Василий Добрынин - Станкевич
***.
Начальник Падунского РОВД в сибирском Братске, получил отдельное поручение следователя из Украины.:
— Давыдов! — позвал он в селектор, — Зайди, Украина о помощи просит!
***
Выбрав вечер, Сева зашел к Людмиле.
— Милая, что же случилось? Чего ты в милицию бегала, Люд?
— А я обязана доложить?
— О. нет, нет! — протестовал, улыбаясь, Сева. — Я просто подумал, что без причин в заведенья такие не ходят…
— Да лучше б не знать и не видеть такого, из-за чего я туда ходила…
— Ага! — акцентом поставил ладонь вперед, Сева, — Не зря ты туда ходила. «А я обязана Вам доложить!» — уже говоришь со мной солдафонским жаргоном!
— Ходила, вообще-то, не в «солдафонию»…
— Ай, да какая разница! Ты как ребенок. Не знаешь…
— Чего я не знаю?
— Менты, солдафоны — одно и то же.
— Не знаю… А ты это знаешь откуда?
— Откуда? А ты мне скажи, кто на работу идет в милицию? Кто?
— Ну-у…
— Да те идут, Люда, кто работать не хочет! Ну, вон, посмотри на них! Ему у станка бы стоять, или строить, а он… Да, пахать на них можно! В общем, они — это те, кто работать не хочет, а учиться не в состоянии. А там, — форма, погоны, там думать не надо! Тебе приказали — и делай! Зачем им мозги?
— Жестко ты, Сев, — улыбнулась Людмила.
— О чем говоришь, не люблю я их!
— Ну, можно подумать, что я…
— Да, что ты? Надеюсь!
— Я, Сева, ходила туда потому, что нашла «фрагмент».
— Что за фрагмент?
— Рука… От пальцев, примерно, до плеч. В татуировках…
— В татуировках?
— Да, от пальцев и до конца.
— До плеча, в смысле?
— Да, вся рука.
— Ого! — сказал Сева, — И где?
— Ральф у воды нашел.
— Там, где ты с ним гуляешь?
— Да. Говорят, что примерно месяц, была в реке.
— Ну и что говорят: что дальше, и как? Кто такой? Кто убил?
— Ты, что? Двое суток прошло…
— А сколько же славной милиции надо, когда человека убили?
— Не знаю, Сева…
Голосом более, чем она, компетентного человека, Сева спросил:
— Разрисованный говоришь, до головы?
— Я не знаю. Не было головы.
— Но, тату крутое?
— Супер-крутое!
— Ну, значит, свои завалили! И порубили на части. Нормальный так мог бы? Ты что, — человека рубить! Татуированный — значит сидент. Даже крутой сидент. Такие же и завалили! А этим, — милиции, установить его личность, просто. «Пальцы», раз он сидел, у них есть! Тем более, ты говоришь, что и на руке они есть.
— А. вот это странно… — заметила Люда.
— Что? — удивился Сева.
— Ну, если такие, как ты говоришь, завалили, они отрубили бы пальцы…
— Ну, ты даешь! — поразился Сева, — Да, дай тебе волю, ты разберешься. Убийство раскроешь, Людмила батьковна!
Люда восторга не оценила.
— Жаль, — вернул компетентные нотки Сева, — потому, что они не раскроют. Убийцы — матерые волки! Матерые… В этом, я имею в виду, в этом случае.
— А опера?
— Опера? — Сева, подумал, прошелся по комнате. Явно не попадал он в струю. В разном тоне, не в том же ключе, говорили они с Людмилой.
— А ты, я так вижу, Людмила, — задел он ее, — человек увлеченный, а? Азартный?
— В хорошей игре — почему бы и нет?
— Ага! Вот, неравнодушный ты человек, — это точно. С тебя началось! Представь, ты прошла бы мимо… Какой механизм закрутился! Какой резонанс! А не ты — и не знал бы никто, что убит на земле человек. Представляешь!
— Ральф… — уточнила Люда.
— В милицию он не пошел бы.
— Полагаешь, что он о милиции думает так же, как ты?
— Может быть, — рассмеялся Сева, — Так вот, человек мой азартный…
— Неравнодушный.
— Неравнодушный! Пари предлагаю.
— Да-а? — улыбнулась Люда, — Пари? И на что же?
— Творческий ты человек, Людмила! Что говорить — творческий! Ведь не спросила — о чем?
— Это, скорее — практичность, Сева. Не творчество.
— Милый мой человек, смелый! Спорим на романтический ужин с музыкой Листа и со свечами. Спорим?
— И где это будет: Лист и свечи? В твоей квартире?
— В моей!
— Серьезный залог!
— Отступишь?
— Давай! — согласилась Люда.
— Ты что? — удивился Сева.
— Не веришь?
— Да, как-то, ты удивила…
— А чем?
— Согласилась так…
— Согласие, что — это повод для удивления?
— Нет… Но, Люда, предмет, я надеюсь, понятен?
— Понятен. Мы без секундантов?
— А разве в пари секунданты бывают?
— Не знаю. Пусть так: между нами. Но, дадим уголовному розыску шанс, — полгода.
— Разумно… — вздохнул, согласился Сева, — я буду терпеть…
«Неразумно! — в сердцах, про себя возразила Люда, — Пари, где от нас ничего не зависит! Но только «Предмета», — если пари не выйдет, ты от меня никогда не получишь! А шанс получить, между прочим, был, если ты мужчина, который видит во мне желанную... Не добиваешься ты, не зовешь за собой — склоняешь меня к результату. Проиграю, — твоя, бери меня, Сева! А если не проиграю?»
«Шанс! — вдохновился Сева, — О, королева моя!». Время раздумий не знает: вечер встретится с ночью, и он, Сева Гриневич, положит руки на плечи Людмилы и ощутит их, — ну как сказать лучше? — покорность…
«А может сейчас положить их?» — посмотрел он на Людмилу. Она, без признаков удовлетворенности, или волнения, стояла рядом, легонько потупив голову, и не поднимая глаз. Даже в задумчивости молчаливой, была она привлекательной: просто чертовски! — добавил бы он. И подошел к ней:
— Люда, — хотел он ладонями прикоснуться к ее плечам. Она уклонилась: едва уловимо. Настолько едва, что может быть, даже и показалось… «Она что, мужчин вообще боится?» — мелькнуло в мозгу.
— Люд, — опустил он руки, — все правильно… — приободрил он, — Ну, ты ж понимаешь? Пора…
— Что пора, Сева?
— Ну, тебе ж двадцать три…
— Так.
— А через три — будет поздно! Пора? — развел руки и улыбнулся Сева.
— Разве это определяется возрастом?
— Чем же?
— Я думаю, сердцем, — тихо, серьезно ответила Люда.
— Ну, Люд, да все будет прекрасно! Ты что? Увидишь! О*кэй? Ну, пока, любимая!
— Сев, извини…
— Ну, что ты?
Людмила, оставшись одна, прошлась из угла в угол; к двери; от двери к балкону. Понаблюдала течение жизни внизу, за окном. Полистала книгу. Мысли текли в направлении том же, что обозначил Сева, — примерно в том же. Как можно такое раскрыть? Представить примерно, и то, как-то не получалось. Поколебавшись, Людмила взяла телефонную трубку.
— Але! Скажите, могу я услышать майора Евдокимова?
— Майора? — переспросили там.
— Ну, наверное... Это Владимир Иванович.
