Лора Касишке - Будь моей
У меня не было ни одного телефона Брема — ни мобильника, ни домашнего. Он никогда не говорил мне, где и с кем живет, например, есть ли у него собака или кошка. Что вообще я знала о Бреме? Я набрала единственный номер, который знала, — номер его кабинета, втайне надеясь не застать его на месте. Но он ответил после первого гудка:
— Брем Смит.
— Это Шерри.
— Да?
— Я звоню, чтобы поговорить, Брем.
— Я сейчас занят.
— Мне позвонить позже?
— Да. Позвони.
— Когда?
— Не знаю. Может, вечером.
— Постараюсь. Это будет…
— Да, я знаю. Тебе интересно, откуда я знаю?
— О чем?
— О твоих планах на ужин?
— О чем ты?
— О ваших гостях к ужину, миссис Сеймор. Я только что видел его в магазине. Слышал, он сегодня идет к тебе на ужин, детка. Похоже, это становится системой, гости к ужину. Не дом, а проходной двор.
— Брем! Ты видел Гарретта?
— Да, миссис Сеймор. Мир тесен. Нельзя ведь трахаться с каждым встречным и думать, что их пути не пересекутся.
— Брем! — Я надолго замолчала. Не могла говорить, казалось, что слова застревают в горле. Потеряла нить разговора.
— Брем, между нами ничего нет и быть не может, — наконец выдавила я. — Ради бога, Брем! Он друг моего сына.
— А вот Гарретт говорит другое. То есть ты действительно выкручивала маленькому паршивцу руки, чтобы выбить правду, а когда он наконец раскололся, выяснилось, что они с твоим Чадом не такие уж кореша. Это ты хочешь, чтобы они дружили. И позвала его на ужин. Правда?
— Нет, Брем.
— Ладно, миссис Сеймор, как я уже сказал, я сейчас занят. Почему бы вам не позвонить мне после вашего прекрасного ужина? — Он повесил трубку.
В мертвой тишине телефона молчание казалось почти живым: оно дышало и пульсировало, словно одушевленное. Я долго стояла с трубкой в руке, прислушиваясь к тому, как молчание удалялось через телефонные провода от меня и возвращалось обратно. Я не шевелилась, пока не вернулись Джон с Чадом.
— Ау, Шерри!
— Эй, мама!
Звуки их голосов хлестнули меня, я положила трубку на аппарат и, не в силах отвечать на их призывы, пошла в кухню и начала готовить ужин.
Гарретт появился на заднем крыльце ровно в восемь часов.
Ему открыл Джон. Чад, не вставая, махнул рукой. Я вышла из кухни поздороваться.
Он очень коротко постригся, почти наголо. Кивнул мне, не глядя. На нем была чистая белая рубашка навыпуск. Чад наконец медленно поднялся, хлопнул Гарретта по плечу:
— Что это у тебя на голове, чувак? Ты же вроде до сентября еще здесь.
— Передумал. Решил уйти поскорее. Через две недели уезжаю в лагеря.
— О Гарретт! — начала я.
Но Чад так резко обернулся ко мне, что больше я ничего не сказала. Он выглядел одновременно подозрительным и раздраженным.
— Все-таки ты сделал это, старина, — со смешком сказал он. — Будешь защищать родину. Позволь мне первому пожать тебе руку.
Они пожали друг другу руки.
Если Гарретт и уловил в этих словах сарказм, на его лице это никак не отразилось. Он не улыбался, но и не защищался. Просто коротко кивнул.
— Чад, Гарретт! Мальчики, можете начать с пива, пока я накрою на стол. Хорошо?
Чад пошел за мной на кухню.
Я открыла холодильник, он достал две бутылки «Короны», снял с крючка на стене открывалку и уже повернулся было идти в гостиную, как вдруг наклонился ко мне и шепнул, так тихо, что я едва его расслышала:
— Это ты моя мама?
Чад и Гарретт ушли пить пиво на парадное крыльцо. Дверь за ними захлопнулась. Джон возился в гараже: что-то переворачивал, двигал, ронял. Он был расстроен. Еще до того как явился Гарретт, а Чад сидел в холле и читал газету, Джон заглянул ко мне на кухню:
— Позвонила?
— Да. Его на месте не было. Позже перезвоню. — Джон с недовольной миной протопал наверх.
Пока мясо для начо шкварчало на сковородке, я приготовила салат. Тоненькими колечками нарезала лук, локтем утирая глаза. Взяла один помидор, потом второй. Он выглядел замечательно, был насыщенного темно-красного цвета, но оказался черным и гнилым. Сгнил изнутри? Или, наоборот, зрел и распухал вокруг гнили? Я вышвырнула его в уже полное мусорное ведро, вытащила из ведра пакет, завязала на нем тесемки и понесла к задней двери.
Проходя мимо столовой, я слышала, как на крыльце разговаривают Чад с Гарреттом.
Дверь оставалась открытой. Какое-то крупное насекомое зажужжало над ухом и шмякнулось о москитную сетку на двери. Кто-то закашлялся, Чад или Гарретт. Я секунду постояла с пакетом в руках, напрягая слух, но ничего не уловила. Или они прекратили разговор, услышав мои шаги, или вообще сидели молча.
Я оставила пакет у задней двери, чтобы Чад или Джон вынесли его, и вернулась на кухню заканчивать приготовления к ужину. Расставила приборы, еду и позвала всех. Когда они вошли, улыбнулась как ни в чем не бывало. Я, по-прежнему мужняя жена и мать, приглашаю семейство к столу. Я все приготовила — как два месяца, год, десятилетия назад. Как на протяжении половины моей жизни.
Гарретт с Чадом перенесли свое глухое молчание и за стол.
Они передавали друг другу блюда, но не смотрели друг на друга.
Джон, впрочем, казался вполне умиротворенным. Он нахваливал еду: как вкусно пахнет, как всего много. Мальчики согласно кивали. Я сказала спасибо. Поинтересовалась, может, кто-нибудь хочет чего-нибудь еще.
Нет. Никто. Ничего.
Все прекрасно.
Все великолепно.
Несколько минут мы ели в молчании, потом Джон откашлялся и задал Гарретту несколько вопросов об армии и флоте, на которые тот вежливо ответил.
— Я решил, что нечего болтаться тут все лето, — добавил он. — Пойду в армию прямо сейчас.
Я посмотрела на Чада — он покачивал головой.
— Еще по пивку? — предложил он.
Гарретт вытер рот салфеткой и посмотрел на меня.
— Чад, сколько вы уже выпили? — спросил Джон. — Гарретту еще домой ехать.
— Да. Спасибо, но мне хватит.
Чад фыркнул:
— Мне-то никуда ехать не надо. — Встал из-за стола и пошел на кухню. Мы с Джоном наблюдали, как он идет, но не сказали ни слова.
— Ну ладно, — сказал он, вернувшись, и, держа бутылку за горлышко, открыл ее. — Гарретт, как там твой «тандерберд» после починки? Бегает? Гарретт положил вилку:
— Что?
— Твой «тандерберд». Я-то думал, у тебя старая развалюха.
— У меня «мустанг», — сказал Гарретт.
— Значит, «мустанг»?
«Тандерберд»…
Я тоже положила вилку.
Меня словно ударили под дых.
— Пока в гараже. Сейчас чиню трансмиссию. А езжу в старом мамином фургоне. Недолго осталось.
