Евгений Кабанов - МИССИОНЕР
Конечно, какая-то там большая и светлая любовь – это всё выдумки для детей. Это только в детстве бывает, что и сердце бешено колотится при встрече, и слова все куда-то улетучиваются, тем более, что язык становится непослушным. Но с известием об отъезде Кати Аполлона охватили такое сожаление, такое отчаяние, такая безысходность, как будто бы он навсегда потерял что-то очень дорогое и родное. Он вспомнил неповторимый запах её золотистых волос, её огромные, то наивные, то уверенно-насмешливые глаза…
Аполлон был очень влюбчивым парнем. Всех женщин, которые встречались ему в жизни, пусть даже некоторые из этих встреч длились всего какие-то считанные минуты, он любил. Каждую по-своему, по-разному, но любил…
Как всё по-дурацки получилось!
Аполлон как сомнамбула добрёл до кровати, плюхнулся на неё лицом вниз и накрыл голову подушкой. В его голове пронеслись все последние события в обратном порядке. "Как перед смертью", – подумалось ему.
Возник вечер накануне смены. Чёртов алкаш Антон! Всё Аполлоново отчаяние вдруг трансформировалось в такую злость на этого Антона, что он даже зарычал под подушкой и заколотил кулаками. Потом злость снова перешла в тоску, тоска – опять в злость, на этот раз на самого себя… В конце концов, растратив всю внутреннюю энергию на эти метаморфозы, Аполлон забылся в тяжёлом, тревожном сне.
Он лежит на больничной кровати. Баба Поля моет пол. Закончив мыть, заботливо поправляет на нём одеяло и выходит из палаты со словами: "Так я скажу Клаве, она придёт. Она такая хорошая, такая красивая!". Открывается дверь, и входит Катя. На ней коротенький белый халатик, туго стянутый поясом на осиной талии. Он садится на кровати и говорит: "Здравствуй, Катя. Как хорошо, что ты пришла!". Она отвечает: "Здравствуй, Аполлон. Только я не Катя, а Клава". Она улыбается, как тогда, когда вошла в душевую, расстёгивает халатик и сбрасывает его на ещё влажный пол. На ней больше ничего нет. "Как ты прекрасна!" – говорит он. "Правда? – спрашивает она. – А разве ты не знал?". "Подойди ко мне", – говорит он. Она подходит к его кровати. Он обнимает её за бёдра, зарывается лицом в мягкие, пахнущие какими-то цветами и химикатами кудряшки на лобке. Тычется в неё, как слепой котёнок, теребит губами шелковистые волосики. Ощущает под губами нежную влажную плоть, целует её. Она поворачивается к нему спиной, кокетливо улыбнувшись, наклоняется, раздвигает пальцами идеально округлившиеся ягодицы. Он слышит её ласковый, сладкий голос: " Милый, полижи и там тоже". Он удивлённо вскидывает брови: "А разве ты моё начальство?". "Я твоя судьба", – отвечает она. "Да, ты моя судьба!" – повторяет он. Он видит перед своим лицом её тонкие изящные пальчики с красивыми розовыми ногтями, и между ними – маленькую тёмную припухлость со сходящимися в центре, в едва заметном углублении, тоненькими лучиками складочек. Это похоже на какой-то маленький сказочный цветок. Нежность переполняет его. Он медленно приближает губы к этому живому, трогательно подрагивающему тончайшими лепестками, цветку. Вдруг прямо перед его лицом появляется какое-то холодно блеснувшее препятствие. Это толстое бутылочное горлышко в блестящей белой фольге. Оно грубо вонзается в цветок, безжалостно вминает его нежные лепестки, раздвигает их своим холодным серебристым телом, проникая всё глубже и глубже. "Нет! Не-е-ет!" – в отчаянии кричит он, ухватившись за это мёртвое тело, изо всех сил препятствуя его продвижению. "И-най и-най", – слышится откуда-то сверху. Он поднимает голову и видит обнажённое упитанное туловище Пети, из-под низа живота которого произрастает большая зелёная бутылка, осквернившая своим металлизированным горлышком божественный цветок. Он видит на бутылке чёрную этикетку с золотистыми словами: "Советское Шампанское". "Не-е-ет!" – снова кричит он с болью в голосе. Петино туловище вдруг подаётся назад, серебристое горлышко бутылки при этом выходит из цветка и, развернувшись, входит ему в рот, прервав крик. Он пытается выдернуть этот красивый кляп изо рта. Сверху вдруг слышится страшный, демонический смех. Он поднимает глаза, и ужас охватывает его – огромная коричневая змея сползает вниз по туловищу. Она с шипением раздувает капюшон, и на его месте возникает знакомое женское лицо. "Я тебе зенки твои бесстыжие повыкалываю", – слышит он, и в тот же миг ощущает, как его шею обвивает скользкий холодный канат. Он хочет вдохнуть поглубже, чтобы издать новый крик безысходности, но во рту у него стеклянный кляп в серебристой обёртке, а горло всё сильнее и сильнее сжимает змеиное тело. Он конвульсивно дёргается, пытаясь одной рукой вырвать изо рта бутылку, а второй ослабить хватку кобры. Он задыхается, стараясь вырваться из этих смертельных объятий. Нечем дышать…
Задыхающийся Аполлон отчаянными конвульсивными движениями сорвал с головы подушку, вскинул голову, хватая ртом воздух. Там, где только что лежала его голова, простыня была влажной. Полубессознательно ощупал взмокшую шею. Мокрая от пота рубашка прилипла к телу. В висках – океанский прибой. Медленно, как побывавшая на берегу и снова попавшая в воду рыба, он приходил в себя.
В комнате царил полумрак, и стояла почти мёртвая тишина, если не считать весёлой возни мышей под полом.
Послышался громкий, настойчивый стук в дверь.
– Открыто, – крикнул Аполлон, вставая с кровати и направляясь в кухню.
Скрипнула дверь, и на пороге возникла тёмная фигура. Это был Вася.
– Ты ещё не спишь? – спросил он. – А то я смотрю, света нету.
– Да нет, – ответил не совсем ещё пришедший в себя Аполлон. – Я, похоже, уже выспался.
– А меня баба выгнала, – пряма с порога сообщил, важную в масштабах посёлка, свежайшую новость Вася.
– Включи свет. Выключатель там, возле двери, – попросил Аполлон.
Вася щёлкнул выключателем, сощурился от вспыхнувшего яркого света. Один глаз у него заплыл от кровоподтёка. Взглянул оставшимся целым на лампочку.
– У тебя что, двухсотка? – спросил он, и, узрев на лице Аполлона признаки непонимания, пояснил. – Ну, лампочка на двести ватт…
– Да. Люблю яркий свет.
– Ну да, ты ж за свет, наверно, не платишь, чего тебе экономить. И холодильник у тебя, вижу… Хорошо живёшь.
Вася прошёл к столу, достал из внутреннего кармана пиджака бутылку, наполненную чем-то белёсо-мутным, поставил на стол. Из наружного кармана извлёк металлическую консервную банку с красным ободком, на котором была нарисована рыбина и написано "кильки". Не дожидаясь приглашения, сел на стоявший рядом стул. Помолчал, как бы что-то обдумывая. Окинул взглядом комнату, задержав его на проёме, ведущем в спальню. Было заметно, что он уже немного выпивши.
– Ты тут один живёшь? – наконец спросил он.
