Магия и кровь - Самбери Лизель

Она здесь не просто так. Это моя первая минута в роли матриарха нашей семьи, и мое решение определит, как мы будем двигаться дальше.

Я знаю, что должна делать, но не знаю как. Это моя единственная возможность заставить разум Джастина покинуть тело и переселиться в модель «Ньюсапа».

Я гляжу на свою окровавленную ладонь, потом на Джастина — и за его плечом на Маму Джову в уголке.

Она дала рабам на плантации новую жизнь, когда использовала кровь, чтобы убить надсмотрщиков. Этого не смог повторить никто в нашей семье. Чистые колдуны могут только насылать чары при помощи своей крови, а нечистые — при помощи чужой. Ни у тех, ни у других не хватает сил, чтобы совершить то, что сделала Мама Джова. Так говорила моя мама. Эта способность и не чистая, и не нечистая, а нечто среднее.

Как и любая магия.

Наконец-то я понимаю, что имела в виду Мама Джова. Она сама постоянно путалась в решениях и вариантах. Боялась ошибиться, совсем как я. Но ведь когда выбираешь одно из двух, это не всегда значит, что решение будет или хорошим, или плохим. Просто есть два варианта, из которых надо выбрать один.

То, что сделала Мама Джова, чтобы спасти рабов, не имело отношения к чистоте и нечистоте. Как и мое решение не убивать Люка. В жизни нет таких четких категорий. А принадлежность к той или иной стороне совершенно не определяет, верно или неверно твое решение с моральной точки зрения.

Как сказала Мама Джова, на сей раз у меня нет двух недель на раздумья. Ровно миг.

За эту долю секунды я делаю выбор.

Магия — это несложно. Она всегда была и всегда будет лишь сочетанием крови и целеустремленности. Чистота и нечистота — это просто ограничения, которые мы сами на себя наложили. Дело не в том, что одно плохое, а другое хорошее. Мы сами определяем, какие мы, а наши колдовские практики тут ни при чем. И мне надо доверять себе настолько, чтобы знать: как бы я ни распорядилась своей силой, это будет во благо.

Чтобы объединить нашу общину, мне надо смотреть шире ярлыков «чистые» и «нечистые», которыми мы пользовались, чтобы держаться в стороне друг от друга. Мне надо выстроить иное будущее — с глубоким почтением к прошлому.

Мне надо самой стать чем-то новым.

Я протягиваю к Джастину руку и колдовством рассекаю себе предплечье с криком, от которого саднит горло.

Из моей ладони, из ладоней Кейши и Алекс, из бабушкиной мертвой руки на полу хлещут струи крови. Они свиваются в алый шнур и змеей обхватывают шею Джастина. Петля затягивается все туже — и перерезает ему шею слой за слоем, быстрее, чем я могу уследить. Алая, словно настой гибискуса, кровь брызгами разлетается в стороны, расплескивается по белому полу. Иден визжит так, что у меня звенит череп.

Глаза Джастина становятся пустыми, он падает на колени. Словно в замедленной съемке оседает на пол, вокруг идеального среза на шее растекается лужа крови. Голова откатывается в сторону и останавливается меньше чем в полуметре. Потом я слышу звук, который заглушает даже пронзительное верещание Иден. Так тихонько скулит пес, когда в одиночестве издыхает в канаве. Я поворачиваюсь — и вижу, как Люк застыл неподвижно и смотрит на мертвое тело своего покровителя.

— Прости меня, — шепчу я. — Я должна была сделать выбор.

Люк не обращает на меня внимания, его глаза прикованы к Джастину. По щекам текут слезы, и он с трудом выговаривает:

— Почему ты не послушала меня? Почему не придумала другой способ?

Я не знала, что все будет выглядеть вот так. Настолько взаправду. Джастин на самом деле не мертв, я это знаю, он заключен в пробной модели. Я не отняла у него жизнь — но это трудно осознать, когда смотришь на труп.

Я судорожно глотаю, чтобы меня не вырвало, и бреду к компьютеру Джастина. Нажимаю кнопку, открывающую стеклянную загородку, и кладу на нее пресс-папье, чтобы дверь больше не закрылась. Вхожу в загородку и хочу отсоединить Иден от аппарата — но оказывается, что она уже отключена. Я таращусь на Люка, который все смотрит на тело Джастина.

