Анри Труайя - Прекрасная и неистовая Элизабет
Расставание было печальным. В холле было слишком людно, и влюбленная пара не могла спокойно попрощаться. Пока Пьер и Амелия выслушивали слова признательности от мадам Греви за великолепный отпуск, который она и ее сын провели в «Двух Сернах», Элизабет наблюдала за молодыми людьми. Они смотрели друг на друга с таким отчаянием. В глазах Сесиль стояли слезы, уголки ее губ были скорбно опущены, а лицо Жака было необычайно бледным. Стиснув зубы, он как настоящий мужчина переносил эту муку расставания. Антуан укладывал чемоданы на верхний багажник машины. Наконец настал час отъезда. Сесиль долго стояла на крыльце, глядя на удаляющийся старенький «Рено».
Когда она вернулась, сестра нежно взяла ее за руку и увела в маленький салон. Элизабет подошла к ним. Сесиль горестно вздыхала, водя пальцем по спинке кресла. С этого дня она тоже стала с нетерпением ждать прибытия почты.
Получив первое письмо от Жака, она поднялась к себе в номер. Она пробыла там довольно долго, а когда спустилась, лицо ее сияло. А утром следующего дня в Межев приехал Паскаль Жапи. В этот день ярко светило солнце и снег сиял во всей своей красоте.
Пьер подвез сестер Легран на своей машине до автобусной станции. Вскоре они вернулись с тщедушным и бледным молодым человеком в форме младшего лейтенанта. К несчастью, он имел сходство со своей фотографией. Глория, которая просто повисла на руке у своего военного очкарика, выглядела еще более красивой, ее волосы были светлее обычного и она прямо-таки излучала здоровье. Элизабет подумала, что такая красавица, как Глория, могла бы выбрать себе в женихи кого-нибудь получше. Однако Амелия была другого мнения. Может быть, из-за военной формы? Она находила, что Паскаль Жапи выглядел серьезным, умным и покладистым. Когда он вошел под руку с Глорией в столовую вместе с Сесиль и мадемуазель Пьелевен, все взгляды устремились в его сторону. По такому случаю мадемуазель Пьелевен надела вышитую блузку с перламутровыми пуговицами. Ее душа радовалась, что за ее столом сидел мужчина. Согретая светом этой юношеской любви, она много и возбужденно говорила, кокетничала и смеялась так, словно звенел колокольчик. Большинство зрелых женщин с нежностью смотрели на эту пару. Благодаря Глории все они снова почувствовали себя невестами.
После завтрака влюбленные пошли на прогулку пешком, потому что Паскаль Жапи не умел кататься на лыжах. Сесиль предложила Элизабет пойти с ней на Рошебрюн. В присутствии матери Элизабет согласилась, оставив за собой право передумать по пути, ведущему к подвесной дороге: у нее была назначена встреча с Кристианом.
— Тогда подождите меня пять минут, я закончу письмо и приду, — попросила Сесиль.
Элизабет вошла в маленький салон и увидела там Патриса Монастье. Сидя за инструментом, он записывал карандашом ноты в нотной тетради.
— Я вам не помешаю? — спросила Элизабет.
Патрис развернулся на вращающейся табуретке и взглянул девушке в лицо. Они не разговаривали друг с другом после посещения «Мовэ Па».
— Вы мне никогда не мешаете, — галантно ответил он. — Что вы собираетесь делать сегодня после полудня?
— Пойду на Рошебрюн кататься на лыжах. А вы?
— Да вот хотел бы поработать немного, но что-то не клеится.
— Что вы пишете?
— Это вас интересует?
— Очень! — сказала она.
Он улыбнулся светло и радостно, как ребенок:
— Правда? В таком случае, когда я определюсь с темой, то я сыграю вам кусочек. Я задумал написать концерт. Дело слишком кропотливое, боюсь, что это мне не под силу.
— Я уверена, что вы с этим прекрасно справитесь, — сказала Элизабет с убеждением, удивившим ее саму.
Странно, но ей почему-то хотелось завоевать уважение этого юноши. Он разговаривал с ней серьезно, прислушивался к ее мнению, и поэтому у нее создалось впечатление, что она может привлечь мужское внимание не только своей молодостью, очарованием или склонностью к любовным утехам. Он взял первый аккорд и тихо сказал:
— Надеюсь, что вам понравится эта тема, навеянная заснеженными склонами.
На пороге показалась Сесиль:
— Я готова!
— До вечера, Элизабет! — сказал Монастье.
— До вечера, Патрис.
Элизабет заспешила. Было уже около трех. Девушки вышли вместе и расстались там, где дорога на Глез пересекалась с дорогой, ведущей к канатной. Пока Сесиль карабкалась по склону с лыжами на плече, Элизабет шла быстрым шагом в сторону деревни. От желания побыстрее дойти до цели кровь застучала у нее в висках. Ее целью была комната с закрытыми ставнями, где ее ждал Кристиан.
