Все потерянные дочери (ЛП) - Гальего Паула

Я беру лицо Кириана в ладони и шепчу: — Прости меня. Я должна это сделать.

Я осторожно провожу рукой по ране, которая уже перестала кровоточить, и снова открываю её своей магией. Кириан наблюдает за мной молча, с тем же доверием, с каким смотрел, когда я чертила ту рану у него за ухом. Кровь снова течет, блестящая, тонкая ниточка жизни.

— Я заключила сделку с Дочерью Мари, — признаюсь я. — Но, думаю, я держу это под контролем. — Ты должна меня ранить? — Волков, — отвечаю я и собираю подушечками пальцев мягкую струйку.

— А если нет? — Я ослабну и умру. — Его руки напрягаются на моей спине. — Всё под контролем, — уверяю я.

— Понимаю. Что ты хочешь делать? — спрашивает он тогда. — Наши капитаны готовы к битве, ведьмы тоже. Есть несколько планов действий. Осталось решить, какой запустить.

— Расскажи мне. Расскажи планы.

Кириан несколько мгновений наблюдает за мной, пристально глядя мне в лицо. Непослушный палец выходит из-под контроля, убирая прядь волос с моего лица. И тогда он начинает говорить.

Мы говорим о войне, обнявшись, не отпуская друг друга, пока ночь опускается на Сирию, и будущее начинает давить на нас своим весом.

Когда он заканчивает, мы замолкаем. — Дай мне три дня.

— Три дня, — повторяет он, и его грудь раздувается от глубокого вдоха. — Ведьмы говорят, что скрывать нас всех стоит им больших сил. Чем дольше мы ждем, тем слабее они будут перед битвой.

— Два дня, — прошу я. — Мне нужно время, чтобы понять, кому можно доверять… и уладить кое-какие дела.

Холодок пробегает по спине, напоминая мотив старинной песни.

— Пусть будет до следующего заката, — торгуется он с легкой улыбкой. Меньше суток. Я вскидываю бровь.

— Это ради магии ведьм или ради тебя?

Он поднимает руку, и его пальцы очерчивают мой профиль. — Ради сохранения ресурсов, — уверяет он, следя глазами за путем, который прокладывают его пальцы, — и немного ради того, чтобы не сойти с ума.

Я смеюсь, но он не улыбается. Я нежно глажу его по лицу. — Хорошо. Дай мне эти часы.

Он вздыхает. — Несколько часов — это много времени, чтобы всё пошло наперекосяк.

А он не знает, что я не могу причинить вред никому из живущих при этом дворе. Я заставляю себя улыбнуться. — Если всё станет плохо, я сбегу.

— Я верю в тебя, — шепчет он мне в висок.

— Несколько часов. А потом?

— Потом будем следовать плану Евы, — отвечаю я. — Передай им это, когда вернешься.

И я рассказываю ему свою идею.

Больше нечего сказать, и в то же время мы почти ничего не сказали. Когда мы заканчиваем, мы остаемся в тишине, зная, что время для нас истекает; по крайней мере, сейчас.

Горько-сладкое чувство поселяется у меня в желудке, пока я жду, что Кириан найдет что-то новое и срочное, что забыл мне сказать, что-то, что потребует еще одного долгого разговора, еще часа в его объятиях. Он этого не делает.

В тишине я кладу голову в изгиб его шеи. — Тебе нужно уходить. — Я знаю.

Снова тишина несет бремя слов, которые я не в силах произнести. Хотел бы я, чтобы тебе не нужно было уходить. Я каждую ночь мечтала увидеть тебя снова. Я люблю тебя больше, чем когда-либо любила кого-то.

— Как ты вошел?

— В твои покои? Через дверь, — отвечает он.

— Кириан.

— Ева мне помогла, — признается он.

— Она ждет снаружи?

— Нет. — Он улыбается. Вероятно, он тоже представляет ворчливую Еву, ждущую в лесу. — Я тоже жил при этом дворе. У меня есть свои способы выйти незамеченным.

— Но я прослежу, чтобы так и было.

Он тяжело вздыхает.

— Сейчас?

— Пока еще ночь.

Кириан поднимает лицо, но шторы задернуты.

— Есть еще пара часов.

Я должна сказать ему «нет», но не делаю этого. Не могу. Мы исчерпываем время до последней секунды, и меня удивляет, что мы делаем это в тишине. Мне не нужно ничего, кроме его тепла, надежности его тела, прижатого к моему, запаха, который окутывает меня и возвращает домой.

