Магия и кровь - Самбери Лизель

Я все вспоминаю, как кровь из моей ладони обвивает и стискивает шею Джастина. Это не безликий незнакомец, смерть которого я наблюдала в подвале. Джастина я знаю. Да, я не убила его — но уничтожила.

Прошло недели две с тех пор, как мы выбежали из белого кабинета с моделью «Ньюсапа» и бабушкиной урной, оставив там Люка. Я никогда не слышала, чтобы мама так рыдала. Тетя Мейз отбежала от нас подальше, и в небо ударили языки пламени. Дядя Катиус потом несколько дней просто молчал.

А Кейс…

Она почти не выходит из комнаты. Ей не удалось даже сообщить в «Ньюген», что она отказывается от стажировки.

Джастина объявили пропавшим, а Люка назначили преемником в отсутствие его покровителя. Ему всего шестнадцать, а он директор многомиллиардной корпорации. И он не один. Рядом с ним его названые брат и сестра — он оплачивает их иммиграционные процедуры и помогает остаться в стране. Всех членов нашей семьи он заблокировал, но я вижу его в новостях и на рекламных щитах в центре. Теперь трое подопечных Джастина всегда единодушны, их сплотила гибель наставника, и Люк уже не один. Я пыталась разузнать, нет ли у кого-то дара, который вылечил бы Джураса, но в конце концов это оказалось неважно: вскоре после того, как Люк занял директорское кресло, у Джураса прошли все симптомы, и теперь он работает как раньше. Силы, которую вложила в мои руки Мама Джова, хватило ненадолго. Иногда я думаю, что было бы, если бы той ночью на балконе доверилась и ей, и себе.

Но подолгу размышлять об этом слишком больно, вот я и стараюсь забыть.

Люк уже провел в «Ньюгене» кое-какие реформы. Алекс говорит, что теперь на ее удостоверении личности стоит ХХ — как и положено.

Руководитель из Люка получится совсем не такой, как из Джастина.

Мне он не писал. Зато мы избавлены от любых угроз с его стороны. Может быть, он просто боится, как бы его не постигла та же участь, что и его наставника.

Я тешу себя мыслью, что он просто хороший человек.

Я смотрю на свою грудь — и вижу, что рубцы после обряда у Дэвисов еще отчетливо видны. Не знаю, заживут ли они настолько, чтобы стать незаметными. Даже если да, я-то ничего не забуду.

Во время Карибаны погибли два чернокожих. Одного, мужчину, застрелил полицейский. Его звали Лукас Пам. Другой жертвой стала пожилая женщина, ее задавили в толпе, когда все побежали. Генриетта Льюис. Суд без лишнего шума обвинил полицейского в преднамеренном убийстве и больше ничего говорить не стал. Скорее всего, срок ему дадут как за непреднамеренное. Так обычно делается. Сейчас за то, что нас убивают, наказывают строже, чем раньше, но все равно полицейские иногда не могут сдержаться, чтобы не нажать на курок. Это случается все реже и реже, настолько, что кое-кто утверждает, будто подобного уже не бывает. Нет, бывает. Вот и на Карибане это случилось. Тут мне вспоминаются слова Мамы Бесс: «Стало лучше, но еще не хорошо».

Когда в Сети писали о Карибане, там были сплошные видео с пьяными драками на карнавале. Будто это мы виноваты. Мы с нашей врожденной склонностью к насилию, которая, как видно, сцеплена с цветом кожи. Кого-то призывали к порядку, и они стирали посты. А когда появились сенсационные новости об исчезновении Джастина, о карнавале окончательно забыли.

Я знаю, что я не виновата, но меня все равно гложет совесть. Дэвисы пытались нас защитить, а я все испортила. Я оплакиваю не только бабушку, но и Лукаса и Генриетту. И вся наша семья тоже. В нашей общине все ходят понурые. Все мы это чувствуем. И вряд ли так уж легко забудем.

Между тем Джастин проводит свои дни в подвале, где его запрограммировали оставаться, — то ходит туда-сюда, то что-то пишет. Его электронная деятельность ограничивается небольшим участком нашей локальной сети, подальше от альманаха. Дать ему планшет я не решилась — я ему не доверяю, — поэтому снабдила пачкой бумаги и ручкой.

Папа с ненавистью и презрением поинтересовался, почему бы нам не отключить его от греха подальше.

