Велиар Архипов - Эротические страницы из жизни Фролова
Она сделала паузу, но, не услышав от него никакой реакции, продолжила дальше:
‒ И Танечка у Толика берет. И ей очень приятно.
‒ Откуда ты знаешь?
‒ Нечаянно увидела. Еще в лагере. Они этого не заметили ‒ я сразу очень тихо смылась. Пап, а мама… берет?
‒ Мама целует. И я ее тоже туда целую.
Ну не может же он ей так и сказать, что они делают на самом деле!
‒ И никогда не брала?
‒ Светка! ‒ повернулся он на нее боком и уставился в глаза. ‒ Ну как я могу тебе об этом говорить!?
‒ Значит, брала.
‒ Мы же любим друг друга.
‒ А тебе это тоже приятно?
‒ Я не буду тебе отвечать. Давай о чем-нибудь другом.
‒ Значит, приятно. Видишь, ‒ значит, нормально. А мне, наоборот, противно. Омерзительно.
‒ Как ты можешь сравнивать?!
‒ Я не сравниваю, папа, ‒ совсем тихо и жалобно прошептала она, ‒ я совсем о другом… разве ты не понимаешь?
Он сразу раскис от ее слов. Что он несет?! Боже, когда он научится разговаривать со своею дочерью…
‒ Это пройдет, доченька. Пройдет. Как только полюбишь ‒ все пройдет. Вот увидишь. А этого мерзавца больше нет. Не существует.
‒ Пап. А ты сможешь сейчас… поцеловать меня… там. Как тогда.
‒ Конечно, доченька. Конечно…
‒ А тебе… теперь… не будет противно? ‒ опасливо засомневалась она.
‒ Нет.
‒ Хорошо, тогда целуй. Один раз. Только сильно. Сильно в себя. Чтобы мне стало больно.
Задрала ночнушку и развела ноги…
‒ Ну? ‒ тревожно вглядываясь в его глаза, вопросительно прошептала она сразу, как только он вернулся к ней лицом к лицу, ‒ тревожно, испытывающе, со страхом ожидая, что он скажет.
‒ Что ‒ ну? ‒ как можно мягче переспросил он.
‒ Противно?
‒ Нет, доченька. Совсем наоборот. Ты мне не можешь быть противна. Никак.
‒ А ты… не почувствовал там… его?
‒ Его там нет.
Он соврал. Но так уверенно, что даже сам в это поверил.
‒ Теперь уже нет, или вообще?
‒ Теперь уже и вообще.
Она откинула голову на подушку и задумчиво уставилась в потолок.
‒ А она изменилась?
‒ Конечно. Голенькая, совсем как у ребеночка. И очень мягенькая, ‒ там, внутри.
‒ И ничего там от него не осталось?
‒ Абсолютно ничего.
‒ Я знаю. Я сразу почувствовала. Это я просто спросила, чтобы и ты так сказал. А еще десять минут назад он там был. Там, прямо внутри, мерзкий и гадкий.
Она снова к нему повернулась:
‒ Он не вернется?
‒ Если вернется ‒ выгоним, ‒ улыбнулся он.
Она тоже улыбнулась и снова откинулась на подушку. Потом протянула руку к промежности, попробовала в разных местах губки и вдруг завела в отверстие пальчик. И тут же вывела.
‒ Так просто. Все так просто. Он на самом деле исчез. Это потому, что ты ‒ папа?
‒ Может быть.
‒ А если бы кто-нибудь другой, а не ты, ‒ получилось бы? Я имею в виду ‒ тоже хороший. Ну, Толик, например. Как ты думаешь?
‒ Не знаю. А он хороший?
‒ Наверное. Мне так кажется. Ты снова будешь меня хотеть?
‒ Доченька, это совсем не так называется. У меня нет к тебе такого вожделения, какое бывает к женщине, с которой хочешь соединиться в сексе. У нас с тобой, по-моему, вообще не секс, а что-то другое. И я, если и хочу, то хочу именно этого чего-то другого. С мамой совсем не так. Вот ее я хочу. А тебя… даже не знаю, как это словами выразить.
