Евгений Кабанов - МИССИОНЕР
– Постой-постой. Что-то я ничего не понимаю. Какой ещё Дрисня? – прервал его Аполлон. – Какая-то странная фамилия.
– Какая ещё фамилия? Это у Пуритина такая кликуха. Бочонок придумал.
– Какая-то странная кличка…
– А чего тут странного? Не странная, а сраная. Дрисня – она и есть дрисня…
– Что, она ещё что-то означает?
Вася сочувственно посмотрел на Аполлона – опять, мол, последствия подвига на мозгах героя сказываются.
– Объясняю для тугодумов… или для пришибленных… героев: дрисня – это то же самое, что понос. Что такое понос, надеюсь, не забыл? На всякий случай напомню: жидкий стул, если по-научному, – Вася пристально посмотрел на Аполлона. – Не тот стул, на котором сидят, а тот, который лезет из того, чем сидят… если жидкий, то, обычно, ещё и с газами… Понял, Матросов?
– Понял, – на всякий случай сказал Аполлон, хотя совсем запутался с этими жидкими, твёрдыми и газообразными стульями. – Только не понял, почему это директора так обозвали.
– А это Бочонок его так прозвал за выпендрёж. Он же ж уже ж две недели всем и каждому рассказывает, что у него, оказывается, фамилия английская, "Чистотин", значит, в переводе. Тоже ещё, англиец нашёлся… Ну, чтоб совсем русский язык, великий и могучий, не забыл, пускай теперь Дриснёй будет. Да оно и складно получается – хочет быть чистотой, пусть сперва нечистотами побудет… если по научному…
– Да он, вроде, мужик-то – ничего…
– Вот именно – ничего. А ничего – это пустое место, если ты помнишь, конечно, – Вася усмехнулся. – А дрисня как раз и есть ничего – ничего плохого, ничего хорошего. Не наступишь, так и вонять не будет… Да если б он совсем гавном был, то ему б другую кличку дали, тоже почище чистоты, уж будь спокоен.
– Ну, какую, например?
Аполлона забавляли Васины рассуждения о происхождении прозвищ.
– Ну… – Вася почесал затылок, – Лизожоп… или Жополиз, один хрен. Что в лоб, что по лбу.
– А чем же этот жополиз страшней дрисни?
Аполлон даже обиделся, поскольку сам был не прочь в подходящей ситуации нежно полизать чисто вымытую попочку симпатичной девчонке. Они же все поголовно от такой процедуры аж пищат от удовольствия.
– Ты что, прикидываешься? – вернул его от былого и дум в настоящее и реальность Вася. – Это ж и дураку понятно. Дрисня – понятие нейтральное, так сказать. Ни рыба, ни мясо. А жополиз – это ж сволочь.
– Почему это сволочь?
Аполлону стало как-то не по себе. Ну кому какое дело, что он там с девчонками вытворяет. Им нравится, да и полезно, наверное – массаж, профилактика от геморроя. А есть и такие особо чувственные натуры, которые от таких собачьих нежностей даже оргазм испытывают. Никому никакого вреда. Одна только польза. Почему ж тогда сволочь?
– Почему сволочь? – повторил он. – Если девчонке нравится, что он лижет ей попку…
– Какой ещё девчонке? Ты что, бредишь?.. Ну, Американец, у тебя, точно, крыша поехала. Где ты видел, чтоб бабам жопы лизали? Жопы начальству лижут, а не бабам, запомни, Американец! Как бы угодить получше. Тьфу… – Вася смачно сплюнул. – Анекдот даже такой есть. Лежит на пляже всё Политбюро во главе с Брежневым. Голые все, загорают. Разморились на солнышке, глаза закрыли, балдеют. Тут какой-то щенок приблудился, подошёл к Брежневу и давай ему жопу лизать. А Леонид Ильич аж застеснялся, как красна девица: " Ну что вы, товарищи… Я знаю, что вы меня любите, но не до такой же степени".
