Эшли Дьюал - Смертельно прекрасна
Тетя Норин проходится руками по лицу, заправив за уши волосы, а затем осторожно кладет ладони мне на плечи.
— Всем нам было страшно, Ари. Но мы приняли одинаковое решение. Мы выбрали не смерть, а жизнь. Если ты думаешь, что в этом доме тебя будут осуждать, ты ошибаешься.
— Я хочу вновь увидеть маму.
— Я тоже, дорогая. — Срывающимся шепотом, отвечает Норин и поджимает губы. — Но Реджины больше нет. Она погибла, а ты осталась в живых. Может, это знак?
— Какой знак? Пойти на сделку с Дьяволом? Но что со мной будет? Кем я стану?
— Не бойся.
— Но мне страшно.
— Знаю, но у тебя нет выхода. — Чеканит она, взглянув мне в глаза так пристально, что у меня перехватывает дыхание. Глаза у моей тети небесно-голубые, полные знаний, боли, мудрости. Она смотрит на меня, а я ей вдруг верю. — Ты не умрешь сегодня.
— Но…
— Не умрешь. Я через многое прошла, но я дышу и стою перед тобой. И ты сможешь.
Я устало прикрываю глаза и киваю. Рана на шее взвывает с новой силой. Ноги слабо подкашиваются, и я едва не падаю на тетю Норин. Но внезапно мне больше не хочется так бояться. Не хочется плакать, хочу быть смелой и хочу преодолеть ужас внутри. Поднимаю голову и смахиваю со щек слезы. Это то, кто я есть.
Я могу бояться Дьявола, людей, обстоятельств. Но я не должна бояться самой себя.
— Ари, — едва слышно протягивает Мэтт и растерянно покачивает головой, — куда ты?
Не хочу отвечать. Он недовольно подается вперед, но его останавливает тетя Мэри. Уверена, сил у нее справиться с Мэттью хватит. Вопрос лишь в том, кого именно нужно в руках удержать: здравомыслящего Мэтта или моих странных тетушек. Поправляю волосы и, слабо покачнувшись, направляюсь к себе в комнату.
Наверное, я сошла с ума, но, кажется, я собираюсь заключить сделку с Дьяволом.
ГЛАВА 12. СЛОВО ЛЮЦИФЕРА
Я не закрываю дверь. Не успеваю. Перед глазами все переворачивается, и я невольно врезаюсь в стену, закрыв от боли глаза. В голове проносится гул, в ушах звенит. И хотела бы я оказаться в другом месте, но не получится. Я здесь, потому что иногда выхода нет. И я бы солгала, если бы сказала, что меня устраивает такой расклад.
Обладать силой и заставлять людей делать то, что тебе нужно — полезнейший дар. В большинстве своем люди только и делают, что мечтают о подобной возможности. Но мне, к сожалению, открывается перспектива не только на счастливое будущее.
Я бы назвала это семейным проклятием.
Отлипаю от стены и вяло встряхиваю головой. Руки наливаются свинцом. Я делаю несколько шагов вперед, выпрямив спину, а затем присаживаюсь на край кровати. Нужно сделать то, что сделали тетушки; то, что сделала моя мать. Но неожиданно я понимаю, что не имею ни малейшего представления о том, как это работает. Позвать его? Выкрикнуть в окно его имя? Написать буквы на запотевшем зеркале в ванной?
Измученно улыбаюсь и прикрываю ладонями ледяное лицо. Я и не представляла, что так сильно замерзла. Окна открыты. Надо закрыть. Но у меня совсем нет сил.
— Нужно нарисовать перевернутый треугольник. — Внезапно говорит знакомый голос, и я застываю с руками, прикрывающими глаза.
Сердце вспыхивает подобно факелу. Внутри происходит нечто невообразимое, и мне становится так невыносимо больно, что каждое нервное окончание взвывает и сливается в один гремящий звук. Набираю, как можно больше воздуха, а мне все равно не хватает.
— Не бойся. Страх отступает, когда ты смотришь ему в глаза.
Я порывисто опускаю руки, распахиваю глаза и неожиданно вижу того человека, из-за которого жизнь больше не имеет смысла. Ведь рядом его больше нет.
— Мам, — срывающимся голосом, шепчу я и ощущаю, как по щеке скатывается слеза.
— Я здесь, дорогая.
Стремительно подрываюсь на ноги. Меня пошатывает. Я все равно выпрямляюсь, не собираюсь останавливаться, никогда не остановлюсь. Тяну к маме руки, они дрожат, в них больше нет сил. И мама ко мне тянется. Прекрасная, живая Реджина Монфор делает один широкий шаг ко мне навстречу, а затем наши пальцы сталкиваются и проходят друг через друга. Я ошеломленно застываю, услышав, как в груди разбивается на миллионы осколков сердце, а она глядит на меня широкими, карими глазами и прикусывает дрожащие губы.
— Прости, дорогая. — Шепчет она.
— Мам, мама, — я осматриваю ее бегающим взглядом, хватаюсь руками за волосы и на нее гляжу так пристально, одержимо, боясь даже моргнуть, — ты здесь, ты пришла ко мне.
— Я никуда и не уходила, Ари.
Я начинаю плакать. Слезы скатываются по моим щекам, я их смахиваю порывисто и зло, потому что не хочу быть слабой. Но ничего не выходит. Мне так плохо. Так больно. Я вижу маму. Она здесь. Передо мной! Но я даже не могу к ней прикоснуться.
— Все в порядке, дорогая. — Робко улыбаясь, говорит она, а я мотыляю головой.
— Нет.
— Ари, пожалуйста…
— Нет, мама. Все очень плохо. — Прикрываю ладонью губы и упираюсь о стену.
— Не говори так.
— Но это правда. Тебя больше нет. И папы нет. И Лоры.
— Тише… — Мама подходит ко мне. У нее удивительно красивые руки. Пальцы тонкие и изящные, как у пианиста. Она проходится ладонью в нескольких миллиметрах от моей пылающей щеки, а я зажмуриваюсь и представляю, что она со мной рядом, что она смогла ко мне прикоснуться. Тепло расплывается по коже, и наплевать, что мамы больше нет, она не призрак! Нет. Она теплая, она живая. И руки у нее мягкие, нежные. — Мы всегда были с тобой рядом. Даже тогда, когда ты нас не видела, Ари.
Я открываю глаза и изучаю знакомое мне лицо. Шоколадные волосы, ровные, густые брови. Родинка на щеке. Морщинки почти не видны, разве что у губ, она часто улыбалась.
Мы с ней не похожи. Ни капли. У нас абсолютно разная форма лица, волосы и глаза. У нее широкие скулы, как у Мэри-Линетт, а у меня более узкие, как у Норин. Но при этом, когда я двигаюсь, я невольно повторяю ее движения. Когда говорю, произношу ее слова.
Мы с ней совершенно разные внешне. Но внутри — зеркальное отражение.
Раньше я не хотела быть такой же, как она. Раньше я ни черта не понимала. Теперь у меня вспыхивает что-то в груди, едва я кажусь себе на нее похожей, и я горжусь этим, мне хочется быть моей матерью, потому что она была удивительной и смелой женщиной.
— Почему ты не рассказала? — Спрашиваю я едва слышно. — Почему скрывала, что…
— … я ведьма? — Мама взмахивает рукой, как часто делала, когда пыталась выиграть время, и вновь переводит на меня темный взгляд. — Я хотела тебя защитить. Тебя и Лору, я не хотела, чтобы вы знали об этом мире. Он опасен. И опаснее всего в нем не чудовища, а мы сами, Ари. Наши желания. Возможности.
