Дикое желание (ЛП) - Робертс Тиффани

Он чувствовал ее лоно вокруг своего члена, тугое, горячее, гладкое и скользкое — непохожее ни на что, что он когда-либо представлял, лучше всего, что он когда-либо испытывал.

Мышцы Таргена напряглись, и грубое рычание вырвалось из его груди, вцепилось в горло сквозь стиснутые зубы. Мгновение спустя он, наконец, взорвался. Густые струи семени брызнули из члена, подгоняемые волнами невыносимого удовольствия. Он не мог остановить движения своих рук и бедер. Как бы хорошо это ни было, как бы сильно ни было больно, он не мог остановиться.

Его ноги подкосились. Он упал на одно колено, оцарапав плечо о кору, не пропустив ни одного толчка.

Когда его спазмы, наконец, ослабли и подергивающийся член больше не извергался, Тарген остановил руку. Он сильнее оперся на дерево и склонил голову, тяжело дыша. Его учащенный пульс служил напоминанием о том, что все, что он здесь сделал, тольконемного ослабило давление. Он не удовлетворил никаких желаний, не унял свою Ярость.

Несмотря на то, что нестерпимая острота желания ушла, его член жаждал Юри.

И он почти трахнул ее несколько минут назад.

— Блядь, — прохрипел он, поднимая голову только для того, чтобы прислонить ее к стволу дерева. Медленно он разжал кулак и убрал его от члена. Его пальцы одеревенели, а мышцы предплечья ныли от напряжения. Ладонь была скользкой от семени. Он позволил руке упасть, восстанавливая дыхание и желая, чтобы его сердце замедлилось.

То, что произошло там, в пещере, должно было быть экстазом. Он не мог придумать лучшего способа проснуться, чем с рукой Юри — или ее ртом — на своем члене. Но он все испортил, как и предполагал, точно так же, как и большинство вещей, кроме побед в боях. Он все испортил, потому что был сломлен, потому что не мог себя контролировать. Из-за Ярости. Он не удовлетворился бы дрочкой или минетом. Он не удовлетворился бы простой дегустацией ее соков, независимо от того, сколько удовольствия он доставил бы ей в процессе.

Возможно, его самая большая ошибка заключалась в том, что он думал, что он может быть удовлетворен этими маленькими вкусами — притворялся, что Ярость была отдельной сущностью, а не чем-то, что стало неотъемлемой частью его самого.

Он стиснул челюсти, когда крик боли Юри эхом отозвался в его голове. Звук был тихим, едва заметным вне контекста, но он прорвался к погребенному сознанию Таргена, пробил ту завесу похоти и ярости, которая пробудила его ото сна. В течение нескольких секунд его сознание померкло, и разум с нарастающим ужасом собрал воедино всю сцену.

Его Юри, его милая, мягкая маленькая землянка, была под ним, а он был внутри нее, и она была такой, такой напряженной. Настолько, что он причинил ей боль, просто войдя. И он знал, что продолжал бы, он бы продвинулся глубже, так глубоко, как только мог, а затем еще дальше, и он бы сделал это быстро и жестко, потому что именно так привык делать все — особенно когда Ярость была на переднем крае.

Моя ебаная рука сжимала ее горло…

Пальцы Таргена дрогнули при воспоминании о том, как он обхватил ее нежную шею. Немного грубости было хорошо — на самом деле, было захватывающе, — но он мог так легко причинить ей вред, мог раздавить ее гребаную трахею, если бы сжал чуть сильнее.

Все эти «что, если», которые он обычно игнорировал, обрушились на него сейчас, терзая и без того израненный разум так же безжалостно, как он несколько минут назад терзал свой член. Мысли навалились на него огромной, сокрушительной тяжестью, как валуны при камнепаде.

Если бы реакция Юри не разрушила эту дымку, он бы растерзал ее тело. Как минимум, она была бы в крови и синяках. А в худшем случае…

Даже Тарген, за спиной которого скопилось больше тел, чем он мог сосчитать, не мог заставить себя размышлять над этим худшим сценарием.

Возможно, там, на Артосе, они смогли бы найти какой-то способ, но здесь… Если он причинит ей боль, у него не будет ни ресурсов, ни знаний, чтобы помочь ей. Он знал, что земляне могут быть чертовски выносливыми, что они могут вынести удивительно жестокое наказание, но он также знал, что они так же склонны быть хрупкими.

