Евгений Кабанов - МИССИОНЕР
Их губы сомкнулись в поцелуе, и Таня, едва только коснувшись попкой лежащей на земле футболки, снова приподняла её, давая Аполлону возможность задрать ей юбку на пояс. Снимать с неё трусики он не стал. Сдёрнув с себя брюки вместе с плавками до самых колен, он приподнял за подколенные сгибы её широко раздвинутые ноги, сдвинул в сторону с промежности голубенькие трусики и, потыкавшись призывно занывшим хуем в маленький клиторок, с чувством вонзил его в розовую щель. Несмотря на почти полное отсутствие подготовительных ласк, влагалище хоть и плотно сжимало член, но приняло его без всяких затруднений. Видно Таня тоже воспринимала этот акт как продолжение того, который начался почти месяц назад в кузове машины. Она застонала и сразу же начала подмахивать навстречу Аполлоновым толчкам. Голова её откинулась назад в какое-то углубление на земле, и в таком ракурсе красивое миленькое лицо её выглядело ещё более симпатичным и привлекательным. Глаза её были закрыты, на губах блуждала лёгкая улыбка, а из приоткрытого рта, обнажившего два ряда ослепительно белых ровных зубов, вырывалось при каждом вдохе, именно вдохе, а не выдохе, с тонкими шипящими нотками наслаждения, постанывание.
Аполлон лежал на ней, спустив локти в стороны и ухватив руками снизу за плечи, резко подтягиваясь при каждом толчке. Он почувствовал, как Таня обвила его ногами за талию, упершись задними тесёмками босоножек в рёбра. Вскоре он осознал, что это давление поднялось выше, чуть ли не до самых его лопаток. Он лизнул кончиком языка аккуратненький вздёрнутый носик, нежно потыкался в одну ноздрю, в другую, облизал верхнюю губу, и впился в неё своими губами. Когда их языки сплелись в сладкой борьбе, а ноги Тани оказались у него уже где-то под мышками – он почувствовал, как она зацепилась своими маленькими ступнями в матерчатых босоножках за его напрягшиеся грудные мышцы, – они одновременно забились в оргазме.
Когда к ним вернулась способность воспринимать окружающий мир, они вдруг услышали тяжёлые шаги на аллее и затаились. Кто-то остановился у кустов где-то в районе их ног. И почти сразу же Аполлон почувствовал, как на его голую задницу потекло что-то горячее. Он даже не сразу сообразил, что это. Но от разрешения этой загадки его избавили ещё одни шаги и послышавшийся вслед за этим голос Наполеона:
– "Поссым", – сказал Максим.
– Да, приходится под кустами ссать, как собаке. Не могли, что ли, уборной тут построить?
А этот недовольный голос, донёсшийся со стороны их ног, принадлежал Санькину. Выходит, это Санькин помочился на Аполлонову голую жопу.
– Мог бы и в школьный туалет сходить… Там каникулы… – ответил Наполеон на вопрос Санькина. – А вообще, друг мой Санькин, хорошо быть кисою, хорошо – собакою, где хочу – пописаю, где хочу – покакаю.
Повернув в сторону аллеи голову, Аполлон с ужасом увидел, что как раз напротив его лица остановились худые волосатые ноги, закрытые ниже колен гетрами, и в бутсах. И тут же, подтверждая, что ужас его был не напрасным, сквозь какую-то щель в кустах повыше лопухов вырвалась мощная жёлтая струя и ударила прямо Аполлону в щеку. Пенящаяся солёная жидкость потекла по его губам на землю.
Аполлон хотел вскочить и в ярости наброситься на этих ссыкунов, но, почувствовав под собой слабое шевеление – Таня, о которой он совсем забыл, пыталась отодвинуться подальше от образовывавшейся рядом с ней пенящейся лужи, – с трудом сдержался. Честь женщины для настоящего джентльмена, даже с подмоченной мочой репутацией – превыше всего!
"Ну, я вам покажу, – в бессильной злобе закипало в Аполлоне чувство собственного достоинства, – ссыкуны! Я вам во втором тайме устрою…" Он ещё не знал, что он им такое устроит, но устроить в тот момент он им желал такое, чтобы они потом с содроганием вспоминали его всю свою оставшуюся кошачье-собачью жизнь.
– Хрена ты забьёшь, – послышался голос Наполеона, когда его шаги и шаги Санькина стали удаляться. – Американец – это тебе не Люба Касаротая!
– Забью! – уже издали послышался злой голос Санькина.
До начала второго тайма Аполлон ещё успел сполоснуться от мочи двух великих футболистов местного масштаба под ближайшей колонкой.
Когда он подходил к своим, теперь уже нижним, воротам, увидел, что в них мирно пасётся симпатичный коричневый телёнок, а в штрафной площади – небольшая стайка гусят со своей серой мамашей. Прогнав из ворот непрошенного гостя, Аполлон с досадой заметил, что он успел даже переработать съеденную траву и отложить продукты переработки в виде нескольких коричнево-зелёных лепёшек по самой линии ворот. Это, однако, особо его не расстроило, поскольку действовать ему приходилось больше в районе линии вратарской площадки. Он только, скорее, жалеючи бурёнок, чем обижаясь на них, подумал: "И почему это у крупного рогатого скота вечно жидкий стул?".
Начался второй тайм, и Аполлон сразу понял, что перед его жаждущим отмщения чувством достоинства стоит неразрешимая дилемма. Для того чтобы хотя бы как-то отомстить Санькину, нужно было, кровь из носу, не пропустить от него гол. Эта задача стояла, в общем-то, с самого начала матча. Тогда тот раскошелился бы на ящик водки, да плюс ещё получил бы страшный удар по своему футбольному самолюбию. Но в этом случае выигрывал другой обидчик – Наполеон. Если же умышленно пропустить от Санькина гол, чтобы наказать Наполеона, то Санькин становился бы двойным обидчиком. Да к тому же достоинство самого Аполлона пострадало бы ещё больше перед лицом всего посёлка, доверившего защищать ему его футбольную честь. А честь американского гражданина – Американца?..
Аполлон некоторое время играл как в тумане, соображая, какой же найти выход из этого тупикового положения. Поле покинуть он не мог – честь команды для него уже была выше личных амбиций, да и месть Санькину в этом случае становилась бы совсем призрачной, если не недостижимой вовсе.
В конце концов, несмотря на то, что Наполеон поссал ему на лицо, а Санькин – только на жопу, он решил защищать ворота от Санькина во что бы то ни стало, подтверждая тем самым и свою личную репутацию как "сухого" вратаря. Санькина надо было наказывать в первую очередь – он уедет, тогда с концами… А с Наполеоном он разберётся потом, никуда тот не денется. Кроме того, надо ж и свою честь защищать… Всю землю спас… Народ не поймёт, если не спасёт ворота…
Решив, таким образом, как ему улаживать внезапно возникшую в перерыве проблему, Аполлон душевно успокоился и с ещё большим мастерством, умением и, главное, решимостью пресекал все потуги ломовских футболистов распечатать его ворота.
А натиск ломовцев, игравших во втором тайме под горочку, всё возрастал. Невозмутимый до того Санькин уже стал покрикивать на своих питомцев и товарищей, что только вносило в их действия скованность и неразбериху.
