Евгений Кабанов - МИССИОНЕР
Решив, таким образом, как ему улаживать внезапно возникшую в перерыве проблему, Аполлон душевно успокоился и с ещё большим мастерством, умением и, главное, решимостью пресекал все потуги ломовских футболистов распечатать его ворота.
А натиск ломовцев, игравших во втором тайме под горочку, всё возрастал. Невозмутимый до того Санькин уже стал покрикивать на своих питомцев и товарищей, что только вносило в их действия скованность и неразбериху.
Заметно подуставшие синельцы отвечали редкими контратаками. В одной из них Шаров, преследуемый защитниками соперника, ударил в сторону одиноко стоявшего у штрафной ломовцев Родомана, которого те вообще уже не принимали в счёт, поскольку он создавал больше проблем своим, чем чужим. Но тут мяч неожиданно попал Родоману прямо между бёдер под самым пахом, и застрял там, видимо запутавшись в трусах-юбке. И тут кудесник Родоман показал своё цирковое мастерство. Крепко зажав мяч между бёдер, под самым животом, и слегка наклонив корпус вперёд, он смешно засеменил с ним к воротам противника, похожий на пингвина, который носится со своим яйцом. Соперники оторопели, не зная, что им делать, как им быть. Судья тоже растерялся, не припоминая в своей судейской карьере таких случаев, и не зная, квалифицировать ли этот экзотический трюк в исполнении экзотического футболиста как нарушение правил. Между тем, пока все они хлопали ушами, Родоман продолжал медленно, но уверенно, а главное, беспрепятственно продвигаться вперёд, уже достигнув линии штрафной площади. Было очевидно, что ему гораздо сподручнее управляться с мячом, не лежащим на земле, а находящимся в таком подвешенном состоянии.
Санькин, со свирепым видом стоявший в середине поля, заорал своим защитникам:
– Что вы на него смотрите, уроды?! Давите его!
Ломовцы бросились на Родомана, пытаясь выбить мяч. Однако тот, не выпуская мяча, ловко увернулся, и двое защитников, столкнувшись лбами, разлетелись в разные стороны на газон. С "трибун" раздались хохот и улюлюканье.
Вконец озверевший Санькин сам понёсся на Родомана. Вратарь ломовцев вышел, наконец, из оцепенения и бросился к "пингвину" с другой стороны в намерении выхватить мяч прямо из его ляжек.
Санькин налетел на Родомана сзади как коршун, и нанёс сильнейший удар по мячу. Мяч пулей вылетел из-под живота Родомана, врезался уже наклонившемуся вратарю в лицо и отскочил прямо в ворота, да не куда-нибудь, а прямёхонько в самую "девятку".
Вратарь упал как подкошенный, схватившись за лицо. Пока его, едва дышавшего, уносили с поля, "трибуны" неистовствовали. Громовое "го-о-ол" слышали, наверное, в Сенске.
Синельские футболисты обступили Родомана, и через несколько секунд он уже подлетал в воздух, блаженно при этом улыбаясь.
К Санькину подошёл Наполеон и, ехидно улыбаясь, констатировал:
– Забил!
Санькин зарычал, и в окружении товарищей бросился к судье. Ломовцы начали, было, апеллировать к арбитру, но было уже поздно – тот показал на центр поля, и менять своего решения не собирался хотя бы из чувства собственного достоинства. А скорее всего, из чувства самосохранения – нужно было быть круглым идиотом, чтобы не понять, что, отмени он гол, его разорвали бы на такие мелкие кусочки, которым позавидовали бы даже атомы.
Запасной вратарь ломовцев занял место в воротах, и игра началась с центра поля.
Что тут началось! Одна атака ломовцев сменялась другой, Санькин безудержно рвался вперёд, круша всё на своём пути. Но каждый раз в последний момент его пыл охлаждал быстрый бросок в ноги Аполлона. Наверняка, если бы могучий ломовский нападающий не пытался вкатить мяч в самые ворота, а бил бы с более дальнего расстояния, он забил бы уже не один гол – удар у него, как все убедились, был что надо! Но он в слепой ярости пытался обыграть всех, встававших на его пути, в том числе и вратаря. Казалось, обыграй он и Аполлона, то стал бы ещё обводить и обе стойки ворот, как и обещал Наполеон. Аполлон же уже успел приноровиться к этой его манере, к тому, что вся ломовская команда играла на своего лидера, даже не помышляя о своей собственной инициативе. А после каждой прерванной атаки Наполеон не забывал подзуживать Санькина:
– Ну что, забил?
– Забью, – рычал тот, и чуть ли не рыл копытами, то бишь бутсами, землю.
– Ага, своим ещё один. Гы-ы-ы…
А время матча неумолимо приближалось к концу.
И вот, на последней минуте, надо же было такому случиться!, Санькин в штрафной площади несколькими ложными замахами уложил на траву Наполеона, вышел на Аполлона, и тут, в самый ответственный момент тот вдруг поскользнулся на затерявшемся в траве гусином "червяке".
Санькин с рёвом обогнул его, и уже собирался вогнать мяч в сетку, но тут за занесенную над мячом ногу его успел схватить единственной своей кистью совершивший невероятный бросок Наполеон. Санькин дёрнулся и, завалившись навзничь, вкатился в ворота, вывалявшись в телячьем дерьме, а Аполлон тем временем успел забрать мяч. И сразу же, почти над самым своим ухом, услышал свисток арбитра. Тот решительно указывал на одиннадцатиметровую отметку. Стадион ахнул – пенальти! Но никто, ни из футболистов, ни из болельщиков, не посмел оспорить решение судьи – настолько очевидным было нарушение.
Санькин встал и, несмотря на туалетный вид своей футболки, победоносно посмотрел на ещё лежавшего с понурой головой во вратарской площадке Наполеона.
– Ну что? – злорадно спросил он. – Беги за продавщицей и кошельком. Щас я твоего Американца…
Наполеон как-то обречённо сжался.
А судья уже отмерял шагами одиннадцать метров, проверяя правильность разметки.
И вот мяч установлен прямо напротив ворот, в которых на самой линии застыл Аполлон. Стадион замер в тревожном ожидании. Слышно было, как звенят редкие комары.
Санькин отошёл подальше для разбега и, боднув пяткой землю, как разъярённый бык помчался прямо на Аполлона. Аполлон инстинктивно закрыл глаза перед этой летящей на него горой мускулов, в ужасе сделал шаг назад и, почувствовав, что поскользнулся на чём-то мягко-податливом, взмахнул руками в поисках равновесия. И в тот самый момент, когда Санькин нанёс свой знаменитый смертельный удар по мячу, Аполлон уже летел с вытянутыми вверх руками как раз в ту сторону, в которую устремился мяч. Страшный удар в ладони у самой земли едва не вывернул ему назад руки. Мяч, отскочив от рук, закрутился как волчок, и медленно, под завороженными взглядами футболистов и зрителей, едва коснувшись штанги, прокатился мимо ворот.
Стадион заревел со страшной силой. Такого буйства эмоций посёлок Синельского спиртзавода ещё не знал в своей истории.
– А-ме-ри-ка-нец! А-ме-ри-ка-нец! А-ме-ри-ка-нец!.. – беспрерывно скандировали "трибуны".
