Магия и кровь - Самбери Лизель

Люк говорил, что почувствовал, как какая-то сила отодвинула его в сторону, и я не смогла нанести смертельный удар. Мне привиделось, что он отпрыгнул сам, но на самом деле это был не он. Его оттолкнула бабушка.

— Ты позаимствовала дар у дядюшки?

Я никогда не слышала, чтобы матриархи так умели, но, впрочем, не исключено, что это просто и есть ее дар.

— Я не дала тебе это сделать, потому что знала, что ты не хочешь. Я пыталась защитить тебя от того, чтобы ты запятнала свою душу — как это сделала я, когда убила ту женщину. Вот почему мы и провели обряд, чтобы спасти Иден.

— Обряд, чтобы спасти Иден? — Я смотрю на Кейшу и Алекс, но они в таком же недоумении. — Что ты имеешь в виду?

— Мы принесли человеческую жертву, чтобы привязать свою магию к дому и противодействовать твоему заданию. Пока стоит наш дом, у нас будет магия и Иден будет жива. Если бы ты потерпела неудачу, ты никогда не стала бы колдуньей и волшебство в нашем роду прекратилось бы, зато Иден осталась бы в живых, а мы бы сохранили все, что имеем. Мы просили тебя дождаться нас, прежде чем отправиться на Карибану, чтобы все тебе рассказать. За неделю ты про этого мальчика и не упомянула ни разу. Мы были уверены, что ты не собираешься выполнять задание.

Запах от бабушкиной одежды. Это не дым от барбекю. Это пепел. Запах нечистоты. Он прилипает только к тем, кто участвует в обряде и получает магическую отдачу. Именно поэтому мы, дети, так не пахнем. И поэтому никто из нас не понял, чтó они сделали.

Вот почему мама так настойчиво требовала, чтобы мы без них не уходили. Она не хотела мне говорить, чтó они затеяли, когда разбудила меня, — боялась, что я буду возражать. Они все считали, что я провалю испытание, а они вернутся домой героями и спасителями. Строили интриги у меня за спиной, отняли человеческую жизнь, чтобы обойти мое задание.

Мои родные пошли в подвал к Йохану и вонзили ножи в тело человека, у которого были дети, друзья, возлюбленные. И объявили о своей цели, пока жертва истекала кровью.

Я скриплю зубами:

— А если дом разрушится?

По бабушкиному лицу пробегает тень. Если наша магия привязана к дому, а его уничтожит пожар или потоп, все в семье утратят магию, а Иден умрет. Так что никакой победы они не одержали. А просто заклеили смертельную рану хилым пластырем.

А еще это значит, что я заперла Кейс в доме просто так. Я перечеркнула будущее одной сестры, чтобы спасти другую, но жизни Иден больше ничего не угрожает. Мама с бабушкой поняли, какую ошибку совершили, только когда прочитали наконец мое сообщение. Вот почему мама и писала мне все эти ответы, но было уже поздно.

Я громко шмыгаю носом. Сердце так и колотится.

— Зачем ты рассказываешь мне это сейчас? Зачем заставляешь меня злиться на тебя, когда ты вот-вот умрешь?

Бабушка печально улыбается:

— Потому что я жалею, что не поверила в тебя, когда Мама Джова поверила. Она знала, что ты найдешь способ выполнить задание. Не знаю, чтó ты сделала, но она явилась мне сказать, что ты прошла испытание. Мне было слишком страшно позволить тебе принимать собственные решения. Я тебе не доверяла. И жалею об этом.

Я сглатываю. Чтобы бабушка передо мной извинялась — такого я и представить себе не могла. И не хочу это слушать. Особенно вот так. Не хочу, чтобы она извинялась, потому что сейчас умрет. Она знает, что я прошла испытание, но я уверена, что она не знает, какой ценой. Иначе она не стала бы говорить об этом. А теперь все стало еще хуже. Ведь я не просто вынуждена была запереть Кейс в доме — теперь этот дом становится угрозой для всех нас.

— Ты мне не доверяла! — огрызаюсь я, и рука, сжимающая ее руку, дрожит. — Значит, нельзя тебе умирать. Ты должна оправдаться передо мной! Позаимствуй чей-нибудь дар! Разберись!

— Так не получится, — вздыхает бабушка. — На этот раз я тебе доверяю. Матриарх из тебя получится лучше, чем из меня.

— Я не могу! Я все испорчу!

