Лора Касишке - Будь моей
И увидела красный «тандерберд» Брема.
— Брем… — прошептала я, наклоняясь к открытому окну в машине. — Зачем ты приехал? Сын дома. — Окно спальни Чада выходило прямо на подъездную дорожку, и оно было открыто.
— Мне все равно.
Он даже не потрудился понизить голос.
Открыл дверцу, вылез наружу, захлопнул ее и облокотился о капот. С минуту смотрел на меня, потом на небо. Он уставился прямо на солнце, даже не прищурив глаз. Пьяный?
— Он не должен тебя видеть. Уезжай немедленно. — Я отступила на шаг, спрятавшись под козырек крыльца, где Чад не мог меня видеть. И махнула рукой, как бы прогоняя Брема с его красным «тандербердом».
Но Брем покачал головой, затем перевел взгляд на меня, щурясь и мигая. Какой он видит меня после белого каления солнца? Смутным силуэтом, аппликацией из черной бумаги?
— Нет, детка. Это ты должна уехать.
Я отступила еще на шаг. Почувствовала, как к глазам подступают слезы — жгучие, обидные.
— Брем, ну пожалуйста.
— Хорошо, миссис Сеймор. Если вы не хотите, чтобы я приезжал сюда, вам следовало приехать самой. Как вы и собирались. — Он взмахнул рукой, приподнял брови. — Что я должен был думать? Я решил, что вы попали в аварию. Может, сбили еще одного оленя. Вы запретили мне звонить сюда. Что же мне оставалось, если не приехать?
Слезы брызнули у меня из глаз. Брем подошел и насухо вытер их большим пальцем руки.
— Брем. Ты… — залепетала я.
— Твой муж дома? — Он кивнул в сторону «эксплорера». — Это его кусок дерьма? — Он смотрел на машину тяжелым взглядом, будто собирался разобрать ее на части, поглядеть, из чего она состоит, и прикидывал, с чего начать.
— Нет. Сын. — Я отступила на ступеньку крыльца. — Я пойду в дом, Брем. Пожалуйста, если ты хоть немного думаешь обо мне, уходи. Я позвоню тебе. Позже. Мы встретимся где-нибудь и поговорим. А сейчас уходи.
Но Брем шагнул ко мне и за талию притянул к себе. Стоя на ступеньке, я была с ним одного роста. В этот момент он был похож не на отвергнутого любовника, а на обиженного ребенка («Это ты моя мама?»), на ребенка, который держит мать в заложниках. («Ты моя мама!»)
— Я уйду, если ты меня поцелуешь.
— Брем…
— Пожалуйста.
Я не могла говорить.
Если я его поцелую, он уйдет?
У меня не было выбора.
Я жестом попросила его подняться на ступеньку, под козырек, чтобы Чад, вздумай он выглянуть из окна спальни, нас не увидел. Неподвижно замерев с поднятым к нему лицом, я позволила ему себя поцеловать.
Это был глубокий поцелуй — вначале нежный, мне даже показалось, что у него дрожат губы. Но потом он за бедра притянул меня ближе, плотно прижал к себе, не давая вырваться; поцелуй стал более настойчивым и жестким, он засунул язык глубоко в мой рот, положил руку на шею. И вдруг резко отпустил, даже оттолкнул. Мягко, но оттолкнул.
— Благодарю. Позвони. Скажешь, где мы встретимся.
Я открыла дверь заднего крыльца и поспешно вошла в дом.
Брем завел машину. Мощный мотор взревел. Несколько минут двигатель работал вхолостую, но вот автомобиль тронулся, задом вырулил с участка и влился в поток машин на шоссе, оставив за собой шлейф горелой резины.
Вся дрожа, я села за кухонный стол и напрягла слух.
Как там Чад? Спит или нет? Выглядывал из окна? Слышал Брема? Видел его? Господи, прошу тебя, пусть он спит!
Я сидела так больше часа, пока не услышала, как наверху Чад ходит по комнате.
