Ольга Володарская - Плачь, влюбленный палач!
Но я-то просто удивляюсь, а вот такие маньяки, как Зорин, на этом не останавливаются. Они негодуют. Выходят из себя. И, как религиозные фанатики, пытаются приобщить дикарей к своей вере — вере в поголовную компьютеризацию.
Вот и сейчас, стоило только Юрке заслышать магическое слово «компьютер», как он тут же забыл о своей несчастной любви и бросился к нам.
— О чем вы говорили?
— Не о чем, — поспешно ответила я. Мне очень не хотелось давать Зорину повод для начала лекции по информатики.
— Да вот Леля сказки рассказывает. Про какие-то винты жесткие…
— О! — обрадовался Юрик. — Я вам расскажу про них гораздо подробнее. Дело в том, что в компьютерах я разбираюсь, как никто…
— Может, не надо? — скривился банкир.
— Что вы! Конечно надо. Ведь компьютер — это наше будущее. Скоро не будет ни телевидения…
— Ни театров, ни кино, — подсказала я, вспомнив слова небезызвестного героя фильма «Москва слезам не верит».
— Вот именно! — Зорин аж в ладоши захлопал от восторга. — Все заменит Интернет.
— Так уж и все? — не поверил Артемон. — А как же бокс, футбол?
— Один щелчок мыши — и вы, не выходя из дома, присутствуете на любом из матчей!
— А как бары со стриптизом? Девочки-конфеточки?
— В Интернете полно порно-сайтов. Там такие девочки… — Зорин возбужденно зачмокал. — И почти даром. Да что там сайты… И не обязательно… Есть еще квесты. «Курортный роман». «Бесстыдница». Сидишь дома, щелкаешь мышкой и они раздеваются, раздеваются… С утра до вечера… И только для тебя…О! — у Юрки даже борода встала дыбом.
— Я не знаю, как там твои бесстыжие весты…
— Квесты. Или компьютерные игры.
— Один фиг! — Артемон набычился. — Короче… Ни одна компьютерная телка, даже супер бесстыжая не заменит… э…
— Простого человеческого общения, — пришла на помощь я.
— Точняк, Леля. Шаришь! — он панибратски хлопнул меня по плечу. — Разве сравнишь какую-то ви…витруальную…
— Виртуальную.
— … телку с нашими девчонками из массажного кабинета. С Люскей-Занозой. Или с Лялей-Плюшкой. Да это такие бабенки! Они и побазарить за жизнь, и послушать, и поддать за компанию. А как поют, когда нарежутся — заслушаешься… А ты говоришь — весты-квсеты. Не понимаешь ты не фига! А в баньку с кем? С диском что ли со своим жестким припрешься? Нет. С девчонками. Они и попарить, и шейку помассировать. А уж стриптиз замутят…
Артемон разошелся не на шутку. Он раскраснелся, взмок. И физиономия его стала даже какой-то одухотворенной. И радостной. У Зорина же напротив — уголки губ опустились, взгляд потух. Видно, хотел поспорить, да боялся.
Я похихикала и под шумок удалилась на безопасное расстояние от спорщиков. Забралась с ногами на подоконник, положила руки на батарею, голову прислонила к стеклу и, вроде, задремала. Но не успела я провалиться в глубокий сладкий сон, как кто-то затряс меня за рукав. Я недовольно приоткрыла один глаз.
— Какого черта? — пробормотал я, отмахиваясь от нелепой физиономии, что склонилась надо мной.
— Леля, проснись, — настаивал Тю-тю. — Я поговорить хочу.
Я встряхнулась, отгоняя от себя дрему. Протерла глаза. Сфокусировала их на карикатурной (губки в перламутре, а над губками пробивается жесткая черная щетина) Сениной физиономии.
— Ну чего тебе?
— Петюню правда убили? — шепотом спросил он. — Это не шутка?
— Разве этим шутят?
— Не знаю… — Сеня замялся. Потом вскинул на меня свои бархатные карие глаза и широко улыбнулся. — Это здорово!
— Что? — опешила я.
— Что его убили. — Он по-женски всплеснул руками. — Я сам не раз хотел его придушить!
— Его стукнули по голове гантелей.
— Какая разница. Главное — он сдох!
— Ты его так ненавидел?
— Его все ненавидели, — уверенно ответил он.
— Так уж и все? Я вот, например, была к нему равнодушна.
— Это потому что ты с ним близко не сталкивалась. А столкнулась бы… О! — Тю-тю закатил глаза. — Петюня был мерзким мужиком. Подлым. Гадким. Мелочным. Причем, с детства. Я ведь с ним в одном дворе вырос. Мы даже дружили когда-то, хоть он и был меня старше. Но… Разошлись пути дорожки…— Сеня забрался ко мне на подоконник, плюхнулся рядом. Совсем по-мужски сплюнул и спросил. — Ты знаешь, что я сидел? — Я кивнула. — Сидел вместо него. Он ограбил водочный ларек. Весь товар загнал, а один ящик мне на хранение принес. Вернее, он так сказал. А я молодой тогда был, глупый — поверил. На самом деле он специально мне его навязал, чтобы потом ментов на меня вывести. Через 3 дня ко мне с обыском пришли, а в моей кладовке этот ящик…
— И что?
— На три года посадили. — Он задумался, что-то вспоминая. Лицо его стало жестким, напряженным и совсем некрасивым. — И я бы, может, ему даже спасибо за это сказал. В тюряге я понял, кто я есть, — Тю-тю надул губки и карикатурно состроил мне глазки. — Сама в общем понимаешь… Но… — Тю-тю по-стариковски вздохнул. — Моя мама не пережила позора. Она родила меня в 40 лет наперекор судьбе, врачам и мужу. Холила, лелеяла. Я был ее счастьем и гордостью. А когда оказалось, что ее сын вор, она не приняла этого и умерла.
Тю-тю замолчал. По его напудренным щекам катились слезы. Он смахивал их своими большими руками, а руки вытирал о роскошную бархатную юбку.
— Я, как с зоны вернулся, сразу пошел к нему домой. Убивать. Взял заточку и пошел. Мне было все равно, что будет со мной после. Сколько мне дадут за его убийство. На уме было только одно — замочить гадину! — Сеня грустно на меня посмотрел и хмыкнул. — Не замочил. Петька, гаденыш, знал, что его ждет, когда я выйду, по этому сбежал из города. За месяц до моего возвращение уехал на север. То ли лес валить, то ли БАМ строить… Вернулся он, спустя 4 года. Я к тому времени уже остыл. Грех на душу брать не захотел — помиловал. Только отметелил хорошенько. Нос сломал, три ребра и так по мелочи… — Тю-тю высморкался в подол своей юбки. — А расстались мы вообще полюбовно. Он на меня заяву писать не стал — ментам сказал, что на него неизвестные напали — отлежался в больничке, выписался. Потом еще прощения у меня попросил. За свою подлость. Только, думаю я, ни фига он не раскаялся, просто побоялся, что я его добью когда-нибудь…
— Сень, а как вас угораздило устроиться на работу на одно предприятие?
— Это все Петюня, — Тю-тю невесело улыбнулся. — Меня никуда на работу не брали, сама знаешь, как у нас к бывшим зекам относятся, мыкался я, мыкался… И тут Петюня, благодетель, мать его, приперся ко мне домой. Приходи, говорит, в наш «Нихлор», я тебя устрою… Я пришел, он устроил. Вот и работаю теперь. Благодаря этой гниде…
— Может, он и впрямь раскаялся? Видишь, помог тебе…