Это должно прекратиться.

Все внутри него взревело от неудовлетворения, неистовый хор, возглавляемый Яростью, когда он заставил себя встать на дрожащие ноги. Тарген оперся рукой о дерево, чтобы не упасть. Ноздри раздулись от глубокого вдоха. Он попытался игнорировать тот факт, что ее запах, прилипший к коже, пропитал воздух и пересиливал все остальные ароматы, которые должны были выделяться.

Сопротивляться Юри было самым трудным испытанием в его жизни, даже если бы она не набрасывалась на него постоянно. Но неудача не была вариантом. Его приоритеты были такими же, как и раньше — обеспечить ее безопасность, вернуть домой.

Тарген не был похож на своих друзей. У него не было ума и сосредоточенности Аркантуса, не было стабильности и спокойствия Урганда, не было терпения Драккала и его способности видеть картину в целом. Все, что у него было, — это тело, созданное для войны и его Ярости. Если он хотел защитить Юри и вернуть на Артос, ему нужно было бросить все, что у него было, на достижение этих целей.

Он наконец открыл веки. Перед глазами заплясали маленькие точки, и пришлось резко тряхнуть головой и моргнуть, чтобы прогнать их. Повернувшись, он оглянулся на пещеру. Только темнота приветствовала его внутри… но он знал, что Юри тоже там.

Его член пульсировал, словно стремясь вернуться к ней.

Тарген сжал руку в кулак — только для того, чтобы вспомнить о покрывающем ее теперь липком семени. Яйца уже отяжелели от нового груза. Такими темпами за несколько часов дрочки он уничтожит весь белок из вчерашнего ужина. Это, безусловно, стратегия выживания высшего уровня.

Он пока не мог доверять себе и вернуться к ней, особенно в таком состоянии. Что, черт возьми, он мог сказать?

Извини, Юри, но я просто подумал, что лесу это нужно больше, чем тебе. Искал сухое место.

Да, назвать это провалом было бы преуменьшением.

Сосредоточься, придурок. У тебя сейчас полно другого дерьма, о котором нужно беспокоиться.

И все же ни одна из этих других забот — почти все они были вопросами жизни или смерти — не ощущалась такой непосредственной, неотложной или острой, как его потребность в Юри. Какой, черт возьми, в этом смысл? Почему, оказавшись перед выбором поесть или потрахаться, он почувствовал такую сильную тягу ко второму варианту?

— Вот в чем твоя проблема, — пробормотал он. — Все эти ебаные размышления.

Он оттолкнулся от дерева, намереваясь дойти до реки, чтобы привести себя в порядок и остыть — он бы заморозил свой член до вялости, если бы это потребовалось, — но ноги отказывались двигаться, а взгляд задержался на входе в пещеру. Все внутри него было напряжено, горячо и неуютно.

Тарген поклялся, что найдет способ надавать себе по яйцам, если не сдвинется с места.

К счастью, его тело получило сообщение. Он зашагал прочь от пещеры, заставляя свои глаза непрерывно сканировать окрестности в поисках признаков опасности, одновременно пытаясь — и безуспешно — игнорировать покалывающий зуд в спине, который усиливался с каждым шагом вдали от Юри.

Выходишь безоружным и снова оставляешь ее одну. Этот скекс ударил тебя по голове сильнее, чем ты думал?

Заткнись уже нахуй. Я наслушался более чем достаточно твоего дерьма.

Последовавшая тишина в его голове была беспокойной, омраченной бурлящим под поверхностью водоворотом, но, тем не менее, он смирился с этим. По крайней мере, эта тишина позволяла легче обращать внимание на окружающую обстановку.

Добравшись до реки, он сорвал штаны и зашел в нее вброд. Холодная вода стала приятным потрясением для разгоряченного тела, вызвав дрожь по позвоночнику и добив слабеющую эрекцию. Он полностью погрузился в воду на несколько секунд. Тихий, но всепоглощающий звук текущей вокруг него воды был почти успокаивающим — почти. В глубине души он знал, что огонь, который Юри зажгла в его сердце, не потушить. Все, что у него когда-либо было, — это временные разрядки давления, и они всегда должны были происходить по его воле.