Велиар Архипов - Эротические страницы из жизни Фролова
‒ Надолго ли?
‒ Ты же его почти не знаешь. Конечно надолго. Года на два, не меньше. А там еще чего-нибудь придумаю. Ребеночков ему рожу. Никуда он теперь от меня не денется.
‒ Поздравляю.
‒ Себя поздравь, ‒ ответила она ему лукавым смехом. ‒ Ну что, пока?
‒ Пока.
И она запорхала своей коротенькой юбочкой к выходу на буфет. А у самых дверей вдруг шаловливо приподняла ее сзади, продемонстрировав на прощанье подаренные им трусики. И не оборачиваясь, выпорхнула.
5. Шесть коленок
‒ Я почему-то никак не успеваю осмыслить, что с нами происходит, ‒ сказал Виктор жене во вторник 22 июля, после того, как сообщил ей о неожиданном исходе их субботнего вояжа. ‒ Мне все время кажется, что нами руководит какая-то посторонняя сила, истоков которой я не могу ни понять, ни почувствовать. Ты заметила, ‒ мы с тобой почти только и делаем, что решаем чьи-то проблемы. То самых близких нам людей, то совершенно чужих, еще недавно не имевших к нам никакого отношения. И как решаем! Совершенно непостижимым образом нарушая испокон веков установленные нравственные нормы. Еще полтора месяца назад мы и подумать о таком не посмели бы.
‒ Мама звонила. Привет тебе.
‒ Из дома?
‒ Да. Она сегодня одна. Пойдем к ней?
‒ Я сам. Мне нужно… посоветоваться.
Дополнительные объяснения были излишни.
‒ Хорошо. Но я буду по тебе скучать, учти это. Кстати, Ильинична сказала, что у меня все в порядке по вчерашнему анализу.
‒ Я на пару часов. В любом случае не позже десяти буду дома. Поскучай посильнее.
Елена Андреевна ждала его. Вероятно, пока он был в пути, они с Ириной еще раз созванивались, потому что она его тут же как бы подозрительно спросила:
‒ Ирка сама не захотела идти? ‒ поставив ударение на слово "сама".
А когда он ответил, что не совсем, она как бы расстроено сказала:
‒ А я такое рагу приготовила…
А потом вдруг, как бы обрадовавшись пришедшей ей в голову хорошей мысли, добавила:
‒ С собой возьмешь. Дома поужинаете. Оно и холодное очень вкусное. А сейчас чуть-чуть, со мной. Хорошо?
Он спросил, как у нее дела и она стала рассказывать о Борисе, ‒ какой он порядочный и состоятельный, сам неплохо зарабатывает, да еще и сын шлет и шлет ему из России, ‒ он там где-то на севере как-то с нефтью связан; что у него хорошая машина, отечественная правда, но совсем новая; что она теперь почти каждую ночь с ним, квартира у него большая, трехкомнатная, что он предлагает эту продать и пусть дети купят себе тоже машину, чтобы жить по-человечески. Но она об этом и не думает, внуки ведь растут, им нужнее квартира, а пока можно сдать в наем или пусть вообще стоит себе. Она переживает, что наверное уже замучила его, он ведь не привык каждый день, а тем более через каждый час, у него был раньше режим один раз в неделю, и он никогда не бывает в ней больше пятнадцати минут за раз, но зато он ласковый и любит просто лежать с ней и о чем-нибудь говорить. Что она сегодня специально ушла с детьми посидеть, пусть отдохнет, поспит спокойно, а то у нее пока не получается сдерживать себя и она чувствует, что он может от нее совсем замориться.
А потом она спросила, как дела у них, что случилось с Иринкой, та ведь ей так ничего и не сказала, может дуется на нее, может это из-за нее у них с Виктором теперь что-то не так, но он заверил, что все так, очень даже так, что Ирка, наоборот, очень довольна тем, что они все так сблизились.
Он все искал момента, чтобы рассказать о Светланке, и потом спросить ее совета, как с нею себя вести ему и Ирине, ведь она должна знать это лучше их. Но этот момент почему-то не приходил, а может и приходил, но он почему-то пропускал его; и тогда он начал блуждать словами вокруг да около, расспрашивать об этом как бы из праздного любопытства, у кого и как бывает, что она об этом вообще читала и что рассказывал ей тот старичок доктор, который пытался ее вылечить, и что она сама посоветовала бы какой-нибудь другой молодой женщине, у которой вдруг обнаружилась бы такая же проблема; а она на это ответила такими страшными словами, после которых он и думать не мог о том, чтобы рассказывать о Светланке, а все топтался на своей как бы любознательности. Он и в самом деле разговорил ее, и она стала рассказывать, как старичок доктор принес ей все те игрушки, которые лежали в секретере, и сказал, что это по-видимому все, чем он сможет ей помочь. Что у каждой женщины это проявляется по-своему, но как конкретно, она не может сказать, потому что ни с какой другой так и не встретилась, хотя знает, что такие в городе есть, но чтобы их найти, нужно обращаться к психиатру или к сексопатологу.
Потом он совсем испугался, что она сама догадается, зачем он расспрашивает, ведь он зачем-то к ней пришел, а получалось, что только за этим вот разговором.
Тогда он поймал момент и потащил ее за руку в спальню, как бы шутливо, но очень настойчиво, а она как бы шутливо сопротивлялась и как бы говорила, что без Ирки не будет, но все равно легко дала снять с себя халат, а под халатом не оказалось даже трусиков. Он тоже разделся, но она отослала его сначала в ванную, а потом уже пустила к себе в постель и они лежали рядом, словно муж и жена, словно сын и мать, словно любовник и любовница, продолжая говорить то об одном, то о другом, пока в своих обоюдных поглаживаниях не оказались обеими руками у нее между ног.
‒ Не мешай, ‒ прошептал он, ‒ дай я это еще раз почувствую.
‒ Что? ‒ тем же шепотом спросила она.
‒ Я не знаю, как это выговорить…
‒ Прям так, как чувствуешь, любыми словами, хоть ругливыми, ‒ совсем заинтриговалась она.
‒ Понимаешь, наверное, это у всех мужиков такое чувство… ну, как тебе это сказать… когда знаешь, что к этому месту близкой тебе женщины ради ее же удовольствия совсем недавно прикасался другой мужчина… ну, в ее коже, волосиках, слизистой оболочке… что-то изменяется, они как бы другие на ощупь становятся… Вот и с тобой так же, как с Иркой после Димки, ‒ к чему ни дотронусь, вот к этой травушке, к этим мягким угодницам, к этому стебельку, к этим мятинкам, этой вот мягкой луночке, и этой луночке тоже, ‒ все стало как бы неуловимо иным, и я вроде бы как на самом деле чувствую их недавнее вожделение и наслаждение чужой плотью.
‒ Правда? А если не знаешь?
‒ Не помню больше такого ощущения. А ты думаешь, Ирка и до этого кому-то давала?
‒ Нет. Не давала. Я бы почувствовала. Даже скорее, чем ты.
‒ А этому Димке и в самом деле дала?
‒ Да.
‒ А как ты об этом знаешь? Ты его видела?
‒ Нет. Я чувствую.
‒ Ты и Светланку так чувствуешь?
‒ Светланка еще ребенок. А что со Светланкой?! ‒ вдруг с тревогой вскрикнула она, вскакивая с места. ‒ Что-то случилось?
