Клетка для дикой птицы (ЛП) - Фаст Брук

Он явно переоценивал мой характер, если думал, что мольбы о пощаде помогут.

— Я тоже, — пробормотала я. Сострадание не накормит Джеда.

Толпа продолжала обтекать нас, не моргая, — наглядное напоминание о том, сколько людей каждый день арестовывали и отправляли в Эндлок.

Большинство постоянных гостей Эндлока платили за право охотиться на преступников нижнего уровня — обычно только на это у них и хватало средств. Но больше всего богачам нравилось пинать «одного из своих». А такой заключённый, как Торин? Охотники из Верхнего сектора только и будут ждать шанса прицелиться в него.

У меня чуть сердце не остановилось, когда я утром проверила базу данных преступников на древнем планшете, на который пару лет назад насобирала кредитов, купив его с рук. На экране всплыла реклама, призывающая заглянуть в офис «Эндлок Экспириенс» в Нижнем секторе и обсудить бронирование бюджетного охотничьего пакета с включённым питанием и двумя ночами на кемпинге с видом на охотничьи угодья Эндлока.

Забронируйте сейчас — и получите бесплатный фоторежим и апгрейд оружия!

Я фыркнула, глядя, как текст проползает по экрану, и смахнула рекламу, открывая обновлённый список наград. Рядом с расплывчатой фотографией Торина значился размер вознаграждения за его поимку — десять тысяч кредитов.

Это была самая высокая награда, которую я когда-либо видела, а тюрьма заработает минимум вдвое больше, продав его жизнь охотникам.

У меня никогда не было ни денег, ни желания участвовать в охоте, хотя я отправила в тюрьму достаточно людей, чтобы чувствовать себя причастной к подписанию их смертных приговоров.

Я считала, что охота — это зависимость, как азартные игры или выпивка. Она дарила людям ощущение власти, иллюзию контроля в обществе, где нас связывали бесконечные правила. Правила, определяющие, в какие часы нам позволено выходить из дома. Правила, диктующие, куда именно мы можем ступать внутри Дивидиума — нам запрещено подниматься выше Нижнего сектора без официальных документов.

Я выдохнула, рывком поставила Торина на ноги и подтолкнула в сторону городской тюрьмы.

— Кого ты мне сегодня привела, Рейвен? — спросил капитан Флинт тем же суровым, бездушным голосом, что и бетонные стены вокруг.

Тюрьма была самым новым зданием в Нижнем секторе — и самым неприветливым. В передней комнате — только серые стены и зарешеченные окна, пустота, нарушенная одним-единственным столом посреди помещения и кроваво-красным флагом на стене за ним. В центре флага — три чёрных пересекающихся круга: один сверху, два снизу. Три круга. Три сектора. Три советника. Флаг Дивидиума.

Тяжёлые входные двери отсекли уличный гул, окунув нас в напряжённую тишину, которую нарушал лишь тонкий голос, доносившийся из маленького экрана планшета в руках капитана Флинта.

— У нас срочное обновление по поводу нападения на западный квадрант посевных полей, произошедшего почти две недели назад. После изнурительного расследования городская стража сообщает о выводах Совета: Эрис Сайбин, известная террористка и лидер организации мятежников, называющей себя Коллективом, признана виновной в поджоге, уничтожившем значительную часть будущего урожая города и приведшем к гибели нескольких полевых рабочих, а также к смерти Сайласа В. Эдера, мужа советницы Калтрионы Эдер.

Я прищурилась, всматриваясь в планшет.

Этого не могло быть.

Эрис возглавляла ячейку Коллектива в Верхнем секторе. Да, раньше она устраивала опасные митинги и нападения на Совет, но ни одно из них не было направлено против урожая. Повредить посевы — значит ударить не по Совету, а по Нижнему сектору. Обвинение Коллектива в смерти мужа советницы Эдер означало бы усиление патрулей и арестов в Нижнем секторе — законных или нет.

— Стража продолжает расследование, что именно делал Эдер по ту сторону пограничной стены Дивидиума, — продолжил голос, — ведущая версия: тщательно спланированное похищение и казнь, устроенные Коллективом. Эрис Сайбин всё ещё на свободе.

