Евгений Кабанов - МИССИОНЕР
Аптекарша хмыкнула и, глядя прямо в глаза Аполлону, сказала:
– Вы, я не сомневаюсь, и в сто пятьдесят потомство принесёте.
Аполлон хотел уже было отпустить ответный комплимент, но тут его позвали из кабинета хирурга:
– Иванов!
Перелом, по словам хирурга, оказался очень удачным, и заживёт, как на собаке. При упоминании собаки Аполлона передёрнуло. В общем, "поломанец" сам может снять гипс недельки через две. Ну, если будут какие-то опасения, пусть заглянет в поликлинику.
Когда Аполлон, отказавшись от больничного, вышел из кабинета, намереваясь продолжить прерванный разговор с аптекаршей, той в киоске уже не было, а на стеклянной дверце шкафа с медикаментами висела табличка "Ушла за товаром".
"Жаль", – подумал Аполлон, но на самом деле он не очень-то и сожалел. Что-то в этой аптекарше было не то, какая-то вульгарность, или развязность, и, пожалуй, какая-то излишняя самоуверенность, что ли. А девушки такого типа ему не очень-то нравились.
На следующий день Аполлон опять был в Сенске, и купил там в киоске несколько газет, в том числе и свежий номер "Зари коммунизма". На последней странице он нашёл большую статью Вишневского о себе. Содержание её он прекрасно себе представлял, а вот фотография, помещённая в самой середине статьи, была настоящим шедевром фотоискусства. Как и обещал Яков Моисеевич. По всему полю на тёмном фоне какие-то более светлые пятна, едва угадывающийся горизонтальный контур, а в середине – яйцеобразное светлое пятно. Как ни напрягал Аполлон своё зрение, а себя на фотографии он так и не смог разглядеть. "Чёрт-те что! Не фото, а, что называется, вьюга смешала землю с небом". Впрочем, другие фотографии в газете были не лучше. И вообще, было видно и невооружённым глазом, что качество печати – на допотопном уровне.
Уже вечером, валяясь в постели и рассеянно вперив взор в телеэкран, Аполлон всё не мог успокоиться, что портреты героев в "Заре коммунизма" получаются такими невыразительными. "Да-а-а, эта "Заря коммунизма", конечно, не "Deep News"… Вместо портретов героев люди видят портреты свежевспаханной пашни…"
Тут ему в голову вдруг пришла счастливая мысль: а что если организовать свою газету, и поставить всё на должный уровень? Деньги у него есть. Неизвестно, правда, хватит ли на свою типографию с новейшим полиграфическим оборудованием. В крайнем случае, можно будет взять кредит… Да ему же ясно, как божий день, что никаких конкурентов на сотни миль вокруг ему не будет… Можно будет взять в штат Вишневского, он со своим неудержимым напором может пригодиться…
Аполлон прикрыл глаза и размечтался. Для начала можно будет ограничиться восьмиполосным выпуском. Потом увеличить объём до шестнадцати: местные новости, новости со всей страны,, вести со всего мира, культура, спорт, медицина, развлекаловка, реклама… Потом можно будет наладить выпуск воскресного… нет, субботнего, приложения…
Аполлон вскочил и в возбуждении зашагал по комнате. Надо будет узнать, как это тут всё можно организовать. Планы свои, он пока, естественно, никому выдавать не будет. Завтра как раз он опять едет в Сенск. Надо будет потихоньку выведать всё через Вишневского. Нужно придумать какой-нибудь предлог… Если фотография, старик может обидеться… Стоп. Он что-то там про стихи говорил. Это идея! Нужно накатать какой-нибудь стишок, и тогда можно будет смело заявиться в редакцию…
Аполлон подскочил к столу. Так, про что тут у них стихи сейчас пишут? Он лихорадочно начал ворошить лежавшие на столе газеты. Ага, вот: "Нам не страшны ни возраст, ни усталость…" А вот ещё: "Борьбе за мир, за счастье на планете Мы отдаём сегодня нашу жизнь…", "Мы любим нашу партию, Ей отдадим все силы. Все люди станут братьями Благодаря России!"
Просмотрев все газеты от корки до корки, Аполлон уже знал, о чём писать. Через полчаса было готово стихотворение, на его взгляд, довольно патриотичное, с глубоким, даже философским, содержанием, и с хорошей рифмой. Это был первый поэтический опыт Аполлона, да ещё на одном из языков предков.
Ночь он провёл крайне беспокойно, возбуждённый идеей организации своей газеты.
Вишневского в редакции не оказалось – уехал по заданию в какой-то колхоз. Аполлон решил зря времени не терять, и в ожидании Вишневского познакомиться с редактором – из него тоже можно выудить полезную информацию.
В приёмной никого не было, даже секретаря. Аполлон решительно распахнул дверь кабинета.
За обычной для подобных учреждений складкой столов в виде буквы "Т" сидела жгучая брюнетка лет пятидесяти и разговаривала по телефону. Увидев Аполлона, она, не переставая говорить в трубку, указала глазами на стулья, стоявшие возле стола.
Аполлон сел и, пока редакторша решала свои полиграфические вопросы, оглядывался по сторонам, не забывая приглядываться и прислушиваться к редакторше. Несмотря на то, что она была очень даже недурна собой, а во взгляде чувствовалась скрытая страсть, в голове у него были только деловые намерения, вытеснившие на второй план чисто мужской интерес.
Наконец редакторша повесила трубку и, внимательно посмотрев на посетителя, вдруг просияла:
– Так вы же Аполлон Иванов! А я думаю, где же я видела это лицо?.. Вы уж извините, что в газете так плохо фотографии выходят – всё никак на офсет не перейдём. Я думаю, Яков Моисеевич подарит вам хорошую фотографию, там у него вы неплохо получились. В боевой обстановке… Ну, давайте познакомимся. Меня зовут Нина Андреевна Чегополова.
– Очень приятно, – улыбнулся Аполлон.
– Вы ко мне по какому-то вопросу?
– Вообще-то я к Якову Моисеевичу. Мне сказали, что он на задании… Я тут стихи принёс…
Аполлон вдруг почувствовал какую-то неуверенность, какая обычно бывает, когда занимаешься ещё непривычным для себя делом.
– О! Герой ещё и стихи пишет!.. Яков Моисеевич вернётся через часик-полтора. Но ждать его и нет никакой необходимости. Давайте, я посмотрю ваши стихи. Творчество наших читателей – это как раз моя рубрика.
Аполлон достал из нагрудного кармана сложенный тетрадный листок, развернул его и протянул Чегополовой.
Редакторша пробежала глазами стихотворение, снова задержала напряжённый взгляд на верхних строчках.
– Вы давно пишите стихи? – спросила, наконец, он, взглянув на Аполлона.
– Да нет, недавно. Это мне Яков Моисеевич посоветовал.
– Яков Моисеевич плохого не посоветует. Выходит, это ваш первый поэтический опыт? Ну что ж, очень даже неплохо. Особенно заключительное четверостишие:
"Нет, вовсе не годы для жизни – предел,
Есть мера другая на свете:
Жизнь человека – следы его дел,
Они не подвластны смерти!"
Она с улыбкой посмотрела на Аполлона.
