Юлия Вакилова - Король моего сердца
Картинка, наконец, сложилась. Вот только от нее хотелось рыдать во весь голос.
— Какой же глупой я тебе, наверное, тогда казалась! — через силу усмехнулась принцесса, а набухшие на глазах слезы, уже не таясь, стекали по щекам. — Исторгала умные, как мне тогда думалось, вещи, призывала, поучала, не понимая, что значит на самом деле любить.
Она прервалась, чтобы утереть совсем не по-королевски хлюпающий нос.
— А вот теперь знаю, хотя, кажется иногда, предпочла бы никогда не узнавать. Любить — это сложно, больно, порой несправедливо! Это точно позволить своему сердцу жить в груди кого-то другого и беспомощно наблюдать за его биением со стороны, не в силах помешать или спасти.
Пальцы, уже не слушаясь хозяйку, невесомо порхали по лицу мужчины, лаская, обводя до боли знакомые черты, запоминая.
— Эти слова застревают у меня в горле, но я должна, обязана их отпустить наружу. Знаешь, я поняла это совсем недавно… Сначала не верила, но потом смирилась… Наверное, нам с тобой просто не суждено быть вместе. Я слышала о таком из старых легенд и сказок, и всегда смеялась над этим — разве может любовь зависеть от чьих-то глупых предрассудков? Человек сам творит свою жизнь, добиваясь, завоевывая и отстаивая любовь. Ты сам это знаешь, я много раз тебе говорила, — она замолчала, чтобы утереть залившие лицо слезы, на мгновение позволяя воспоминаниям украдкой унести ее в те счастливые моменты, когда на всем белом свете они были вдвоем: там, у костра, лизавшего огненным языком дно неба, или в затерянном на краю мира домике, в котором, кажется, и остались доживать ее последние наивные мечты. — Но теперь знаю. Это действительно не выдумка. Мы с тобой, Сапфо, — она наклонилась к застывшему вне разума и реальности мужчине и с нежностью выдохнула любимое имя, точно невесомое, тончайшее кружево, что могло порваться от любого неосторожного вдоха. — Доказательство тому.
Без остановки льющиеся слезы капали на одеяло, расплываясь темными пятнами, попадали на бледное лицо воина.
— Ты упорно шел против судьбы, раз за разом вмешиваясь в уже сплетенный узор паутины наших жизней. И каждый последующий шаг тянул за собой неотвратимые последствия. Я кляла в том сперва небо, потом тебя… в конце — одну лишь себя. И только сейчас поняла, что в этом нет нашей вины. Боги давали понять много раз, что мы с тобой просто не должны были встретиться!
На последнем слове Эллери, не сдержавшись, всхлипнула и вынуждена была отвернуться, чтобы перевести дыхание. Этот разговор с Бродягой вытягивал последние силы из истощенной души девушки.
— Вот к чему привела наша любовь — ты лежишь сейчас передо мной словно неживой. Застывший на самом краешке жизни. Но я усвоила урок, поняла совершенную нами ошибку. Я больше не буду идти наперекор желанию неба, и не позволю сделать этого тебе. Пусть даже это будет значить, что мое сердце отныне останется с тобой, но лучше я буду жить без него, чем потеряю тебя, Сапфо! Теперь ты сумеешь выжить, я знаю. Ты никогда не сдаешься. Ты истинный воин по натуре, это в твоей крови, в твоем сердце.
Она даже сумела улыбнуться сквозь слезы.
— Я так горжусь тобой! Если бы ты только мог это знать! Я столько всего не успела тебе рассказать, столько всего осталось недосказанным, и мне больно смириться, что это навсегда останется со мной, — она честно призналась ему сквозь тихие всхлипывания. — Я не знаю, как до сих пор жива, как еще не сошла с ума от этих безнадежных мыслей. Все то время, пока ты находишься здесь, мне нет покоя, сердце мое живет в этой комнате, с тобой, пока разум заперт в теле где-то за десятками стен. И я оставляю его тебе! Пусть ты этого и не узнаешь.
Она неохотно поднялась на ноги, ощущая, что если не уйдет сейчас, не сможет сделать этого никогда.
— Я буду любить тебя всегда. До последнего вздоха, я клянусь тебе в этом. И обещаю, что больше никогда не поставлю твою жизнь под угрозу этой больной, неправильной любовью.
На лице мужчины блестели прозрачные капли слез.
На миг сердце девушки пропустило удар, на одно томительное мгновение всем существом ее завладело облегчение, радость, недоверие, восторг. Прежде чем она осознала, что то были ее собственные слезы.
Эллери едва сдержала стон. Ласково коснулась щеки воина, утирая влагу, украдкой позволяя себе эту малость — насладиться прощальными прикосновениями к любимому лицу.
А затем — зажала сердце в кулак, собрала все крупицы, крохи выдержки и отвернулась, почти ничего не видя из-за застлавших глаза слез.
И уже на пороге она обернулась к застывшему у дверей мужчине, по каменному лицу которого и не сказать было, что ему довелось только что стать свидетелем откровений принцессы.
— Спасибо вам, — тихая благодарность шла из самого сердца Эллери.
— За Ваше спасение? — невозмутимо уточнил воин. Значит, он прекрасно запомнил лицо спасенной им девушки.
— Нет, — она отвернулась к двери, чтобы он не разглядел выражение ее лица. — За то, что теперь рядом с Ним будете вы.
И она вышла, не дожидаясь ответа.
Глава 18. Кто я для тебя
Слез не стало, словно после посещения покоев синеглазого короля кто-то внутри поставил надежный заслон, не позволяющий более пролиться ни одной капельке соленой влаги.
Эллери мечтала облегчить душу слезами, выплакать раздиравшую сердце боль, отчаяние от невозможности вернуть прошлое. Но щеки девушки были столь же сухи, сколь пустынно и безжизненно было у нее на душе.
Она запретила себе сомневаться и жалеть о принятом решении, лишь молясь о том, чтобы Сапфо выкарабкался. Чтобы её жертва оказалась ненапрасной.
И когда спустя один или два дня по дворцу разлетелась долгожданная весть, что Его Величество король Сапфо пришел в себя, Эллери стоило нечеловеческих усилий воли не броситься к нему, поддавшись общей волне ликования.
Лишь оказавшись наедине с собой, в убранных в траурных тонах покоях, она бросилась на холодную постель и наконец-то разрыдалась, выпуская скопившееся напряжение. Слезы текли, не переставая, точно брали реванш, а в душе делили место два чувства — радостное облегчение и скорбь. Скорбь из-за того, что она все-таки оказалась права.
Сославшись на внезапную простуду, несколько дней принцесса провела в своей комнате, прекрасно отдавая себе отчет, что этот поступок попахивает трусостью, но не чувствуя больше сил поддерживать ничего не значащие разговоры и вымучивать из себя великосветскую улыбку. Она днями напролет лежала и гнала прочь предательские мысли. Но те все равно украдкой проникали в голову и наполняли сознание нежеланными образами неподвижного Сапфо, бледного, измученного болезнью, который все ждет и ждет её прихода, прислушивается к шагам за дверью, к голосам — а та, которую он так ждет, все не идет.