Когда она в шесть часов вечера вернулась в гостиницу, Сесиль тоже только что вошла вместе со студентами, которых она встретила на горе. Сидя в углу холла, Глория и ее жених тихо разговаривали, листая каталог большого иллюстрированного журнала. Они готовились к будущей совместной жизни. У Элизабет сжалось сердце. Чтобы встряхнуть с себя эту грусть, она вспомнила, что Кристиан сказал ей после любовных ласк, когда она лежала удовлетворенная, прижавшись к его боку:
— На свете есть мало женщин, которые так хорошо созданы для любви, как ты. Ты отдаешься этому без остатка. Это и есть высшая гармония. Ты отдаешь себе отчет в том, как же тебе повезло?»
Она повторяла себе, что ей, конечно, очень повезло, но почему-то на сердце не стало легче.
На обед Глория заказала шеф-повару блюда из русской и французской кухни. Пьер принес из подвала бутылку шампанского, самого лучшего с его точки зрения. Другие столы, на которых стояло простое бордо или минеральная вода, выглядели очень бедно по сравнению с этим богатым столом, за которым пили вино, брызжущее радостью. После десерта к ним подошел шеф-повар, желая услышать комплименты, которые он безусловно заслуживал. Слегка опьяневшая мадемуазель Пьелевен сказала жеманным тоном:
— Вы просто избаловали нас, шеф!
— Счастлив служить молодому воинству и красоте французских женщин, — ответил повар громовым голосом.
Он с такой силой щелкнул каблуками, что его белый накрахмаленный колпак сдвинулся на ухо. Леонтина, стоя поодаль с опущенными руками, прямо-таки пожирала его глазами. Когда повар ушел, она еще долго не могла прийти в себя и только со второй попытки господину Флеку удалось вывести ее из оцепенения; Леонтина очнулась и принесла ему хлеба. У Амелии, которая наблюдала эту сцену через раздаточное окошко, снова возникли подозрения.
На другой день, около половины шестого, когда клиенты пили чай в холле, она вошла в столовую и удивилась, что стол был уже накрыт к обеду. Обычно экономка никогда не накрывала на стол раньше шести часов. Увидев Берту, шедшую ей навстречу по коридору, Амелия спросила:
— Где Леонтина?
Щеки Берты залило жарким румянцем. Она с трудом выговорила:
— Я не знаю, мадам. Думаю, что она в бельевой или у себя. Предчувствуя недоброе, Амелия пошла на кухню, где розовенькая и пухленькая мадам Рене чистила морковь вместе с Камиллой Бушелотт.
— Шеф-повар еще не пришел, мадам Рене? — спросила Амелия.
— Нет. Он прилег, как обычно. А который теперь час?
— Скоро шесть.
— О! Что-то Владимир залежался. Мне надо пойти за ним. Мы только дочистим эту морковь… вы позволите, мадам?
Амелия открыла рот, чтобы ответить, но в этот момент к ней подошел Пьер и нарочито веселым голосом сообщил:
— Нет, нет. Оставьте его. Пусть отдохнет!
— Но, Пьер, если он сейчас не спустится, то к восьми часам обед не будет готов, — возразила Амелия.
— Подумаешь! Запоздаем немного, это не так уж страшно.
Говоря это, он взглянул на Амелию таким странным взглядом, что та промолчала. Он, очевидно, хотел что-то ей сказать, но не в присутствии прислуги.
— Идем, Амелия? — Пьер взял ее под руку.
Она послушно последовала за мужем и уже у лестницы спросила:
— Почему ты не хочешь, чтобы мадам Рене пошла разбудить мужа?
— Да потому что он не один, — шепотом ответил Пьер.
— Что-что?
— Я сейчас шел в кладовую для белья и, проходя мимо комнаты Леонтины, невольно все услышал. Он там вместе с ней!
— Этого не может быть! — воскликнула Амелия, задохнувшись от возмущения.
— Но я же тебе говорю!
— Надо немедленно пойти туда и застать их врасплох!
— Ни в коем случае! — сказал Пьер. — Ты представляешь себе, какой скандал может разразиться? А его несчастная жена?..
В этот самый момент мадам Рене вышла из кухни, вытирая руки о фартук.
— Пойду встряхну его, а то он действительно заспался.
Оглушенная этим событием, Амелия не находила больше слов. Тогда заговорил Пьер:
— Подождите немного. Не торопитесь!
— Нет-нет! Ему вредно слишком много спать после обеда. И если я его не разбужу, он рассердится на меня и скажет:
«О чем ты думаешь, позволяя мне так долго храпеть?»
