Дикое желание (ЛП) - Робертс Тиффани

Даже если она сказала, что он лишь немного обидел ее, это поразило его сильнее, чем мог бы этот гребаный контрабандист онигокс. Он пытался удержаться от того, чтобы не навредить ей, только для того, чтобы в процессе причинить боль другого рода.

— Прости, зоани, — он перевел взгляд на яму с огнем, уставившись так, как будто он мог подсказать ему нужные слова, как будто он мог внезапно сделать его более красноречивым. — Это просто… не то, о чем я когда-либо говорил. Мой народ вообще не говорит об этом. У воргалов есть это… я даже не знаю, как это назвать. В моем племени это называется — Хрук, но я не…

Он покачал головой и тяжело вздохнул.

— Я просто не знаю, как это объяснить. Я могу ругаться на двадцати языках без переводчика, но это дерьмо выше моего понимания.

Юри провела пальцами по его руке, прежде чем сложить руки на коленях.

— Просто сделай все, что в твоих силах. Попытайся объяснить, и я постараюсь понять.

Ее нежное поощрение рассеяло разочарование, которое начало нарастать в нем, и он был благодарен за это больше, чем когда-либо.

— Хорошо, землянка. У воргалов, сколько мы себя помним, был Хрук, но в наши дни большинство людей называют это Яростью. Это как… наша фишка, я думаю. Я не помню того немногого, чему нас учили в детстве, не то чтобы это было так уж полезно. Это своего рода эмоция, и инстинкт, и… первобытная сила, которая живет в каждом из нас. На деле просто гормоны или мозговые химикаты, ну или кто знает, но, типа, все из-за них, да?

— Что я точно знаю, так это то, что она сделала нас альфами на нашей планете. Она толкала воргалов до тех пор, пока мы не начали сражаться друг с другом, и нам потребовалось много времени, чтобы преодолеть это. И Ярость разрушает нашу биологию, или биохимию, или что там еще, меняет наш разум. Притупляет болевые рецепторы, увеличивает силу, рефлексы и чувства, убивает наше чувство самосохранения. Все сводится к дракам и траху, когда она контролирует ситуацию.

Тарген рассеянно поднял руку, проводя пальцами по шрамам на своей голове.

— Нашей цивилизации нравится притворяться, что мы преодолели ее. Так и есть, в гражданской жизни. Большинству не приходится часто бороться с Яростью, и для тех, кто страдает от нее, есть лекарства-подавители. Но в армии они используют все это дерьмо Хрука. Они усиливают его в нас, делают сильнее, накачивают химическими веществами, чтобы он длился дольше и горел горячее.

— И всех нас предупреждают, что Ярость может с нами сделать. Мы все знаем, даже если люди на улицах не говорят об этом. Это цена, которую мы платим, когда решаем сражаться за наш народ, когда мы решаем следовать старым воинским традициям. Эти наркотики, постоянное нахождение на пике Ярости — а когда мы участвуем в кампании, то безостановочно употребляем это дерьмо — все накапливается. Она становится… зависимостью, но от нее нельзя избавиться, не пичкая себя успокоительными препаратами. Твое тело достигает точки, когда наращивание Хрука постоянно, и если ты не дашь ему волю, он найдет свой гребаный выход.

Брови Юри нахмурились.

— Это звучит как выброс адреналина, хотя адреналин у людей обычно не оказывает такого мощного эффекта, как то, через что ты проходишь. Твой Хрук… что ж, вполне уместно, это похоже на ярость берсеркера в тех виртуальных играх, в которые я играла. И… это не обратить вспять? Либо успокоительные, либо тебе просто нужно смириться?

Он кивнул.

— И я решил просто смириться с ним. Обычно получается. У меня есть много способов выплеснуть Ярость, а если они меня подведут, я всегда могу пойти в бар и подраться.

Юри на мгновение прикусила нижнюю губу и посмотрела на огонь.

— А как насчет… секса?

