Василий Добрынин - Станкевич
Обзор книги Василий Добрынин - Станкевич
Ну как? Ну почему - два сердца, и трагедия. Ну кто не уберег? Или Судьба?..
В этом выпуске - роман из книги "Станкевич"
© Добрынин В. Е., 2008.
© Добрынина М. А., обложка, 2008
2.0 - создание файла dobryni
Василий Добрынин
Станкевич.
Роман
Разрыв — видел он, — рвет ее ткань живую. А он не хотел ей боли. «Может, есть случаи, когда невозможно без боли?» — раздумывал он. Книги и чьи-то, реальные судьбы, не спорили: «Да… А что делать?...». Но он не хотел так.
Боль лишь однажды прекрасна: когда человек рождается. Во всех других случаях, боль - убийца.
— Что с тобой? — удивился Сева.
Лицо девушки показалось белым, как в свете бестеневой хирургической лампы. Это в пасмурный, бездождливый день…
— Подожди, — подхватил он ее под руку. — В чем дело?
— Потом! — она вырвалась.
«Беда!», — понял он. У беды -убедительный почерк, и Сева его угадал, не обиделся на Людмилу. Не обернувшись, она уходила, а он долго смотрел во след: «Куда?» — любопытствовал он. Она удалялась, терялась из виду, а он находил, угадав ее по малейшим признакам: плечико где-то в толпе промелькнуло, прическа, он видел — она! Он так ее знал! Потеряв, он пошел бы следом. Идти не пришлось, он остался на месте и удивленно подумал: «Черт! Что могло привести в райотдел милиции, девушку двадцати трех лет?» Секунду она колебалась, или переводила дух, перед вывеской: «Червонозаводский Районный отдел внутренних дел», и пошла вовнутрь.
Стрекотал телетайп, и дежурный, который от этой машины чего-то ждал, попросил:
— Минуту! — и скрылся за дверью.
А через полминуты, держа в руках лист с настрекоченным текстом, быстро его прочитал, отставил, и вышел к ней в вестибюль.
— Здравствуйте, слушаю Вас!
— Я, — осмотревшись, сказал Людмила, — кажется, сделать должна заявление.
— Кажется? — переспросил дежурный. И попросил, — Присядьте… Теперь, по-порядку.
— С собакой, Ральфом, гуляли… Вы это место знаете: возле кинотеатра. Знаете? Там часто, с большими собаками люди гуляют.
— Знаю, — кивнул дежурный.
— Там, старалась она оставаться спокойной, — а там Ральф нашел…
Дежурный, не торопил.
— А нашел он, по-моему, руку…
— Что? — уточнил дежурный. Он слышал, конечно же, до него дошло. Он хотел знать, не ошиблась ли девушка. Все может быть…
— Значит, уверены? Это рука?
— Да, рука человека, от пальцев, по-моему, до плеча… Татуирована сильно.
— Кто-то еще это видел? Кто сейчас там?
— По-моему, больше никто. Там Ральф… Но он, — пес дрессированный.
— Назовите себя, — взял дежурный листок и ручку, — так принято. Не обижайтесь.
— Владимир Иванович, — снял он трубку с пульта, — для Вас информация. Здесь человек, Вы спуститесь?
Записав, как зовут, где живет Людмила, дежурный взял трубку рации:
— Группа, с экспертом, на выезд!
«Он дал команду, — подумала Люда, — из-за меня…».
— Здравствуйте. — подошел человек в гражданском. — Я начальник уголовного розыска, Евдокимов Владимир Иванович. Мы благодарны Вам за поступок. Две просьбы. С группой выехать и показать нам место. Второе, — что сделаешь, мы должны записать на бумагу все, что Вы нам сказали. Договорились?
— Девушка, — снизу, из-под обрыва, с улыбкой сказал ей тот, кто был с чемоданчиком, кто больше всех занимался находкой, — мы Вам вдвойне благодарны за то, что нашли Вы именно руку! Была бы нога, — в сотни раз было б хуже…
Он так и сказал: «в сотни раз»! Люда подобного юмора раньше не знала, не поняла его, и промолчала.
За этим событием был человек. Или несколько. Часть тела, иначе, чем мертвому, потерять невозможно. Потеря, ну, далеко не похожая на остальные десятки и сотни тысяч потерь.
«Неужели, — думала Люда, — они это смогут выяснить?»
Впервые, живьем, наблюдала она, как работает не теле-киношный, а настоящий угрозыск. Не так интересно,. — она понимала, что может увидеть… Но была среди них, или с ними, — и думала: «Выяснить, кто же он был, несчастный — это еще не все. Главное — это найти убийцу. Изобличить его, задержать». Пыталась представить такую работу, и не получалось. А как это можно сделать? За что зацепиться? Руку течением вымыло на берег. Значит в воду попала она по течению выше, не наоборот. Значит выше! Что еще может сказать эксперт и сотрудники, и их начальник? Даже с помощью Ральфа, Людмилы и провидения? Будь все семи пядей во лбу, большего здесь невозможно сказать!
— Это мы должны рассмотреть внимательно? — изумился парень, приведенный в качестве понятого.
Растерянно спрашивал, брезгливо. Другой понятой избегал даже краешком глаза, смотреть на фрагмент. В душе: Люда видела, — он раздраженно, «в себя», ругался.
— Да, мы должны зафиксировать вид, состояние, признаки, время и место, откуда фрагмент изымается. Вам это понятно? Вы, что? — спросил Евдокимов того, что не мог смотреть, — Не сможете быть понятым?
Парень в ответ промолчал, говорил его вид: «Не могу!»…
Евдокимов вздохнул. Сержант чертыхнулся, готовясь искать здесь же, на пустыре, за его пределами, нормального человека, который может быть понятым.
— Владимир Иванович, а я могу быть понятой?
— Вы? — удивился Владимир Иванович, — Можете…
«Хорошо пойдет! А, черт возьми, при такой подаче!», — с симпатией глянул эксперт, оценил поступок. «Красивая женщина на корабле, вспомнил он, — это либо открытие, равных которому нет, либо — смерть кораблю!». Не мог умереть, как корабль, уголовный розыск, значит — будет второе! Пучки пальцев, — эксперт был довольным, — для распознавания были вполне пригодны.
Есть же в народе истина к слову о том, что хорошо начинается… Криминалист, в тот же вечер установил личность трупа. Отпечатки пальцев — великая вещь! Да, Евдокимов и сам, без эксперта, установил эту личность. В альбоме он отыскал татуировки. Не простое дело — по фрагменту тела выяснить личность — было сделано. Вроде, и правда, легко пошло дело… Труп мартовский, или конца февраля...
Сорок пять было личности. Судим, отбывал: разбойные нападения, квартирная кража, хулиганство — нормально. Не женат, жил у матери 75-ти лет, в частном секторе. Не работал, увлекался всерьез, и конечно, не спортом…
***
— Анна Ивановна, здравствуйте. Как живете-можете, а? Потихоньку?... — пришел участковый.
Анна Ивановна, как отвечала б всем, отвечала:
— Та, яке в мои роки, життя? Потихэничку, вот, потихэньку…
В низком ее флигельке, где она жила, уступая дом сыну, сумерки были в дневное время. Оконца — слепые, — почти у земли, а потолок, — над затылком. И пол земляной. Все здесь говорило о трудной, явно к закату клонящейся жизни. Жизни, в которой хорошего мало, в которой черта, за какой может быть хорошее, — недостижима. «Спасибо!» ему, — о сыне подумал милиционер, — судьба ее — это его рук дело!».