Взвизгнули кроватные пружины. Шаги.
К этому времени опара для хлеба поднялась, тесто под полотенцем ужасно раздулось — гигантский перекошенный гриб из муки и воздуха. Я встала, когда заскрипели ступеньки, сняла полотенце и затолкала тесто обратно. Удивительно, насколько легко сдулся белый шар. Я, как заведенная, продолжала его вымешивать.
Чад вошел в кухню и произнес у меня за спиной:
— Эй, чем тесто-то тебе не угодило?
Я почувствовала, как меня отпускает напряжение. Он ничего не слышал. Меня охватила легкость, внутри разлилось тепло. Он ничего не слышал. Он все проспал. Он ничего не знает.
— Чад… — повернулась я к нему.
— Да, мам? — Он подошел к холодильнику, опять потянулся за пакетом с апельсиновым соком.
— Я тебя люблю, Чад.
— Я тоже тебя люблю, мам.
Он открутил крышечку с пакета.
Достал из буфета стакан, наполнил его, показал мне, словно поднимая тост, и залпом выпил сок.
Как только Чад уехал на «эксплорере» забрать отца с работы, я тут же набрала его номер.
При звуке его голоса — спокойного, размеренного, терпеливого — что-то произошло у меня с горлом, как будто из него вынули кость или кусок колючей проволоки, застрявшие с той минуты, когда Брем укатил на своем красном «тандерберде». Я с трудом выдавила из себя только его имя, но Джон сразу понял:
— Шерри, в чем дело?
— Кое-что произошло.
— С тобой все в порядке? С Чадом?
— Да, да. Брем приезжал.
— Что-о?
— Он приезжал сюда. К нам домой. Чад спал…
— Он к тебе подходил? — Джон замешкался и переспросил: — Он тебя обидел?
— Нет. Хотел поговорить. И еще. Хотел, чтобы я его поцеловала.
— Господи Боже! И что ты? Поцеловала?
— Да. Мне пришлось.
— Шерри, — произнес Джон, раскаляясь. В его голосе появилась резкость — свидетельство того, что терпение на исходе. — Пора кончать с этим делом. Признаю, я тоже поступил не лучшим образом и готов нести за это полную ответственность. Я не врал тебе, когда говорил, что не сержусь. Но игра закончена. Ты должна ему это сказать.
— Я вовсе не хотела, чтобы он приезжал сюда! (Неужели этот скулеж издаю я?) После всего, что было… Да еще при Чаде?
— Не уверен. — От его холодного тона у меня перехватило дыхание.
Я с трудом собралась:
— Ты не уверен? Джон, если бы я хотела, чтобы он сюда явился, стала бы я тебе рассказывать?
Он промолчал. Я снова заговорила, громко, почти переходя на крик:
— Ты меня слышишь, Джон? Сколько раз я должна повторить: я раскаиваюсь, чувствую себя виноватой! Ты ведь не уйдешь от меня? Ты не…
— Да нет. Успокойся, Шерри.
— Успокоиться?
— Да, успокойся. Нет. Я вовсе не думаю, что ты хотела видеть его у нас дома. Но! Если бы ты сказала ему, что я тебе велел, все бы уже было кончено. Он бы не пришел. И уж конечно незачем было разрешать себя целовать. Не уговаривай меня, я не ребенок.
— Джон, ты не представляешь… Ты не знаешь Брема так, как я. — Я сразу пожалела, что ляпнула это.
— Ну разумеется. — Я безошибочно уловила в его тоне нотки сарказма. — Я не знаю его так, как ты, Шерри. Но я знаю мужчин. Они не будут приставать, если их не поощрять. И он не придет, если ты дашь ему знать, что он тебе не нужен. Скажи, что вызовешь копов. Что твой муж его пристрелит, если он опять притащится. Объясни ему это доходчиво. Мне надо идти, Шерри. У меня посетители. Позвони ему прямо сейчас, Шерри. Кончай с этим.
