Энчантра (ЛП) - Смит Кейли

— Магия не заблокирует нас, пока не истечёт отведённое время, — ответил он, накрывая полотенцем зеркало над раковиной. Потом повернулся к ней, скрестил руки. — Ты рылась в моих вещах.

— Ну да. Я же тебе уже говорила, — напомнила она.

— Ты сделала это снова, — уточнил он.

— Возможно, — призналась она, крутя его перстень у себя на пальце.

— Эти письма не для твоих глаз, — сказал он с укором, но виноватый оттенок в его взгляде лишал слова остроты. — Ты всё это время знала про проклятие?

Проклятие. Он имел в виду…

— Подожди. Подожди, — выдохнула она, замирая. — Ты говоришь о проклятии на приглашении, которое привело меня сюда? Эти чёртовы вороны — это была твоя идея?

Она вспомнила, как мелькнула мысль, когда она нашла письма его братьям и сёстрам: почерк там показался ей до боли знакомым…

Приглашение.

— Это ты пригласил меня сюда? — осознала она.

— Я сказал, что ты — моя ноша, — произнёс он. — Из-за того, как ты сюда попала. Я никогда не хотел, чтобы всё обернулось так. Мой отец не собирался читать эти письма, Женевьева. А даже если бы прочёл, он бы понял, что это не почерк твоей матери. Это первое, что я проверил. Но я слишком долго пытался найти кого-то, кто поможет мне найти лекарство. И даже если понял, что это писала не Тесси, я подумал, может, Офелия…

Мир перевернулся под ногами Женевьевы. Она отшатнулась на шаг назад:

— Офелия?

— Я думал… — начал он.

— Конечно, это приглашение было предназначено для Офелии, — перебила Женевьева со смехом. — Ну конечно. Даже проклятие не могло быть адресовано мне.

— Женевьева, я не знал, что ты существуешь, — попытался объясниться он. — Ты хоть представляешь, насколько я благодарен за то, что именно ты вошла в ту дверь, и⁠—

— Нет, — перебила она. — Не надо. Не ври. Ты хотел, чтобы я ушла. Ты бесился, когда я ослушалась и не покинула замок.

— Да, бесился, — согласился он. — Пока не встретил тебя. Ты упрямая, и голова у тебя каменная, и воля железная. И, возможно, ты мой единственный шанс выбраться из этой Игры. Я отправил то приглашение, потому что пытался спасти свою семью. За это я извиняться не собираюсь.

— Тогда тебе хотя бы следовало извиниться за то, что ты скрывал это, — резко сказала она. — Ты сам говорил о доверии, а сам до сих пор прячешь от меня правду.

— Я знаю, — произнёс он. — Но я так долго живу в этом Аду. Или в полном одиночестве, или с семьёй, которая хочет меня убить. И, видимо, это здорово мешает мне учиться доверять, даже если я и стараюсь. Тебе, может, легко говорить со мной обо всём, но⁠—

— Кажется, что легко, потому что я, как бы это ужасно ни звучало, начала тебя любить, Роуин! — выпалила она. — Ты понимаешь, насколько это катастрофа? Последний раз, когда я открыла кому-то сердце, он… он…

— Я — не он, — прорычал Роуин. — Я хочу найти этого ублюдка, содрать с него кожу и сжечь заживо за то, что он сделал с тобой. Не смей меня с ним сравнивать.

Женевьева сглотнула от этой ярости — настоящей, чистой. Но всё же сказала:

— Ты — не он. Но когда я влюблялась в него… ты думаешь, он казался таким человеком, каким оказался в конце? Ты сам сказал мне не доверять сердцу. У меня остаётся только одно — доверять твоим поступкам. Тем словам, которые ты говоришь, — и тем, которые утаиваешь. Я отдала тебе доверие, клятвы, верность в этой игре. А что ты дал мне взамен? И не смей говорить ничего, связанного с сексом.

Он посмотрел на неё с видом обречённого, но произнёс только:

— Ты права.

Она не ожидала этого ответа.

— Мне следовало найти момент и рассказать тебе, что приглашение написал я. Возможно, мне стоило сильнее стараться, чтобы ты ушла с самого начала. Но мне нужно, чтобы ты продолжала пытаться доверять мне. Дашь мне ещё один шанс?

Она сглотнула. В его голосе звучала искренность.