Новостной поток сменился рекламой ювелирной лавки в Среднем секторе, специализирующейся на браслетах с подвесками, выточенными из зубов заключённых Эндлока.

Тучная туша Флинта склонилась над устройством; он ни разу не поднял глаз, даже когда я толкнула перед собой Торина.

Торин волок ноги всю дорогу до тюрьмы, успокаиваясь только тогда, когда я вытащила кинжал и пообещала лишить его достоинства. После этого за ним ещё попробуй угоняйся.

— Торин Бонд, — объявила я, передавая его стражам по обе стороны от вычурного стола Флинта.

Планшет опустился, всё внимание Флинта переключилось на человека, оказавшегося в его власти.

— О, Совет, ты пошла за беглецом из Верхнего сектора? — его голубые глаза впились в мои, и я не смогла понять, то ли он восхищается моей смелостью, то ли потешается над моей дуростью.

— Флинт, речь идёт о десяти тысячах кредитов.

Он пробежался взглядом по листу пергамента, выискивая имя Торина.

— И за что его?

— У его жены в прошлом году был роман. Когда Торин их застукал, он донёс на её любовника стражам — заявил, что тот украл дорогие часы. Мужчину отправили в Эндлок. Убили. А пару недель назад жена Торина нашла часы спрятанными у него в кабинете и донесла уже на него.

Флинт присвистнул.

— Сочно.

— Эта сука меня подставила, — рявкнул Торин, и стражи резко дёрнули его за руки, пока он не заткнулся.

Я скривила губы, обращаясь к Флинту, но достаточно громко, чтобы Торин услышал:

— Даже если бы он этого не сделал, разве наблюдать, как дети голодают, имея больше еды, чем способен съесть, — недостаточно тяжкое преступление?

Наверное, это было нечестно. Может, во мне просто говорила злоба на то, что Торин родился в семье, которая и понятия не имела, до чего приходится опускаться большинству из нас ради выживания.

Но еда была не единственным, что отделяло Нижний сектор от Верхнего. В Нижнем секторе попасть в тюрьму было почти так же просто, как сделать вдох. В Верхнем же большинство граждан отделывались лёгким выговором за всё, кроме самых чудовищных преступлений.

А то, что сделал Торин, было ничем не лучше убийства.

Флинт только хмыкнул, не желая говорить лишнего о Верхнем секторе — вдруг где-то поблизости слушают шпионы Совета.

Стражи увели Торина за дверь. Его запрут в камере временного содержания, пока не объявят готовым очередной тюремный транспорт в Эндлок.

Флинт покачал головой, потом провёл пальцем по планшету, набирая код доступа к системе вознаграждений.

— Тихий день. Ты у меня первая сегодня.

Он нажал последнюю кнопку, и браслет на моём запястье завибрировал. Я развернула его экран к себе и наблюдала, как цифры постепенно растут, чувствуя, как по телу разливается облегчение.

У меня оставалось всего пятьдесят кредитов — остаток награды за беглеца, которого я сдала месяц назад. Женщину по имени Перри.

В Нижнем секторе хватало незаконных делишек, но схема Перри была самой прибыльной. В основном потому, что она основывалась на человеческом отчаянии. Она продавала поддельные лекарства. Антибиотики, которые не лечили инфекцию, фальшивые сердечные препараты — что угодно, только плати. Эгги слышала, что арест Перри мало что изменил и дело живёт дальше, а я всё ещё пыталась выйти на остальных участников.

Я прищурилась, когда цифры на экране замерли на отметке чуть выше восьми тысяч. Повернулась к Флинту:

— Восемь? Должно быть десять.

Он пожал плечами, скривившись:

— Ты привела мне бракованный товар. У него не хватает зуба и фингал под глазом. Ты же знаешь, за поломанных Эндлок меньше платит.

Он говорил так, словно раны заключённых, их жизни — всего лишь неудобство для его доходов. Но если я произнесу это вслух, он станет свидетелем моей собственной двойной морали.

Их смерть тоже оплачивала моё существование.

— Джеду уже восемнадцать, — выпалила я вместо этого, надеясь, что он сжалится и докинет ещё пару сотен. Мой брат, Джед, и был причиной, по которой я вообще стала охотницей за головами: он зависел от меня, а я была готова на всё, лишь бы он не голодал.