Лавиния Уайтфорд - Волны святого волшебства
Филипп не замечал ее приближения. Он сидел в кресле со стаканом в руке. Его ноги в сапогах покоились на антикварном столике. Темноволосая голова склонилась, рассматривая золотистую жидкость, которую он помешивал в стакане кругообразным движением. Он снял пиджак, в котором был за обедом, и остался в одной рубашке. Расстегнутый белый ворот красиво оттенял загорелую мощную шею. В резком свете настольной лампы лицо молодого человека выглядело пугающе мрачным.
Анжела посмотрела на него с опаской. От ее решимости не осталось и следа. И все же она робко шагнула к нему.
Филипп резко поднял глаза, словно ожидая нападения. Его брови сошлись в одну линию.
— Что вы здесь делаете?
Ни слова, ни тон нельзя было назвать приветливыми.
Анжела глубоко вздохнула.
— Я подумала, что вам, может быть…
Она вдруг совсем забыла, что хотела сказать. Его глаза сузились.
— Что «может быть», Анжела?
— Может быть, нужна компания, — выговорила она наконец. Ей самой было ясно, насколько жалко прозвучали ее слова.
Темные глаза не дрогнули. Они замерли на ее лице. Но она чувствовала, что он не видит ее. Анжела сделала слабую попытку исправить положение.
— Нелепо же пить кофе в одиночку, — пролепетала она.
— Так вы решили составить мне компанию?
В невинном тоне вопроса не было ничего такого, что могло заставить кровь прилить к щекам, подумала Анжела, рассердившись на себя.
— Э… да.
— Очень мило с вашей стороны.
Анжела закусила губу. Она не представляла, что разговаривать с ним будет так трудно.
— Так я позвоню насчет кофе? — спросила она.
Он улыбнулся. Улыбка, возможно, из-за игры света, выглядела дьявольской.
— Боюсь, это будет пустая трата времени.
— Что?
— Вам не нравится мой кофе, — мягко пояснил он, — а у меня и так достаточно стимуляторов.
Она уставилась на него. Он поднял стакан.
— Виски, — сказал он. — Попробуйте немножко. Острый, резкий аромат алкоголя ударил ей в нос. Анжела с отвращением замотала головой. Филипп злорадно улыбнулся.
— Смелее, дочь миссионера! Если уж вы вбили себе в голову обратить меня в свою веру, вам еще и не то придется проделать!
Анжела подскочила — Обратить вас? Он пожал плечами.
— А разве не за этим вы пришли? У меня сложилось впечатление, что нашего сегодняшнего общения вам должно хватить до конца жизни.
Анжела чувствовала себя так, словно с нее сорвали одежду.
Увидев ее смятение, Фил немного смягчился.
— Вы ведь только начинаете свои игры в спасение, не так ли? Если бы вы знали их лучше, то обнаружили бы, что это лишь серия сделок, как и все прочее в этом мире. Добродетель на Земле в обмен на награду на Небе. И бывает так, что продавец завышает цену.
Его речь прозвучала почти мягко. Анжела подняла глаза.
— Я не торгуюсь, Анжела. Мне только хотелось бы знать, это ваша собственная инициатива или вам подсказала идею Регина?..
Анжела мгновенно и неудержимо покраснела:
— Ах, вот как!
Он убрал ноги со стола и со стуком поставил их на пол. Затем лениво встал.
— Ладно, знаю я, чего хочет Регина Вернер — еще одну миссию. Этого она не получит. Но вернемся к вам. Что вы думаете, находясь здесь так поздно и мило предлагая мне выпить с вами кофе? Чего вы на самом деле хотите, Анжела?
Она встретила взгляд темных глаз и поняла, что не сможет солгать.
— Я не хочу, чтобы вы сегодня шли к Сильвии Мартинес, — выпалила она.
Глава восьмая
Воцарилось молчание.
— Боже мой, вы действительно этого не хотите? — сказал он наконец очень мягко. — Но почему, Анжела?
Он подошел к ней. В его глазах опять была насмешка. Анжела вспыхнула и отвела взгляд.
— Пожалуйста, не ходите к ней, — быстро сказала она. Ей припомнилась рассеянность Сильвии и его хмурая отстраненность. — На самом деле вы не заботитесь о ней, а она не любит вас.
— Это правда.
Ее глаза впились в его лицо. Был ли на нем гнев? Нет, оно не выражало ничего, кроме холодного любопытства. Заметив ее волнение, он громко рассмеялся.
— Конечно, это правда, моя милая Анжела, Если бы хоть один из нас всерьез подумал о любви, весь мир тут же ополчился бы на нас.
— Но… я думала… разве вы… не любите сеньориту Мартинес?
— Вы же сами сказали, что я на самом деле не забочусь о ней, — напомнил Фил.
— Я имела в виду, что ваше чувство к ней поверхностно.
На мгновение в его глазах что-то вспыхнуло. Затем он снова рассмеялся.
— А что вы знаете о чувствах, дочь миссионера? — съязвил он.
Его тон больно задел ее. Но Анжела не была трусихой.
— Я знаю, что любовь сильнее всего, — тихо сказала она.
Его лицо потемнело.
— Любовь, — презрительно фыркнул он. — А что вы, собственно, подразумеваете под этим затертым словом?
Она стойко встретила его взгляд.
— Уж во всяком случае не то, что происходит между вами и сеньоритой Мартинес, — неожиданно злобно сказала она. Как он смеет так опекать ее? Как он смеет!
Фил опять презрительно усмехнулся.
— Ну, вы, по крайней мере, чему-то научились в этом доме. Мы с Сильвией понимаем друг друга. — Он помолчал и добавил подчеркнуто, наблюдая за ней прищуренными глазами: — И нас обоих это вполне устраивает.
Анжела вздрогнула и попыталась обуздать свои чувства. Впрочем, без особого успеха.
— Не смотрите на меня так, — сказал он и указательным пальцем взял ее за подбородок. — Одобрять или не одобрять — это не ваше дело. Вы моя гостья, а не моя совесть.
— Я не хотела…
— Хотела или не хотела… Я отношу это на счет плохого воспитания. Только плохое воспитание могло приучить вас считать себя выше других и судить их.
Анжела ужаснулась.
— Нет, я так не считаю!
— В самом деле? — Его губы искривились. — Тогда почему я не должен сегодня идти к Сильвии?
Ответить на это ей было нечего. Мужество изменило ей. Она не могла рассказать, что открыла в себе любовь к нему. Не могла. Он сам сказал, что не добр. Он мог бы высмеять ее. Этого она бы не выдержала.
Анжела опустила глаза. К своей досаде, она почувствовала, что снова краснеет.
— Молчите? Где же проповедь любви, которая должна совлечь меня со стези греха? — ядовито спросил Фил.
Она сделала беспомощный жест.
— Ах, вы не понимаете!
— Не понимаю? Но вы же дочь миссионера! Просветите меня. Что такое, по-вашему, эта так называемая любовь?
Сарказм был беспощаден. Анжела собралась с силами, не питая особых надежд.
— Любовь — это когда ты думаешь о счастье другого больше, чем о своем собственном, — тихо сказала она наконец, — Когда отказываешься от всех мелочей — таких, как твое достоинство, твоя гордость, — ради этой единственно важной цели.
