Запретный французский (ЛП) - Грей Р. С.

Начинаю вставать.

— Тогда, если позволите…

— Сядь.

Вздыхаю и снова сажусь.

Мисс Дюваль ждет, пока я пойму, что эта встреча состоится, хочу того или нет, и когда, наконец, встречаюсь с ней взглядом, она ободряюще улыбается мне.

— Это наша последняя встреча, Эммет. В колледже ты станешь одним из многих. Легко потеряться. Я не хочу этого для тебя.

— Уверяю вас, со мной все будет в порядке.

— Сделай одолжение, расскажи.

Мне требуются все силы, чтобы не застонать.

— Где ты видишь себя после колледжа?

— Работаю в бизнесе отца.

— И эта перспектива делает тебя счастливым?

Счастье… что это, черт возьми, такое?

— Конечно.

— В Принстоне есть спортивные клубы…

Я быстро перебиваю.

— Я буду учиться в колледже в Париже.

Мисс Дюваль удивленно приподнимает брови.

— В самом деле? Я думала, ты согласился на место в…

— Нет.

Она выдыхает и откидывается на спинку стула, выглядя почти побежденной.

— Неважно, — добавляю я. — У меня нет времени на спорт.

— Верно. Поддержание отличных оценок потребует от тебя большого внимания.

Хотя знаю, что она намеренно провоцирует меня, отвечаю решительным тоном:

— Именно так.

— Могу спросить, на кого ты пытаешься произвести впечатление?

Глупый вопрос. Она уже знает ответ.

После консультации отправляюсь в библиотеку и обнаруживаю, что там совершенно пусто. Сотрудники уже ушли. В здании царит полумрак, и единственный свет проникает через витражи под потолком. Никто не хочет находиться здесь сейчас, экзамены закончились. Большинство ребят уже покинули Сент-Джонс, за исключением старшеклассников. Люди веселятся и наслаждаются последними часами учебы в старшей школе.

Завтра выпускной. Школа будет переполнена гордыми семьями. Моя будет состоять из Александра. Уилсон уже договорился об отправке вещей в Париж, и я должен упаковать все в коробки до завтрашнего утра. Грузчики прибудут в 10:00. Мой рейс — в 14:00. Сразу после церемонии меня будет ждать машина, чтобы отвезти на частную взлетно-посадочную полосу.

Вот так и закончилось мое детство.

Александр проведет лето в Нью-Йорке, скрываясь от отца. Предполагалось, что летом он будет стажироваться в «Картье», но он отказался. Ему даже негде остановиться, но он не волнуется. Александр всегда находит решение.

Туфли гулко стучат по паркету, когда я прохожу вглубь тихой библиотеки. Волна ностальгии захлестывает меня, когда вижу знакомые стопки книг, картины, написанные маслом в рамке, бронзовый бюст Шекспира, кабинеты для занятий с неудобными стульями, которых избегал как чумы.

Мало по чему можно скучать в Сент-Джонсе, но по кампусу я точно буду.

Взгляд блуждает по дальним стеллажам, и я уже собираюсь продолжить путь, отнести книги на стойку возврата, когда замечаю что-то неуместное среди полок.

Рetite souris.

Ее темные волосы почти сливаются с тенью, но мешает окружающий луч света. Пылинки конфетти танцуют в воздухе над головой, придавая ей ангельский вид, словно избранное дитя бога, в которого я не верю.

Подхожу к ней, даже не осознавая этого. Лейни скрючилась на полу, прижав колени к груди. Ее руки обхватывают ноги, подбородок покоится на коленях.

Как всегда, она выглядит грустной.

Думаю, она понимает, что я здесь, но не отрывает взгляда от полки напротив.

— Мы действительно не можем продолжать встречаться так.

Она моргает, но в остальном остается совершенно неподвижной.

— Уходи.

«Не хочу».

Изучаю ее, желая, чтобы Лейни посмотрела на меня. Мне нужно еще раз увидеть ее глаза, прежде чем покину Сент-Джонс.

— Ты действительно разочаровала меня на днях.

— Уходи.

В словах резкость. Она бросает их так, словно хочет ранить.

Тем не менее подхожу к месту, где она сидит, и медленно сползаю по полке, чтобы сесть рядом с ней, ставя перед нами стопку книг.

