Клятва похоти и ярости (ЛП) - Ловелл Л. П. "Лорен Ловелл"

Несколько человек Джексона слонялись поблизости, но никто не осмеливался подойти слишком близко. Вероятно, потому, что Уна сидела на капоте ближайшего внедорожника, сжимая в руке нож. Томми был одним из немногих людей, о которых она заботилась. Когда Джексон отступил, она заняла его место, с холодной улыбкой на лице приставила нож к его груди и вонзила лезвие. Он закричал и дернулся, когда она отрезала ему второй сосок.

— Пожалуйста, — умолял он.

Я улыбнулся.

— Здесь ты не найдешь пощады, но можешь умолять за свою никчемную жизнь.

Томми даже не дали такого шанса.

Уна начала вырезать линии на его теле, превращая его в свой личный холст. Обычно она не была такой беспричинной. Для нее насилие всегда имело цель, и я был таким же, но сейчас все было иначе. Это не было логичным и просчитанным, потому что этот человек пытался забрать кого-то у нас. На самом деле Томми должен был быть мертв прямо сейчас, а он висел на волоске. Благодаря этому куску дерьма.

— Джексон. — Я взглянул на своего друга, и он одарил меня злобной ухмылкой.

— Хочешь, я лишу его нескольких пальцев?

Я кивнул.

— Сначала взбодри его. Он выглядит так, будто вот-вот потеряет сознание.

Джексон достал из багажника машины футляр и набрал в него шприц с адреналином. В ту секунду, когда он воткнул его Дэвиду в шею, тот дернулся, забившись, как рыба на леске. Джексон рассмеялся.

— И добро пожаловать обратно в свой личный ад. Пальцы рук или ног?

— Рук. — Уна сморщила нос. — Ступни отвратительны.

В течение следующего получаса они вдвоем разбирали О'Хару по частям, наполняя его адреналином каждый раз, когда он подходил слишком близко к краю. Но он умирал. Его кровь растеклась по полу под ним, как мрачное зеркало, отражая свет и мрачную версию и без того отвратительной сцены.

— Хватит, — сказал я, когда Джексон отрезал последний палец.

Его кисти превратились в обрубки, кровь текла по рукам и груди, словно какой-то болезненный фонтан. Голова его безвольно повисла, ноги подкосились. Я схватил его за подбородок и ударил по щеке, заставляя его посмотреть на меня сквозь полуприкрытые веки.

— Ты убил моего сына, — выдохнул он, слова звучали невнятно из-за распухших губ и, несомненно, сломанной челюсти.

Он был прав. Мы убили его сына, а он пытался убить Томми, и если бы я был логичен, то попытался бы остановить кровопролитие, но я был нелогичен. Он пытался убить Томми, и мне было наплевать, что к этому приведет. Этот человек заплатит за свою серьезную ошибку, за то, что пришел за мной и моими людьми.

— Убил, и теперь собираюсь убить тебя. — Я протянул руку, и Джексон вложил в нее нож. Обычно я бы пристрелил его, но мне захотелось посмотреть ему в глаза и увидеть тот самый момент, когда его никчемная жизнь покинула его. Я приставил лезвие к его горлу.

В его глазах не было страха, только смирение. Он, должно быть, знал, что это будет его концом, в тот момент, когда нажал на курок, но жажда мести не зависела от последствий… что ж, это было то, что я понял прямо тогда.

Я провел лезвием по его шее, распоров горло от уха до уха. Кровь хлынула, забрызгав бетон, когда он задохнулся. И я посмотрел ему в глаза, наблюдая, как его жизнь тускнеет и превращается в ничто. Пока он просто не перестал существовать.

— Отправь его Патрику О'Харе.

Когда я обернулся, Эмилия стояла в дверях склада, скрестив тонкие руки на груди и нахмурив брови. Я едва мог смотреть на нее, когда подошел ближе. Она и так считала меня чудовищем, но, по правде говоря, она понятия не имела, на что я способен. Это была лишь верхушка айсберга.

— Садись в машину.

Глава 20

Эмилия

Я не могла уснуть. Мой разум был полон кошмаров, готовых подкрасться ко мне, как только я закрою глаза. Томми на больничной койке, цепляющийся за жизнь, как и Кьяра кода-то… Он был добрым и славным, совсем как она. Почему с лучшими людьми всегда случаются ужасные вещи? Между тем, такие люди, как Серхио и Маттео, казалось, просто выживали, несмотря на выбранную ими профессию. Это было несправедливо.