Спустя какое-то время моя магия отодвигает одну из штор. Синие чернила конца ночи возвещают о приходе дня, и я медленно потягиваюсь. Выбираюсь из его объятий и встаю под его внимательным взглядом.

Мы ничего не говорим, пока он тоже встает и подходит к одному из окон, чтобы открыть его. Снаружи никто не наблюдает; но если бы наблюдали, увидели бы только меня.

— Ведьмы найдут способ передать тебе ответ с планом. — Кириан ждет, пока я кивну, и забирается на подоконник, перекидывая ногу на ту сторону. — До скорого.

— До скорого.

Он наклоняется ко мне, наполовину уже снаружи, и дарит целомудренный и медленный поцелуй, пока его пальцы переплетаются с моими.

Затем начинает спускаться и исчезает в темноте.

Я не утруждаю себя тем, чтобы раздеться, прежде чем рухнуть в постель, обессиленная; но, несмотря на усталость, я продолжаю бодрствовать, наблюдая, как медленно, но неумолимо рассветает. Едва мне удается закрыть глаза, как пронзительный и настойчивый звук заставляет меня резко сесть.

— Готовотеперьчтоделатьчтоделатьчтоделать…

Мне трудно их найти, потому что на этот раз звук этой песенки другой.

Я сразу понимаю почему.

На кровати, рядом со мной, только двое гальцагорри просят работы.

Пульс ускоряется.

— У вас получилось? Вы истребили хиру?

На мгновение они замолкают, удивленные тем, что я обращаюсь к ним, и в этот промежуток я могу рассмотреть их лучше.

Замерших, я могу разглядеть состояние их одежды, грязной и порванной, их изувеченные тельца, покрытые синяками и чем-то, похожим на засохшую кровь.

У меня сжимается сердце.

— Да, — отвечают они хором. — Мывыполнили. Итеперьчтоделатьчтоделатьчтоделать…

Я протягиваю руки, чтобы осторожно взять их, и они позволяют мне это сделать.

— Теперь идите к ручью, откуда я вас принесла, и наберите воды в решето. — В горле встает ком.

На этот раз я вижу, как гальцагорри уходят. Они медленнее и сильнее устали.

Я встаю, иду к своему плащу и достаю из него игольницу, чтобы оставить её открытой у окна.

Когда я выхожу после ванны, я нахожу игольницу закрытой.

Я кладу на неё два пальца и шепчу:

— Спасибо. — Я сглатываю. — Отдыхайте, малыши.

Глава 35

Одетт

Мне требуется больше времени, чем обычно, чтобы покинуть свои покои, пройти через дворец и спуститься к конюшням, потому что я должна убедиться, что за мной никто не следит, и всё же меня не покидает странное чувство, что кто-то за мной наблюдает.

В темном свете предрассветного часа я резко оборачиваюсь, повинуясь импульсу, и на другом конце этой нити, предупреждающей меня, встречаю пару глаз, смотрящих от входа в конюшни. Холодок бежит по спине, натягивая все нервы. Это воспоминание из прошлого, заученная реакция на его присутствие.

Бреннан следит за мной.

— Рановато для прогулки, — замечает он.

— Мне нравится лесная тишина в этот час, — возражаю я и подхожу к нему. Я не хочу оставаться наедине в замкнутом пространстве, не тогда, когда я не могу сражаться в полную силу. — А ты почему здесь?

— Видел, как ты ускользнула, — отвечает он. Склоняет голову набок и оглядывает меня с ног до головы. — И вспомнил, как ты была совсем крошкой и делала то же самое.

Я пытаюсь изобразить улыбку. — Мы делали это нечасто. Вы нам не позволяли. — Ему улыбнуться ничего не стоит. Словно это хорошее воспоминание, трогательное, а не полное страха и паутины. — Ты не ответил на мой вопрос.

Свет очерчивает его фигуру в проеме конюшни. Лицо скрыто в тени, но я вижу достаточно, чтобы понять: его глаза снова блуждают по мне.

— Позволь мне составить тебе компанию на прогулке, и я расскажу.

Я подавляю желание сделать шаг назад и молчу, потому что внезапно я снова беззащитный Ворон, без силы и власти, всего лишь существо, зависящее от таких людей, как Бреннан, готовое отдать свое тело, душу, жизнь… и я не знаю, что сказать, чтобы выпутаться.