Недолго молчу, давая ей привыкнуть ко мне. Она не разжимает рук и не вытягивает ноги, но в конце концов я чувствую, что она смирилась с моим вторжением.

— Почему мне ты даешь отпор, а другим — нет? Ты должна была противостоять Блайт.

Наступает долгое молчание, настолько долгое, что опасаюсь, что она больше никогда не заговорит. Когда она заговаривает, я испытываю облегчение.

— Я ничего не делала с этой фотографией. Я не… Все было не так, не то что они говорили. Я не фрик.

— Мы все фрики, Лейни. Смирись.

Наконец она смотрит на меня, ее зеленые глаза пылают яростью.

— Ты — засранец.

— Хорошо, — говорю я, гордо кивая. — Именно это я и хочу, чтобы ты сказала Блайт, когда она в следующий раз попытается тебя задирать.

Ее глаза сердито сужаются.

— Ты же знаешь, что сам мог бы что-нибудь сказать.

— И как бы это тебе помогло? Я уезжаю. На самом деле, я уже одной ногой за дверью. Скоро ты останешься здесь совсем одна.

— Я и так всегда одна.

Лейни смотрит, как я закатываю глаза, затем откидываю голову назад, чтобы положить на полку позади, глядя на проход.

— Ты думаешь, что одна испытываешь это чувство. Думаешь, что ты единственный человек в Сент-Джонсе, которому грустно и которого не понимают, но на самом деле это всего лишь оправдание.

— Не знала, что подписалась на лекцию, которую читает человек, которого даже не знаю.

Я улыбаюсь, но она этого не видит.

— Разве мы не знаем друг друга? Такое ощущение, что да, немного.

Чуть не отпускаю шутку, что она хранит мою фотографию под подушкой, но вовремя прикусываю язык. Она такая юная, я иногда забываю.

Меня это не смутило. С чего бы? Как бы банально ни звучало, но бог любит, когда ему поклоняются.

Мне хотелось утешить ее, не заставляя чувствовать себя неловко. Какие бы чувства ни заставили ее вырезать и сохранить мою фотографию, сомневаюсь, что они настоящие. Когда-нибудь она встретит человека, который будет достоин того, чтобы его фотографию бережно хранили. Жаль, что она этого не понимает.

— Ты рад, что покидаешь школу? — тихо спрашивает она.

Похоже на вопрос, который минуту назад задала школьный психолог, и если в ее кабинете я чувствовал себя так, словно ставил галочки, выполнял свой долг и мог уйти, то здесь, сидя с Лейни, чувствую, что честность — единственный выход.

— И да и нет.

Она в замешательстве хмурит брови.

— Но ты же отправляешься в колледж. Разве ты не взволнован?

— Все не так просто.

— Потому что ты не хочешь расставаться с друзьями? С девушкой?

Пытаюсь сообразить, кого она могла иметь в виду. Несколько недель назад была ночь, когда мы с Франческой увлеклись, но…

— У меня нет девушки, так что нет. И все мои друзья будут на расстоянии вытянутой руки, даже если я буду находиться на другом конце света. Я пойду в колледж в Париже, и, между нами говоря, я готов начать с чистого листа.

— Ну, тогда что тебя сдерживает?

Теперь я молчу.

Она слегка прижимается плечом к моей руке.

— Ты можешь рассказать мне. Я умею хранить секреты.

Почти улыбаюсь ее искренности.

Но вместо этого пожимаю плечами.

— Ничего особенного. Просто… люди многого от меня ожидают. Есть жизненный план, которому я должен следовать.

— Или что?

— Или… ничего. Я буду ничем не примечателен. Неудачником.

Лейни не отвечает, и когда я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на нее, она хмурит брови, словно не в силах понять, что меня ждет такая участь.

Затем она опускает взгляд на руки, крепко обхватывающие ее ноги.

— Да… Что ж, я завидую, что ты уезжаешь. У меня впереди еще столько лет здесь.

— Не обязательно быть несчастной.

— У меня нет друзей, — говорит она без обиняков.

— Ты могла бы попытаться больше проявлять себя.

— Так же, как ты пытаешься быть менее сердитым? Менее напряженным? И как, тебе это удается?

Какая проницательная малышка.

— Ты права. Люди такие, какие они есть. Но печаль — это тяжелая вещь, которую трудно переносить так долго.