— Нам нужно возвращаться в зачарованные комнаты, — напомнил он. — Пошли.

Он снова повёл её по коридору — к той самой двери, которую хотел выбрать ранее. Когда открыл её и жестом пригласил войти, у Женевьевы отвисла челюсть.

Внутри раскинулся мрачный лес из изогнутых чёрных деревьев и… зеркал.

Прекрасно.

Зеркала были повсюду. Куда бы она ни посмотрела — везде отражения. Десятки версий её самой. Ни одно из которых не было совсем правильным. Деревья оплетались ветвями, спускающимися до земли, с массивными листьями оттенков серого и чёрного. Эти деревья напоминали ей старые дубы с родины — те, что легко было карабкаться и чьи ветви обвивались испанским мхом.

Роуин закрыл дверь, а Женевьева, ступая по ковру из листьев, подошла к особенно большому зеркалу впереди. Её отражение в нём казалось зловещим. Она была в том же белом платье, с тем же лицом и волосами… но глаза — полностью чёрные. Ни радужки, ни зрачков, ни белков. Только бездонная тьма.

Роуин подошёл сзади, и она увидела, что его взгляд стал таким же. Безжизненная пропасть. Женевьева поёжилась.

— Как ты думаешь, что это всё значит? — прошептала она, когда между ними появилась Умбра, уставившись в зеркало с любопытством, словно не могла понять, что это за штука.

Если такое возможно, взгляд лисы казался ей ещё более жутким. Наверное, потому что чёрные глаза на фоне теневой шерсти сливались слишком уж органично.

Умбра тихо пискнула и убежала от зеркала. Женевьева последовала за ней, пробираясь глубже в лес, мимо десятков отражений. Они напоминали ей Призраков из Фантазмы — осязаемых, но неестественных.

В одном дереве, прямо в стволе, было вмонтировано овальное зеркало — в нём она была с белыми волосами и в чёрном платье. В другом, квадратном, её глаза стали золотыми — как у Роуина. Одно зеркало показывало её с рожками, венчающими голову.

Но именно одно заставило её остановиться.

Отражение изменилось: теперь её глаза стали ледяного, до боли знакомого цвета. Голубые. Цвета Гримм.

Она подошла ближе, коснулась пальцами собственной кожи под глазами. Никогда раньше она не замечала, насколько похожа на сестру — даже когда у Офелии были точно такие же синие глаза. Но сейчас она видела это ясно. Насколько они были схожи. Какой могла бы быть её судьба, если бы она родилась старшей, а не Офи.

Её накрыла волна благодарности к сестре — за то, что та была той дочерью, которой Женевьева никогда не смогла бы стать. Иногда она задумывалась, не сломался бы она под тем давлением, что обрушилось на Офелию.

Надо будет подарить Офи что-нибудь действительно хорошее… если я её снова увижу.

Нет. Когда. Потому что я выберусь отсюда. Даже если Роуин — скрытный засранец, я протащу его к финалу так же, как он протащил меня к алтарю.

Ветка хрустнула под ногой — Женевьева вздрогнула, но, обернувшись, увидела только Роуина.

— Как думаешь, где тут искать жетон? — спросила она, когда он подошёл ближе.

Он пожал плечами:

— Я бы искал что-то неуместное в одном из зеркал, но их тут, наверное, тысяча.

— И в каждом — что-то странное, — заметила она.

Он кивнул:

— Я сказал Умбре следить за входом. Она даст знать, если Севин покажется. Так что можно пока устроиться поудобнее. У нас впереди двенадцать часов.

Они встретились взглядами, и в её голове эхом отозвалось «с днём рождения, Виви», как бы в насмешку. Взгляд Роуина стал жарким, притягательным. Ей захотелось сказать, чтобы он забыл ссору, поцеловал её снова, отвлёк от всего этого водоворота чувств, в котором она утопала каждый божий день. Но в то же время — она не знала, где они стоят. Доверяет ли ему. И имеет ли это вообще значение, если в любом случае им предстоит играть вместе.

Она вздохнула и села у ствола одного из деревьев. В голове — полнейшая каша.

Роуин остался стоять, переминаясь с ноги на ногу, словно ждал, когда она скажет, что ему можно подойти ближе.

— Роуин?

— Да?

— Ты был серьёзен, когда сказал, что хочешь, чтобы я дала тебе ещё один шанс доверять тебе? — спросила она.