Магия и кровь - Самбери Лизель

Мама притягивает меня к себе, крепко обнимает и целует в лоб:

— Я горжусь тобой. Тебе пришлось так трудно.

— Молодчина. — Папа тоже подходит ко мне и ждет, когда мама закончит обниматься со мной, чтобы настала его очередь.

Обнимать маму — это естественно. Обнимать папу — все равно что нырять, зажав нос. Сначала неудобно и трудно. А потом наступает такой момент умиротворения, когда, можно сказать, даже приятно. Однако чем дольше это продолжается, тем сложнее, и в конце концов я высвобождаюсь из его объятий.

Я гляжу на окно спальни Кейс, не особенно ожидая увидеть ее. Но она там. Стоит у окна, и волосы у нее, как всегда, стянуты на макушке. Я несмело машу ей рукой, она не отвечает.

Я немного расслабляюсь. Она все-таки решила посмотреть. Это прогресс.

Дядюшка подталкивает меня, и я прыгаю в бассейн.

И зачем было заниматься прической?

Я переворачиваюсь на спину, раскидываю руки и ноги, чтобы оставаться на плаву.

Все вокруг меня надрезают пальцы и капают кровью на ладони, а потом берутся за руки и начинают петь «Кровь к крови». Их голоса словно гладят меня, и волшебство концентрируется, чтобы выявить мой дар.

Мама Джова вручит мне дар, пока я в воде, и в тот же самый миг объявит моим родным у бассейна, в чем он состоит. Мы все вместе узнаем, какой будет моя сила.

Я закрываю глаза и радуюсь этому ощущению — что я лежу в бассейне, который и правда кажется мне безбрежным и бездонным. Но тут кто-то трогает меня за руку, и я резко открываю глаза. Рядом со мной лежит на воде Мама Джова. Сначала я просто смотрю на нее. Вблизи она кажется моложе. Мне сейчас шестнадцать, а ей будет шестнадцать всегда. Ей не удалось дожить до момента, который перевернул бы всю ее жизнь. А мне доступно все, чего у нее никогда не было.

Она берет меня за руку.

— Я знала, что ты сильная. — Она поднимает голову из воды. — Ты готова была страдать ради своей семьи. Хотела бы я, чтобы тебе больше никогда не пришлось мучиться. Я устала от того, что вам приходится страдать, но оставаться в живых. Однако в твоем будущем таится боль. Готова ли ты вытерпеть ее, чтобы помочь и тем, кто не входит в твою семью, зная, что путь будет тернистым?

— Да.

Это решение дается мне без раздумий. Мое будущее состоит в том, чтобы вывести мою семью к новой лучшей жизни. Я должна этого добиться не только ради бабушки и тети Элейн, но и ради себя самой. Любой дар, который я получу, мне в этом поможет.

Мама Джова улыбается и сжимает мне пальцы.

— Вот твои дары.

«Дары? Во множественном числе?»

Мама Джова исчезает, и я опускаюсь на дно бассейна. И вдруг, безо всякого предупреждения, глаза у меня закатываются.

В больницах всегда должно быть тихо, особенно в таких отделениях. Но здесь назойливо пищат сердечные мониторы и шуршат шаги медсестер, которые торопливо шагают по коридорам в кедах и в яркой форме — слишком яркой для подобного случая.

Койка стоит у окна, занимающего всю стену и мерцающего — наверное, у него есть функция тачскрина. Можно менять пейзаж как захочется. Представлять себе, что ты в Перу, в горном походе с веселой компанией, или на Мальдивах, у водопадов, или в Маскоке, в домике, куда ездил в детстве на каникулы.

Представлять себе, что ты где угодно, только не в Бриджпойнтском реабилитационном центре, в отделении паллиативного лечения, и ожидаешь смерти.

Я иду вперед, но мои шаги беззвучны. На табличке в изножье койки значится: «Трембли, Питер».

Отец Джастина лежит под капельницей с морфином. Кости и суставы отчетливо проступают под кожей. Вид у него такой, будто ткни — и он рассыплется.

На стуле возле койки сидит Джастин. Никаких бионических линз я не вижу. Он ссутулился и смотрит в пол. На нем белые холщовые штаны и такой же свитер из тонкой шерсти.

— Я готов.