До Аполлона, наконец, дошло. Он рассмеялся:
– Вот оно что! Жополиз – значит подхалим.
– Хоть подхуйлим, хоть надхуйлим, а если жопу начальству лижет – жополиз, хуже дрисни.
К Аполлону вернулось бодрое расположение духа. Чтобы вернуть разговор в прежнее русло, он спросил:
– Ну, ясно. Только ты мне скажи, причём тут всё-таки Зинка?
Он и в самом деле не понимал, какое отношение ко всей этой истории имеет дробильщица Зина.
Вася хотел что-то ответить, но, увидев вышедшую на крыльцо молодую, худенькую, но довольно симпатичную женщину, с вёдрами в руках и двухгодовалым карапузом, уцепившимся за подол, торопливо сказал:
– Вон, кобра выползла… Щас за бардой погонит.
Он показал одними глазами на крыльцо. Аполлон понял, что эта, совсем не похожая на какое-либо пресмыкающееся, девушка – Васина жена. Правда, вид у неё был, действительно, воинственный – она строго посмотрела в их сторону и демонстративно загремела вёдрами, спускаясь с крыльца.
Предчувствуя семейную разборку, Аполлон поспешил ретироваться. Он встал.
– Ладно, я пошёл.
Вася хотел что-то сказать напоследок, но, посмотрев на свою подбоченившуюся супругу, махнул рукой:
– Ну давай.
По пути к дому Аполлон заметил, что встречные здоровались с ним по-особому приветливо и уважительно. А женщины, так те, вообще, долго вослед ему шушукались.
Уже возле дома он встретил соседа Перепелиное Яечко. Тот, как и Вася, обрадовался, увидев его целым и невредимым.
– Привет, Американец! Что, уже выписали?
– Привет. Как видишь…
– Да-а-а, попал ты в переплёт. Хорошо ещё, что живой остался… И всё из-за Катюхи. Ну кто б мог подумать! Недотрогу из себя строила…
Аполлон вдруг вспылил, на его лице появилась неподдельная злость:
– Хватит болтать! Завидуешь, наверное, что тебя там не было.
Перепелиное Яечко осёкся, как будто пойманный с поличным, затем сказал:
– Да ты чего? Я ж так. А что ей? Она всё равно уехала.
– Как уехала?
У Аполлона как будто что-то оборвалось внутри.
– А что ты хотел? Какая ей тут теперь жизнь? Так ославилась. Ей вон давеча Саньки Митрофанова жинка в волосья вцепилась, чуть не повыдёргивала все, – Перепелиное Яечко заискивающе смотрел на Аполлона. – А Васькина кобра, так, вообще, обещала глаза повыколоть, чтоб, говорит, бесстыжие твои зенки на чужих мужиков не зыркали… Вот она третьего дня взяла расчёт и уехала.
Аполлон смотрел на Перепелиное Яечко невидящим взглядом.
– А куда? – он и сам не знал, на что надеялся.
– А хрен её знает, куда. Она в отделе кадров Польчихе сказала, что на край света… А на хрена она тебе?
Аполлон рассеянно смотрел куда-то мимо собеседника.
– Десятку я ей должен…
– Тю… Радуйся. Ты её теперь и с милицией не найдёшь!
Аполлон развернулся и, как в тумане, ничего не видя вокруг, побрёл в свою кадепу.
Глава XII
На Аполлона навалилась страшная, хищная и зелёная, как крокодил, тоска.
Конечно, какая-то там большая и светлая любовь – это всё выдумки для детей. Это только в детстве бывает, что и сердце бешено колотится при встрече, и слова все куда-то улетучиваются, тем более, что язык становится непослушным. Но с известием об отъезде Кати Аполлона охватили такое сожаление, такое отчаяние, такая безысходность, как будто бы он навсегда потерял что-то очень дорогое и родное. Он вспомнил неповторимый запах её золотистых волос, её огромные, то наивные, то уверенно-насмешливые глаза…
