Лиза Альтер - Непутевая
— Но от чего, мисс Хед? — Я искренне недоумевала: почему, вместо того чтобы порадоваться моей самостоятельности, она недовольна?
— Это слишком много для вас, — туманно объяснила она.
— Я просто обязана изучить эти предметы, мисс Хед! Если вдруг передумаю — начну изучать другие. А ваш семинар по Декарту я буду посещать в январе.
Она растерянно посмотрела на меня. Ей, никогда не бывшей матерью, была непривычна битва, которую постоянно ведут родители со своими детьми. Она подписала анкету и протянула мне.
— Спасибо, мисс Хед.
— Пожалуйста, мисс Бэбкок, — холодно ответила она.
— Было очень приятно увидеться с вами, — я постаралась произнести эти слова так же холодно, как и она. — До свидания.
Она слегка наклонила седеющую голову и деланно улыбнулась. Я резко повернулась и выскочила за дверь. В коридоре мне пришлось держаться за стену, чтобы не упасть от неожиданной слабости.
Я заняла ту же самую комнату, что и в прошлом году — маленькую мансарду на пятом этаже с окном, выходившим во двор. Пахло плесенью. Я распахнула оконные рамы и посмотрела на озеро, блестевшее за бронзовой Артемидой, на вытянутый палец которой кто-то нацепил презерватив.
Раздался оглушительный грохот, и я услышала, как в соседней комнате кто-то кричит: «Мать твою!»
В воздухе пронесся жестяной бидон, а из него на серые флагштоки и фламандские часы во дворе полилась красная жидкость.
Из соседней комнаты раздался новый грохот, и тот же грубый голос заорал: «Черт бы тебя побрал!» Бидон с глухим стуком приземлился на мостовую и покатился, извергая остатки жидкости. Солнечные часы и камни во дворе были измазаны ржавыми каплями — будто какой-то разъяренный зверь рвал на части свою добычу.
— Черт! — ревел голос. — Ну и дерьмо!
Я осторожно постучала в дверь новой соседки.
— Кто там?
— У вас все в порядке?
Дверь открыла высокая, статная девушка в желтых джинсах и туго обтягивающем крупную грудь черном свитере. Густые каштановые волосы были заплетены в косу, резкие черты лица — большой нос, широкий лоб, выступающие скулы — были искажены злостью.
— Вы в порядке?
— Я не знала, что здесь живет кто-то еще, — неожиданно смутилась она.
— Я только что приехала. Мы — соседи. Я — Джинни Бэбкок.
— Эдна Холзер. Эдди.
Я знала это имя. Она была на предпоследнем курсе, редактор университетской газеты. Я обвела взглядом комнату. Она выглядела так, словно в нее только что вселились: на одной стене прилеплен портрет Боба Дилана, на другой — мексиканский плед. В углу стояла гитара; стол и подоконник были завалены маленькими глиняными фигурками.
— Что случилось?
— Уронила бидон с томатным соком. Держала на подоконнике, чтобы было чем позавтракать, если просплю. Со мной это часто бывает.
— О, понимаю! Ну, рада была познакомиться. Увидимся позже, — сказала я, ретируясь из комнаты. — Рада, что у тебя все в порядке. Этот томатный сок — как кровь.
— Ты находишь? — она с интересом посмотрела на меня. У меня мелькнула мысль, будто я только что отдала ей ключ от своей души. — Откуда ты, Джинни?
— Из Теннесси.
Она фыркнула.
— Меня от южан просто воротит.
— Почему? — изумилась я такому несправедливому обвинению.
— А ты что, не читаешь газет? О гражданских правах рабочих, убитых или искалеченных на ваших дамбах? Господи, неужели они там все идиоты?
— Мы ничем не отличаемся от жителей Бостона, разве что акцентом. Ну я пойду, мне еще нужно распаковать сумки. — Я вышла оскорбленная, что пришлось защищать ни в чем не повинных южан.
На следующее утро я познакомилась еще с одной соседкой — первокурсницей из Айовы Бев Мартин. Высокая, тощая, с широко раскрытыми бегающими, как у кролика, испуганными глазами, она даже разговаривала полушепотом. Я узнала, что она получает стипендию и подрабатывает, играя на гитаре в каком-то баре в Кембридже. Я не представляла, как она умудряется находить время читать или писать рефераты. Скорей всего, она их просто не писала, а меня уговаривала бросить Уорсли только за компанию: ей так или иначе пришлось бы уйти из него. Но я забегаю вперед.
Однажды вечером я лежала в постели и читала учебник по физике, готовясь к семинару по теме «Трение». Мне стало любопытно, сколько лет еще вращаться Земле, пока уровень океанов не достигнет максимума… Дверь распахнулась, и возникла Эдди в своих неизменных джинсах и свитере.