— Я выдернул провода, пока он отвлекся на то, чтобы проверить твою ДНК после обряда, — шепчет Люк. — Я просто… не успел тебе сообщить.

Я кусаю губы и протягиваю Иден руку. Люк пытался нам помогать — до самого конца. Пальцы Иден сплетаются с моими, и мы выходим из загородки.

Мои ладони еще сочатся кровью, и я представляю себе, как тела бабушки и Джастина сгорают и обращаются в пепел. Потом извлекаю из бабушкиных костей железо и создаю ей металлическую урну.

Телу Джастина я таких почестей не оказываю. Улик оставлять нельзя. Я проделываю дыру в окне и выгоняю туда весь его пепел. Пусть развеется по ветру. Его бионические линзы мне уничтожить не удалось. Они лежат на полу. Это все, что от него осталось.

Алекс берет бабушкину урну дрожащими руками, Кейша смотрит на меня разинув рот. Такого колдовского диапазона у нас никогда не бывало.

Мама Джова говорила, что все изменилось, когда она поняла, что такое на самом деле магия. Когда осознала, что без ограничений чистоты и нечистоты хороший колдун может стать великим. Наверное, это она и имела в виду.

Я шагаю к модели «Ньюсапа» — и спотыкаюсь. Поднимаю руку и пытаюсь разрезать небьющееся стекло, но ничего не получается.

Ноги у меня подкашиваются. Алекс и Кейша подхватывают меня, не дают рухнуть на пол. Даже Иден изо всех силенок помогает мне подняться.

— Нам надо забрать модель.

— Зачем? — Глаза у Кейши круглые и недоумевающие.

Я не отвечаю. Только смотрю на нее в ответ. Она словно бы понимает меня — хотя на самом деле нет.

— Алекс, помоги разбить стекло.

Кейша поднимает окровавленную руку, Алекс следует ее примеру. Вдвоем им удается разрезать стекло на витрине, в которой стоит «Ньюсап». Половинки со стуком падают на пол.

Алекс отпускает меня, чтобы схватить модель и пульт, а бабушкину урну вручает Иден, которая сжимает ее в ладошках. Я всем весом опираюсь на Кейшу и смотрю на Люка:

— Как мне выпустить остальных?

Люк разворачивается ко мне — и передо мной Люк в момент нашей первой встречи. Нет, не только. Это Люк, которого я себе представляла, — Люк, узнавший всю правду. Губы кривятся от ненависти, глаза сощурены.

Он наконец выходит из кабинки и направляется к экранам Джастина. Быстро набирает что-то на клавиатуре. На одном из экранов появляются мои родные — и дверь их стеклянной клетки открывается. Люк берет со стола Джастина беспроводной микрофон и говорит в него:

— Ваши родные сейчас выйдут. Ждите их на улице.

Я восхищаюсь твердостью его голоса. Тыльной стороной ладони Люк вытирает слезы с лица.

На экране видно, как мама с тетей Мейз первыми выбегают из стеклянной камеры.

Люк тут же опускается на пол там, где только что лежало тело Джастина. Подбирает бионические линзы, принадлежавшие наставнику, и бережно сжимает в руке.

— Пошли.

У лифта я останавливаюсь и смотрю на мальчика, в которого умудрилась влюбиться:

— Я прошу прощения. Честно. Только не забывай, что мы оба кого-то сегодня потеряли.

Люк качает головой:

— Ты потеряла кого-то. А я — всех на свете.

Я вхожу в лифт, но Люк не поднимает головы. Остается сидеть на месте, и в щелке между задвигающимися дверями мне кажется, что он становится все меньше и меньше. И вот я уже смотрю на сталь.

Между мной и Люком все кончено.

Начинается что-то другое.

Вечером я скачиваю приложение в телефон и включаю модель «Ньюсапа». Глаза робота распахиваются, и неожиданно оказывается, что они серо-голубые, — и от этого у меня сжимается сердце.

Заметив меня, робот сощуривается и рычит:

— Что ты со мной сделала?

Голос у него неживой, механический, но тон знакомый.

— Я сделала так, чтобы ваши мечты сбылись.

Глава тридцать четвертая

Яплаваю в безбрежном бассейне. Но у нас не хватило бы денег на такую огромную ванну. Ноги у меня касаются дна, руки я скрестила на груди, чтобы не задевать локтями бортики.