‒ А для меня это секс. Самый настоящий. И я хочу тебя точно так, как тебя хочет мама.
‒ Нет, не так. По-другому.
‒ Откуда ты знаешь?
‒ Оттуда, ‒ кивнул он глазами к ее ногам, ‒ она сама сказала. Когда они там разговаривали.
‒ Ему? ‒ кивнула она заискрившимися улыбкой глазами к его ногам.
‒ И ему, и мне вообще.
Она снова откинулась на подушку и задумалась.
Совсем не о том они говорят. Не об этом нужно. Ну почему он не знает, о чем нужно говорить? Совсем потерялся…
‒ Ладно, ‒ загорелась она вдруг каким-то новым интересом, ‒ рассказывай тогда сначала, как ты хочешь маму. Это-то ты сможешь выразить. Только чур ‒ как на духу. Хорошо?
‒ Хорошо, постараюсь… Понимаешь, это не всегда одинаково бывает. Особенно начало.
‒ Давай все начала, какие вспомнишь.
‒ Ну, тогда во-первых, ‒ это по жизни сейчас чаще всего, ‒ когда мы вместе ложимся спать. От нее почти всегда очень приятный запах ‒ на меня он действует, как звоночек на песиков Павлова. Груди сильно заводят ‒ как они выпирают и качаются под ночнушкой. А если голенькие, так вообще. Кожа, когда дотронусь. В любом месте. Но особенно ‒ грудь и шея. И, конечно, если дотронусь рукой между ног. Вот. Это чаще всего главное из того, что действует на меня даже тогда, когда она сама еще не хочет. Нет, еще есть главное ‒ ее движения или, точнее ‒ поведение тела. Как она укладывает или встряхивает волосы, поправляет ночнушку, как ложится, ‒ она всегда что-нибудь подправляет у меня, то подушку слегка, то простыню, то волосы, то на теле что-нибудь как бы лишнее найдет и смахнет пальцами, и все это так осторожно, чтобы я как бы и не заметил. И обязательно улыбнется. Она так вообще всегда делает. А когда еще и сама уже хочет, тут вообще, столько всякого дополнительного появляется, не перескажешь. Я это сразу угадываю, как бы она ни маскировалась. Для меня ее желание ‒ самый сильный возбудитель. Особенно замаскированное.
‒ Теперь другие начала. Когда не перед сном. А потом о своем вожделении расскажешь.
‒ Ну, часто все то же самое, но не перед сном и не в постели.
‒ А еще?
‒ Иногда просто случайное воспоминание обо всем таком. Даже вне ее присутствия. Но при вспоминаниях чаще все-таки тут же всплывают какие-то детали самого… соития. Это еще сильнее действует.
‒ А еще?
‒ Еще когда… на нее смотрят мужчины. Знаешь, таким взглядом, особенным. Завожусь тогда с пол-оборота.
‒ Встает?
‒ Сейчас получишь по носу за такие слова, ‒ шутливо покачал пальцем. ‒ Нет. Не обязательно. Просто целый день потом перед глазами эти взгляды, а вечером я ее так отрабатываю, что она аж визжит.
Фу ты, ну ты, что он такое несет? Отрабатываю. Чертова Флора.
‒ Это от ревности. А еще?
‒ И по-другому бывает. Когда сам замечу какую-нибудь очень привлекательную незнакомку. На улице, или еще где-нибудь. Именно незнакомку.
‒ Да? ‒ удивилась она. ‒ А хочешь все равно маму?
‒ Тебе это странно?
‒ Конечно. А незнакомку, что, не хочешь?
Он задумался.
‒ Может, и незнакомку как-то. Но все равно мысли возвращаются к маме.
‒ Хорошо. Примерно ясно, ‒ заключила она. ‒ Теперь о вожделении. Тоже с начала.
‒ Ну, сначала появляется… такое шевеление вот здесь, где диафрагма. Как будто она как бы сама приподнимается. Вне зависимости от дыхания. Но и с дыханием тоже что-то связано, здесь, выше, возле ключиц. А уже потом ниже все идет, по животу, туда, в глубину, к самому крестцу. Только потом все к мошонке приходит.