— В армии воргалов служат оба пола, — он наклонился вперед и проверил яйца через отверстия в верхней части скорлупы, убирая их с огня одно за другим, пока продолжал. — А после битвы много ебли, и все в состоянии Ярости. Я пытался несколько раз, когда перебрался в Артос. Но даже когда я делал что-то, чтобы дать ей выход заранее, — его губы растянулись в гримасе, — гребаная Ярость всегда разгоралась, и все всегда становилось плохо. Некоторые виды могут это вынести. Но последняя… она была маленькой. Достаточно маленькой, чтобы заставить меня колебаться, но она хотела этого. И… черт возьми, это было слишком для нее. Слишком грубо. Она была волтурианкой.

— Была?

Тарген отстранился, его брови сошлись на переносице, когда он повернулся лицом к Юри.

— Есть волтурианка. Я, блядь, не убивал ее или что-то в этом роде. Но… это мало о чем говорит. Начиналось все хорошо, нам нравилось, пока она не укусила меня, и Ярость не взяла верх. Я думаю, она начала кричать и вырываться, но все было нечетко, как будто происходило где-то в другом месте. Я просто думал, что ей это нравится, понимаешь? Все, на чем я мог сосредоточиться, это…

Он откашлялся.

— К тому времени, как я кончил, она перестала сопротивляться. Она плакала, когда я стряхнул с себя туман. Я прижимал ее лицом вниз, и многие ее синяки были в форме моих рук. Ее колени были расцарапаны об пол.

— И ты думаешь, это случится со мной? — спросила Юри.

— Я знаю, что так будет. Она была хрупким маленьким созданием, а ты еще меньше ее, Юри. И с ней это случилось после того, как я уже выплеснул много Ярости.

Некоторое время она молчала, ее глаза искали его взгляд. Затем она встала на колени, протянула руку и обхватила его лицо ладонями.

— Я сильнее, чем кажусь, Тарген. Ты не сломаешь меня, — она погладила его по щекам большими пальцами. — Ты бы никогда не причинил мне боли.

Ее нежное прикосновение в сочетании с мягкой искренностью ее слов обволокло его сердце и сжало. Она доверяла ему так полностью, так беспрекословно. Но у него не было и доли этого доверия к самому себе. Он не мог разделить эту веру. Такая надежда привела бы только к ошибкам — и ущербу, — который невозможно было исправить.

Он накрыл своей рукой ее руку.

— Я причинял боль всем, кого я знаю, по крайней мере, однажды, Юри. И если я причиню боль тебе здесь, некому будет помочь. Я могу убить кого угодно, но не знаю, как исцелять.

— Тарген…

— Не буду рисковать, зоани, — прорычал он. — Не с тобой, — он отвел ее руку от своего лица, повернул, чтобы запечатлеть поцелуй на ее ладони, а затем положил на нее одно из яиц. — Теперь ешь. Сегодня нам нужно поработать.

СЕМНАДЦАТЬ

Пять дней пролетели в мгновение ока, хотя, если смотреть по очереди, они казались Юри самыми долгими днями в жизни. Она любила каждое мгновение, проведенное рядом с Таргеном — более или менее каждое мгновение. Конечно, они усердно работали, занимались всякими делами выживания, в которых Юри постепенно начинала разбираться, но все это не отвлекало от вопросов, которые все громче звучали в ее голове.

С ними все будет в порядке? Найдут ли они способ покинуть эту планету? Все ли хорошо с Такаши, и сказал ли он родителям, что она пропала? Были ли они в бешенстве? Что, если они пробудут здесь достаточно долго, чтобы пережить зиму на этой планете? Сколько здесь скексов?

Может ли человек умереть от сексуальной неудовлетворенности?

Несмотря на то что Тарген старался по возможности сохранять между ними дистанцию в течение дня, он обнимал ее каждую ночь — не то чтобы обнимал, это было неправильное слово. Скорее, он притягивал ее к себе, прижимая спиной к своей груди, обхватывая ее торс руками и перекидывая через нее ноги, почти не давая ей возможности пошевелиться. И, черт возьми, ей это нравилось так же сильно, как и расстраивало.

Несмотря на то, что их тела были прижаты друг к другу, он не позволял ей прикасаться к нему, и у него не было близости с ней с той первой ночи в пещере. Как бы она ни пыталась убедить его — тонко, нагло, тихо или громко, он стоял на своем. Она могла видеть борьбу в его глазах, но он был тверд — точно так же, как член, который он не позволял ей взять!