Но это все равно что убить — и я не стану этого делать. Несмотря на то что он причинил столько страданий. Мы можем стать лучше. Пусть Джастин остается Джастином, только утратит возможность шантажировать мою семью. Тешу себя мыслью, что благодаря этим ограничениям он, возможно, применит свою гениальность на благо человечеству. Поживем — увидим.

Я нажимаю кнопку, и в остывающую ванну текут струйки теплой воды.

Дверь в ванную распахивается, врывается Кейша. На ней белое платьице без бретелек и в облипку.

— Вылезай из ванны, чтоб тебя хакнуло!

Сердце у меня екает. Я опираюсь локтями о бортики, встаю и тянусь за полотенцем.

— Как это, раз — и все? — изумляется Кейша. — Я думала, придется тебя силком вытаскивать.

— Хочу, чтобы это скорее кончилось.

Она протягивает мне длинное белое платье — кружевное, с открытой спиной. Призвальное платье. По традиции его надевают второй раз в день окончания Пути Взросления.

Я надеваю белье и натягиваю платье через голову. Нащупываю большим пальцем металлический зуб и надкусываю кожу. Трех капелек крови вполне достаточно. Я втираю в волосы немного фирменного томасовского «Кудрявого бальзама», а магия довершает остальное — что-то увлажняет, что-то растягивает, что-то подчеркивает и высушивает, и все в один прием. Безупречная прическа в две секунды.

Это у меня бабушкин металлический зуб. Я нашла его среди пепла и заколдовала так, чтобы он идеально сел на мой коренной. Приятно думать, что бабушка всегда со мной. Мама считает, что это извращение.

Я улыбаюсь Кейше. Она искренняя, эта улыбка. Нет в жизни совершенства, зато мы вместе и нам ничего не грозит. Это больше, чем я смогла дать Люку.

— Идем.

Мы выходим в коридор и спускаемся по лестнице ко входу. Я ненадолго останавливаюсь в кухне — проверить, что угощение для торжественного ужина, который ждет нас после церемонии, не остынет. Аромат томленой козлятины-карри разливается вокруг, когда я заглядываю в новую хромированную духовку. Косточки плавают в соусе, все мясо отвалилось. Рядом греются макаронная запеканка и поднос с кукурузными лепешечками-поне. У меня теперь есть даже небольшая фритюрница, и рядом наготове стоят нарезанные бананы, чтобы поджарить их перед самой подачей на стол.

Мне не удалось собраться с духом, чтобы напечь бейков. Я все думаю о том дне, когда мы с бабушкой вместе готовили их в парке, — и о том, давно минувшем, когда бабушка впервые взялась учить нас с Кейс месить тесто. Тогдашняя Вайя понятия не имела, чем обернется для нее будущее.

Теперь я уже не та девочка. Вся семья собралась на заднем дворе вокруг арендованного надувного бассейна — из тех, которые доставляют прямо домой и заливают в них хлорированную воду. У края бассейна устроен помост, на котором все стоят. Бортик доходит всем до пояса.

Я хотела заказать маленький бассейн, чтобы поставить дома, — тогда Кейс тоже смогла бы присоединиться к нам. Но она ясно дала понять, что в любом случае не выйдет из комнаты. И вообще оказалось, что церемонию надо проводить под открытым небом. Такова традиция.

Прия улыбается мне с помоста. Бабушка не пустила бы ее на церемонию. Однако я считаю ее своей близкой родственницей, и кровь не имеет значения. Папа с Прией присягнули бабушке на верность, и выяснилось, что на меня их присяга тоже распространяется. Я ощущаю нити их магии точно так же, как чувствую всех остальных, — будто дополнительные пальцы на руках и ногах. Пока что мне к этому не привыкнуть.

Папа стоит рядом с Прией, улыбается про себя и держит Иден на бедре. Она уже слишком большая, чтобы носить ее на руках, но он все равно носит. С тех пор как я передала ему слова тети Элейн, у него словно гора с плеч свалилась. И ему неплохо удается делать вид, будто человек, которого он винит в ее смерти, не живет теперь у нас в подвале.

В нашей семье произошли некоторые сдвиги, и теперь я это замечаю. Когда я вхожу в комнату, все выпрямляют спины. Иногда я слышу шепотки и споры между взрослыми, когда они не знают, что я рядом. Никому из них не удалось предвидеть будущее, в котором я стала матриархом в шестнадцать лет. Я могу влиять на их колдовские способности под настроение, и им не нравится, что такую власть получила девчонка-подросток. Ничего не поделаешь, придется им смириться.