Я думала, голос у мистера Трембли-старшего будет сиплый и ломкий, под стать телу. Но он твердый, уверенный и сильный. Голос, которым он, наверное, много лет отдавал распоряжения на работе.

Джастин еще сильнее сутулится:

— Что это значит?

— Не надо играть в эти игры, тем более со мной и тем более сейчас.

— Я могу тебя вылечить. Я работаю с той женщиной, и мы уже совсем скоро взломаем генетический код. Она немного… у нее есть сомнения этического порядка, но я сумею ее уговорить. И…

Мистер Трембли кривится, на его лице читается такое отчетливое отвращение, что я невольно отшатываюсь.

— Генетика — это тебе не код, который надо взломать. Твои исследования бесплодны, это все равно что искать философский камень.

— Ты ничего не понимаешь. Если бы ты взглянул на вещи ее глазами… Папа, люди смогут жить вечно. Ты никогда не умрешь.

— Я готов. Я прожил хорошую жизнь. — Мистер Трембли пристально смотрит на сына. — Ты знаешь, что такое подлинное бессмертие? Не то, чего ты пытаешься добиться своей генетикой. Настоящее бессмертие.

Джастин смотрит на него неуверенно:

— Что?

— Когда приходит смерть — а ты уже готов. Это единственная вечная жизнь, о которой стоит говорить.

— Ты ошибаешься! Тебя же не станет, это совсем не одно и то же! — Джастин вскакивает на ноги и качает головой. — Ты не видел, на что мы способны. На что способен я! Чем я могу стать!

Лицо мистера Трембли покрывается морщинами, словно смятый лист бумаги.

— Я видел достаточно.

Джастин снова падает на стул и умолкает. Рядом со мной появляется Мама Джова.

— Что это? — шепчу я. — Почему я на это смотрю? Зачем я это чувствую?

— Я вверяю тебе дары прошлого и будущего. — Она показывает на Джастина. — Это — прошлое.

— Но зачем мне прошлое Джастина?

— Наше прошлое создает будущее. А ты находишься в той точке в настоящем, которая может склонить чашу весов на другую сторону и изменить чью-то жизнь. Перед этим человеком лежит будущее, и твои действия могут навсегда изменить его.

У меня возникает такое чувство, будто вместо теплого прокатного бассейна я угодила в ванну со льдом.

— Я это вижу, потому что я погубила будущее Джастина?

— Ты изменила его в значительной степени — настолько, что оно уже не может вернуться в предначертанную колею. А то, как ты это оцениваешь: что ты его погубила или что ты его улучшила, — это субъективно. — Мама Джова скрещивает руки на груди. — Это будет трудный путь. Мне нужно было знать, что ты способна переделать прошлое и создать новое будущее, что ты сможешь внутренним взором увидеть и то и другое и сформировать их так, как выгоднее тебе.

Ее задание было не просто заданием. Не просто подготовкой к моему личному будущему. Не просто способом остановить Джастина. Это залог того, что я могу совершать те действия, которые подпитают мой дар.

Мама Джова переплетает пальцы.

— Когда что-то уничтожаешь, у тебя появляется возможность создать вместо него нечто новое.

Я отняла будущее у Кейс, запятнала наше общее прошлое, но только потому, что уверена, что она выкует себе новое, у нее хватит на это сил. И я готова помогать ей, если она разрешит. Я готова всем нам помогать. Возглавить всю семью и всю нашу общину чернокожих колдунов на пути к чему-то новому.

Теперь я в этом не сомневаюсь. Я уже вышла за пределы чистой и нечистой магии. Я сделала первые шаги на пути в другой мир, не такой, в каком я жила прежде. Мне нужно научиться поддерживать это движение при помощи своих даров. И может быть, когда-нибудь, чтобы остаться в живых, не нужно будет сначала страдать.

Мистер Трембли заходится в кашле. Изо рта у него вылетает красная капля и попадает прямо на белый свитер Джастина. Вбегают медсестры. Джастина отодвигают в сторону. На пороге стоит тетя Элейн, зажав рот ладонью.

Увидев ее, Джастин рычит:

— Это все ты виновата! Ты могла это прекратить!

Она качает головой и выпрямляется:

— Даже если бы ты спас его, это не обеспечило бы тебе той любви, которой ты хочешь.

— Вон! — кричит Джастин.

Она бросает на него последний долгий взгляд и уходит.