунов! — легла телефонная трубка к уху. На том конце провода, он ощутил, к разговору готовились долго. Его, не один видно раз, прокрутили в мозгу. Кто знает, как объяснить — но почувствовать это на расстоянии, можно.
— Скажите пожалуйста, как Вас зовут?
— Меня, — Шатунов улыбнулся, — зовут Владимиром. Я Валентинович. Вы…
— Да, я Станкевич Людмила.
— Но я это понял, Людмила. И понял, кого Вы хотите услышать. Признайтесь, а это не он Вам давал этот номер?
— Нет. Евдокимов.
— Владимир Иванович? А-а, ну значит дело другое. Чем могу быть для Вас полезным? И вот, я, давайте-ка сразу скажу: Потемкин бывает здесь раз на три дня. Когда заступает на службу. В ночь, до утра, вот такая работа. Тогда он мой! А в другой час — он вольный стрелок! И сейчас я Вам не приглашу его. Не могу. Мне его негде взять.
— У меня есть просьба, Владимир, к Вам. Я могу попросить?
— Ну, — Шатунов нахмурился, — а почему бы и нет? Говорите, Людмила.
— А Вы хорошо его знаете?
— Я? — Шатунов удивился, — Насквозь!
— Вы сказали «Тогда он мой!» — хорошо Вы сказали… Владимир Валентинович, а Вы отпустите его!
— Как? — изумился ротный.
— Ну, совсем! До утра он Ваш? Вы сказали, что Ваш… Отпустите. И, Владимир Валентинович… И чтобы Вы, чтобы он… Чтобы Вы так сказали, а он бы не догадался, что я Вас просила! Я очень хочу его видеть. А Вы, я же знаю, Вы можете в этом помочь. Никто больше. Я все, извините, я все понимаю… И больше, я Вам обещаю, больше такого не повторится! Только один раз в жизни! Поэтому я не могла Вам не позвонить.
— Потемкин, — сказал Шатунов, — будет здесь через час.
И, не зная, что сказать больше, вернул на рычаг телефонную трубку.
— Да уж, — невесело улыбнулся он, — дела…
***
— Зайди-ка, — сказал Шатунов, увидев в курилке Потемкина. — Присядь. Поговорить и подумать надо.
Подача была интересной: «Поговорить и подумать», Потемкин присел.
— Ты, скажи-ка мне, по уголовному делу еще занимаешься?
— Да.
— Ну и как? Интересно?
— Мне да, интересно.
— И не устал?
— Ради бога, я не устал.
— А получится что-то? Толк будет?
Потемкин кивнул: — Будет.
— Так что? Неужели раскроешь?
— Так ведь надо, товарищ майор!
— Да, ты прав. Значит, уйти ты готов? А жалеть не будешь?
— Помнить все это долго буду... Хорошего много тут было…
— Еще не минуло, вообще-то.
— Ну, да, да, конечно… — смутился Потемкин.
— А к службе сегодня готов?
— Как всегда.
— Карточку не забыл, заместителся?*... *(карточка-заместитель на пистолет)
— Нет, — Потемкин достал из кармана и показал.
— Убери, — сказал Шатунов, — и вот что, сегодня… Пусть пистолет твой сегодня останется там, на подставке. Он же ведь у тебя в порядке?
— В порядке.
— Вот пусть постоит. А я же сказал, что подумать надо. Так вот я прошу тебя, ты и подумай. Я сам удивлен был, поверь уж, побольше, чем ты… В общем, что у тебя со Станкевич Людмилой?
Он видел: Потемкин такого не ожидал.
— Ну, ладно, я в личную жизнь твою, вмешиваться не буду. Не стоит, согласен… Но, просьба, пусть равносильна приказу, но — просьба. Станкевич звонила, будь добр, сходи к ней, сегодня, сейчас, я тебя отпускаю. Ты слышишь? Я до утра тебя отпускаю. Будь добр, ты сам появись перед ней. Человек просто должен тебя увидеть, и все услышать. Редко, но, видишь, и так бывает. Давай, повторяться не будем. Договорились?
«Чудеса!» — изумился Потемкин, но ротный совсем не шутил. Может что-то случилось?
— Спасибо, — ответил Потемкин.
— Не волнуйся, не передумаю. Нет!
«Что же я должен сказать ей?» — не знал Потемкин. Но этого и Шатунов не знал.
***
Его ждали. Он это сразу понял. Она его очень ждала. Он едва только пальцем коснулся звонка. А Люда стояла уже перед ним. Неуверенно, виновато, она улыбнулась: — Входи… Я обидела тем, что отказала тебе, не призналась в чем тот предмет пари…
— Ради бога, Людмила, не надо об этом.
— А что, ты об этом забыл?
— Нет, Люда, я не забыл, но ни малейшего права на твои тайны, я не имею. И об этом я тоже помню Поэтому нет не обид, ни вопросов лишних. Все, видишь, просто и хорошо…
— Да, это правда. И все хорошо… Спасибо.
Потемкин вошел в ее дом, и от этого что-то переменилось в мире. Он спокойно сидел спиной к выходу, и не казалось, что человек спешит. «Что, может и так быть?» — на знала она, и боялась ответа на этот вопрос.
— Сомневаюсь, — сказала она, — что тебя можно знать насквозь…
Потемкин не очень, наверное, понял: — А ты, — сказал он, — никогда не пытайся узнать человека насквозь.