— Не испортишь. Я все равно выбрала бы тебя, даже не в этих обстоятельствах.

Я смотрю на нее круглыми глазами:

— Что?! А как же мама? Тетя Мейз? Кейс?

— Нет, — улыбается мне бабушка. — Я знала, что это будешь ты, с тех пор как тебе исполнилось шесть.

— Ничего не понимаю.

— Твой отец только-только ушел из семьи. Ты была раздавлена. Я видела, как тебе больно, но ты не сдавалась. Ты всегда была готова подбодрить маму и помогала ей с прическами, когда она ими увлеклась, ты мирила двоюродных сестер, когда они ссорились, ты не отходила от Алекс после той жуткой истории с Ваку. Даже меня утешала, когда я потеряла дедушку. Ты всегда жила ради семьи, а не ради себя. — Она сжимает мою руку. — Быть матриархом — значит понимать, как вести семью в будущее.

— Я не знаю, как это делается.

Бабушка хмыкает.

— Ты знаешь это лучше меня. Когда дошло до дела, я не выдержала мысли, что вы с Иден можете пострадать. Я не доверяла предкам, а должна была. Перестала после Элейн. — Она щурится. — Я перестала быть тем матриархом, которым поклялась быть, когда переняла титул и решила придерживаться чистоты. — Ее губы кривятся в мрачной улыбке. — Одиннадцать лет назад, когда мне явилась Мама Джова, она сказала: «Я согласна с твоим выбором, и я ей помогу». Тогда я не поняла, что она имеет в виду. Ведь я сама решила выбрать тебя только через год. Потом она задала тебе задание, которое я сочла невыполнимым, и я в очередной раз не смогла довериться ей и поверить в тебя. Когда она явилась сказать мне, что ты прошла испытание, я поняла, что ошибалась. Ты доказала, что справляешься лучше меня, — мне так никогда не удавалось.

Щеки у меня горят от жарких слез.

— Мне плевать, каким матриархом ты собиралась стать. У меня не могло быть бабушки чудеснее, чем ты!

Алекс и Кейша бешено кивают. Кейша хочет что-то сказать, но ее душат слезы.

Бабушка улыбается:

— Приятно знать, что я у вас номер первый.

И мы начинаем.

Я стараюсь запомнить это ощущение — как бабушкина рука сжимает мою. Целеустремленность крепнет, и начинается магия. Я все стискиваю бабушкины пальцы. Отчаянно цепляюсь за нее.

Сколько раз я держала ее за руку? Когда я была маленькая, и она провожала меня в школу Йохана. Когда мы славили предков в Рождество. Когда она плакала на дедушкиных похоронах. Свет, окутавший нас, так ярок, что больно смотреть, и за его пеленой я вижу, как слезы катятся по бабушкиным щекам.

— Тебе страшно, — шепчу я ей.

Она качает головой:

— Нет, я злюсь.

— На меня?

За это меня обжигают сердитым взглядом.

— Я злюсь, что так и не сделала ничего, чтобы заслужить титул Мамы. Я не смогу руководить тобой как матриархом. Пропущу прекрасные моменты в твоей жизни.

— Можешь их представить. Я полечу в космос.

Бабушка хрипло смеется:

— Серьезно?

— Ага! — Ради нее я стараюсь, чтобы голос звучал весело.

Ее глаза закрываются, лицо разглаживаются.

— Делай что угодно, но ради себя, а не только ради семьи. — Она сжимает мою руку. — Дай мне слово.

— Даю слово.

— Честно, детка! Не просто чтобы что-нибудь сказать, раз я умираю.

Я сжимаю бабушкину руку так же крепко, как она мою:

— Даю тебе честное слово.

На ее губах проступает улыбка.

Я все стискиваю ее руку, даже когда чувствую, как она обмякла.

И изо всех сил зажмуриваюсь. Как хочется верить, что это просто очередная жуткая галлюцинация. Обман. Но я знаю, что все взаправду.

Когда я открываю глаза, оказывается, что я не в кабинете Джастина, а в больничной палате. Стены в ней белоснежные, а на койке сидит чернокожий старик с подносом еды на коленях. Старик смотрит на меня:

— Вы моя медсестра?

Я моргаю и озираюсь, нет ли в маленькой палате еще кого-то. Дверь открывается, и в нее деловито входит тетя Элейн в форме медсестры — точно того же изумрудно-зеленого цвета, что и логотип «Ньюгена».

Она бедром закрывает за собой дверь и улыбается старику: