Лавиния Уайтфорд - Волны святого волшебства
— Мы говорили не о безопасности. Мы говорили о любви, — возразила Анжела.
— Вы говорили о любви, — быстро поправил ее Фил. — Я говорил о реальной жизни.
— Это одно и то же.
Он вдруг повернулся к ней. Красивое лицо было непроницаемо, но глаза сверкали, как будто он собрался драться на дуэли.
— Реальная жизнь, — сказал он, — это голод и нужда, когда ты учишься жить, не имея средств на удовлетворение элементарных потребностей. — Он взял ее за плечи. — Пора взрослеть, Анжела. Тот вид любви, о которой вы говорите, существует разве что в классической опере. В реальной жизни люди отдают, что могут себе позволить, чтобы получить в ответ то, что сумеют использовать.
Не обращая внимания на жесткую отповедь Фила, она протянула ладони к его лицу.
— Позвольте мне доказать, что есть и другая реальность. Дайте мне шанс, — прошептала она.
Он отступил на шаг.
— Вы живете в волшебной сказке, — сказал он безнадежно равнодушно.
Равнодушие испугало ее больше, чем гнев или цинизм. Она начала понимать, что упускает последний случай переубедить его.
Неловким, беспомощным движением она взяла его руку и прижала к своей груди.
— А то, что вы хотите меня, это тоже сказка? — осведомилась она, наблюдая за его реакцией.
Он застыл. Какое-то время казалось, будто он перестал дышать. Затем грубо сказал:
— Нет. Но хотеть можно по-разному. Я хотел многих женщин. — Немного смягчившись, он продолжал: — Вы думаете, что сейчас меня хотите. Но вы не видели мужчин в последние пять лет. А их еще будет много…
— Но вы-то хотите меня. Сейчас. Разве нет? — бросила она отчаянный вызов.
Их взгляды встретились, и они застыли, как загипнотизированные. Его красивые губы искривились, словно от боли.
— Да.
Она почувствовала слабый всплеск торжества.
— И вы бы взяли меня, если бы не думали, что это замаскированная сделка. Если бы не считали, что в один прекрасный день придется платить по счету.
Он сделал протестующее движение.
— Это всегда…
— Нет, — тихо отрезала Анжела.
Слегка дрожащими пальцами она начала снимать шелковую блузу. Отбросив ее в сторону, она прижала его ладонь к нагой пылающей коже и уставилась ему в глаза.
— Никакой сделки. Никакого счета. Никакой оплаты, — сказала она.
Фил словно окаменел. Анжела изучала его лицо. Она не сомневалась, что он хочет ее, даже если не любит. Почему бы ему не заняться любовью с нею? В объятия Сильвии Мартинес он шел достаточно охотно.
Анжела судорожно вздохнула и начала кончиками пальцев ласкать тыльную сторону его ладони.
— Вы играете с огнем, — точеные губы еле пошевелились.
— Я вам сказала. Я не играю в игры с любовью, — пробормотала она, продолжая поглаживать его.
— Это не любовь, — жестко сказал он.
Но Анжела уже не могла возражать. Она была слишком умна для этого и понимала, что словесный спор выиграть невозможно. Ее всю трясло. Она наклонила голову и коснулась губами его руки на своей груди. Он шумно вздохнул.
— Искушаете, Анжела? — но в холодном, бесстрастном голосе прозвучала нотка, которой она раньше никогда не слышала.
Она слепо искала его губы. Он взял ее за плечи и отодвинул от себя. Его руки впились в нежную плоть, как тиски.
— Вы что думаете, я уж совсем бессовестный, да?
Он отвергал ее. Несмотря на то, что сказал, будто хочет ее — а она знала, что хочет, — он собирался прогнать ее. Она не могла этому поверить. Странное чувство овладело ею: отчасти паника, отчасти упорство. Если она сейчас позволит ему отвергнуть ее, они, наверное, станут врагами на всю жизнь, мрачно подумала она. Это было бы невыносимо.
Она повернула голову и очень нежно коснулась губами руки, лежащей у нее на плече.
Он крепко выругался. Затем сгреб ее в охапку, чуть не раздавив. Он не так обнимал Сильвию, ликующе подумала Анжела. Его губы жадно впились в ее рот.
Я была права, успела подумать Анжела, отдаваясь необыкновенно сладостным ощущениям. Не было ни малейшего сомнения в том, что Фил Боргес хотел ее.
А затем, приподняв ее с пола и заглянув в широко открытые зеленые глаза, он сказал всего несколько слов, но таких, которые все испортили.
— Прежде чем мы с вами пойдем дальше, надо честно предупредить вас, Анжела. Я не даю обещаний. Ни в постели, ни вне ее.
Последовало краткое молчание. Фил насмешливо поглядывал на нее. Но сквозь насмешку проглядывало что-то еще.
— Отпустите меня, — еле слышно сказала Анжела.
Он рассмеялся ей в лицо.
— Вот как? После такого приступа страсти? Вы, знаете ли, были очень убедительны. Особенно для девушки с ограниченным опытом.
Она покраснела, но твердо повторила:
— Отпустите меня, пожалуйста.
— Хотите убежать и никогда не возвращаться? Анжела вздрогнула.
— Я вам объяснила. Для меня это не сделка. Но я не могу притворяться, будто не понимаю, что для вас-то это именно так. У меня, может быть, весьма ограниченный опыт, но я вовсе не дурочка. Отпустите меня, пожалуйста.
С преувеличенной заботливостью, которая сама по себе была оскорбительна, Фил поставил ее на ноги. Недавнее желание полностью исчезло с его лица. Теперь он выглядел жестким, циничным и слегка скучающим.
— Очень мудро. — Он повернулся к своему столу. — Предлагаю вам написать Регине и рассказать ей, что вы сделали все, что могли, но это не сработало. Сильвия охотно доставит письмо. Анжелу покоробили его холодный сарказм и нарочитое упоминание о Сильвии Мартинес, но из гордости она постаралась выглядеть невозмутимой.
— Вы ошибаетесь. Мне нет никакого дела до Регины, — небрежно бросила она, отворачиваясь. — Я иду спать.
Он пожал плечами.
— В данных обстоятельствах я не воспринимаю это как приглашение, — цинично сказал он.
Анжела сжала губы, чтобы удержаться от гневного восклицания. Она колебалась, изучая его лицо.
— Что вас таким сделало? — медленно спросила она. — Таким… недоверчивым?
Он поднял брови.
— Это называется — повзрослеть. Анжела вздернула подбородок.
— Мне уже двадцать три, — процедила она сквозь зубы.
— Этому никто не поверит. Ваше воспитание нуждается в основательном совершенствовании, — жестко сказал он.
Зеленые глаза сверкнули.
— Похоже, я приступила к этому, не правда ли? — притворно-ласково парировала она.
Ей показалось, что в темных глазах промелькнул отблеск невольного уважения.
— Не рано ли… — проворчал он. Но это уже не звучало цинично, скорее — устало. — О, так идите же спать, дитя мое. Пока вы не повзрослели настолько, что мы оба окажемся к этому не готовы.