Как только мы вернулись, Джио оставил меня и отправился на встречу с моим дядей в его отель. Казалось, они вступили на тропу войны.

Он ничего не сказал о том, что произошло на том складе, и я знала, что Джио не хотел, чтобы я это видела — насилие, кровь. Это не обеспокоило меня так, как я думала, хотя, вероятно, должно было. В его возмездии была определенная красота, нездоровая форма правосудия. Томми заслуживал справедливости, и Джио осуществил ее за него. Именно так. Поскольку у него была власть, одним щелчком пальцев он мог заставить кого-то заплатить и покончить с собой. И перед лицом такого жестокого насилия я могла думать только о том, что никто никогда не делал этого для Кьяры. Не было Джио, который мог бы отомстить за нее. Может быть, он сдержит свое слово. Может быть, однажды он убьет Маттео ради меня, ради нее.

Я взглянула на то место, где он должен был быть, и у меня внутри поселилось ужасное чувство пустоты. Ему было больно, он скорбел о своем друге, и я хотела помочь ему. Я просто не знала как. Я была на его месте, но у моей истории не было счастливого конца, и я не мог дать ему ни проблеска надежды. Тем не менее, я поймала себя на том, что хочу разделить его горе, потому что, хотя он, возможно, и не осознавал, что делает это, за последние несколько дней он во многом разделил мое.

Я встала с кровати и прошел по коридору, прежде чем остановиться в дверях его кабинета. Он сидел за своим столом спиной ко мне со стаканом виски в руке и смотрел на сверкающие огни города.

Половица скрипнула под моей ногой, и он повернулся ко мне, его взгляд был еще холоднее, чем обычно. Лунный свет разливался вокруг него, окрашивая его в серебристые тона. Он выглядел таким неприступным, холодный король на троне, правящий своим городом. Таким образом, он запугал меня, даже напугал до такой степени, что у меня возникло желание развернуться и убежать. Я знала, что именно этого он и хотел — отпугнуть меня, чтобы он мог страдать и погрязнуть в собственном отчаянии. Он винил себя за Томми, но я также видела выражение его лица после того, как он перерезал тому человеку горло. Он хорошо скрывал это, но ему было стыдно. В том, что он это сделал, или просто в том, что я это видела, я не была уверена.

Взяв себя в руки, я вошла в комнату и приблизилась к нему. Он не пошевелил ни единым мускулом, и мое сердце тревожно забилось, когда я заставила себя забраться к нему на колени и обвить руками его шею. Был один напряженный момент, когда я подумала, что он может отвергнуть меня, но потом он сдался, медленно обвил меня руками, положив подбородок мне на макушку. Прерывистый вздох вырвался из его груди, и долгие минуты мы просто стояли так. Я находила в нем такое же утешение, как и он во мне. Иногда мы казались двумя разбитыми половинками единого целого, и только здесь, в его объятиях, я чувствовала себя по-настоящему единой.

— Мне жаль, Джио. — Я сжала его крепче. — Мне жаль, что твой друг пострадал.

— Нам нужно поговорить, — пробормотал он, и мне тут же стало дурно, потому что эти слова прозвучали так зловеще.

Я знала, что не хочу слышать то, что он собирается сказать, знала, что за этим последует. Паника затрепетала в моей груди, как быстрое хлопанье крыльев колибри.

Я обхватила его лицо руками и прижалась губами к его губам. Целовать его было так хорошо, как будто я вернулась домой, где никогда по-настоящему не была. Этот поцелуй был безмолвной мольбой, и я хотела, чтобы он услышал слова, которые я не могла заставить себя произнести. Его пальцы зарылись в мои волосы, прижимая меня к себе, как будто я была его спасательным кругом, как будто он никогда не отпустит меня.

Я прижалась лбом к его лбу, царапая ногтями его щетину.

— Я облажался. — Он глубоко вздохнул и закрыл глаза. — Я больше так не могу.

Мое сердце упало, а может, оно просто разбилось. Я отстранилась от него настолько, чтобы увидеть решительное выражение его лица.