— Могла бы и постучать, — проворчала я, недовольная тем, что мне помешали рассчитать день апокалипсиса.
— О, извини! Ты мастурбировала? — Я покраснела. — Неужели нет? Попробуй, очень рекомендую. Доставляет массу самых разных ощущений. Или у тебя есть любовник?
— Меня не интересуют подобные вещи, — сухо ответила я.
— Неужели? Что же тебя интересует? — Она бесцеремонно уселась на кровать. — Истина и все такое…
— Ты говоришь так, будто ее можно купить и сунуть в сумку.
— Конечно. Можно купить книги, в которых обо всем написано.
— И уложить информацию в голове?
— Более или менее.
— Странно!
— Не вижу ничего странного. Главное — найти время, чтобы методично поглощать информацию.
— Понимаю, — перебила она и встала. — Я хотела спросить, не примешь ли ты участие в митинге за права человека? Он будет завтра вечером. Каждому, кто вместо ужина поедет требовать перевести черных ребятишек из Роксбери в школы для белых, выдадут по пятьдесят центов.
— У меня есть выбор?
— Конечно. Если не хочешь, иди ужинать. Я скажу, что ты отказалась.
— Да, пожалуй. Видишь ли, я совершенно аполитична и согласна с Декартом, когда он говорит, что «нужно стремиться побеждать себя, а не фортуну, и скорей изменять себя, чем порядок вещей. Нет ничего существенней собственных мыслей».
— Декарт! На черта мне то, что он говорит! Даже если бы у меня вылезли глаза, если я его не прочитаю, и то не стала бы читать эту чушь! Этот фашист — сукин сын!
— Политика не формирует личное мнение, — надменно ответила я. — На каждого, кто согласен с твоими статейками, найдется несогласный. И столько же логических доводов «против», сколько «за». Может быть, не здесь, в Уорсли, где слишком высок либеральный дух, а в окружающем мире.
— Я всегда говорила, что в мире полно фашистов!
— Почему ты считаешь, что права? Меня, например, не интересуют чужие мнения. Меня интересует Истина.
— Истина! Истина! Джинни, ты просто смешна! Это Декарт-то — Истина?
— По-моему, Декарт обладал достаточным интеллектом, чтобы различить, где Истина, а где — нет, а не просто изрекать безответственные заявления обо всем, что происходит под солнцем.
— «Я мыслю — следовательно, существую»? Чушь собачья!
— Не понимаю, при чем тут «чушь собачья», как ты неинтеллигентно называешь этот замечательный афоризм. Это можно доказать, как математическую теорему.
— Ты еще не читала Ницше?
— Начну в этом семестре.
— Почитай, что он говорит о твоем драгоценном Декарте. Ты, наверное, дружишь с этой курицей Хед?
— Мисс Хед — мой друг. Что с того?
Эдди вздохнула.
— Ты безнадежна. Держу пари, ты даже веришь во всю эту чушь Гегеля — тезис, антитезис… Сразу видно, что ты — южанка.
— Тебе-то какое дело? — разозлилась я, но она уже скрылась в дверях.
Поздно вечером я заглянула в комнату к Эдди. Проигрыватель ревел «Унесенных ветром» в исполнении Питера, Поля и Мэри. Эдди недоуменно посмотрела на меня и улыбнулась.
— Ха, я не я, если это не моя приятельница-южанка. Что-то не так? — встревожилась она, увидев мое искаженное гневом лицо.
— Да! Очень даже «не так»! Я только что прочитала, что этот придурок Ницше говорил о Декарте.
Она понимающе усмехнулась.
— И что ты об этом думаешь?
Решив, что таких сучек, как Эдди, жалеть не стоит, я крикнула:
— Твой Ницше — старый членонос!
— Членонос? — расцвела Эдди. — А ты хоть знаешь, что это значит?
— Почему ты всегда так высокомерна со мной? Черт тебя побери! Ты что, считаешь меня наивной дурой? Знаю! Это то, чем я занималась с Клемом в бомбоубежище!
— Ну и что ты об этом думаешь?
— О чем?
— О сосании.
— Какое отношение это имеет к Декарту?
— Никакого! — торжествующе заявила Эдди. — Это моя теория: «Я трахаюсь — следовательно, существую!» Каково?
— Человек создан не только для…
— Человек — дерьмо! Я никогда не спорю с теми, кто пытается растолковать мне, для чего создан человек. Хочешь поговорить о чем-то конкретном — пожалуйста! Но не лезь ко мне со всякими «Человечество — это…». Мне это неинтересно. Шагай к своей мисс Хед! — Она отвернулась, а я выскочила за дверь и весь вечер размышляла о том, что Эдди явно покушается на крепость, возведенную мисс Хед.
В почтовом ящике я нашла записку: мисс Хед приглашает меня послушать Вагнера. Мы почти не виделись с ней с начала семестра, и я с радостью приняла приглашение.
