История Деборы Самсон - Хармон Эми

– Никто не будет помнить имени Джона Патерсона, и мне до этого нет дела. И вы это знаете. Но мне хочется думать, что то, как я служил, – мои усилия, жертвы, мое время – имеет значение, что все это имеет значение. Я не добился славы. Мы ее не добились. Слава – это то, во что Господь обращает нашу жертву. Но вы – единственная жертва, которую я не готов принести. И Он это знает. Я не могу вас потерять… но уверен, что так и будет.

– Вы меня не потеряете. Я всюду последую за вами.

В его глазах показались слезы. Он крепко сжал кулаки:

– Но, Самсон, вы не можете последовать за мной. Больше нет. Вы даже не можете остаться здесь, в Филадельфии. Понимаете?

– Понимаю, – тихо ответила я.

– Я хочу быть с вами. Хочу так сильно, что даже привязал вас к себе, чтобы вы не сбежали – не смогли бы. И все равно… вы чуть не погибли. – Он покачал головой. – Я ни в чем не волен. И никогда не был.

– Я здесь, с вами, мой возлюбленный генерал, – сказала я, и его губы дрогнули, отвечая на мою нежность.

Джон Патерсон долго жил без любви, и я потянулась к нему, желая скорее возместить то, чего он был лишен, но он взял меня за руки, поцеловал в обе ладони и лишь после прижал их к небритым щекам.

– Я боюсь, что стоит мне выпустить вас из виду – и мы никогда больше не встретимся. Но если мне суждено довести дело до конца и выполнить обещание… – Он вздрогнул, будто с трудом мог вынести эту мысль. – Если мне предстоит сдержать слово, я не смогу остаться с вами, а вы – снова быть солдатом, – проговорил он.

– Знаю. Я буду вас ждать. Столько, сколько потребуется.

Он опустил голову так, словно я только что помиловала его. А потом лег рядом и обнял меня за талию. Я взъерошила ему волосы, упиваясь его близостью и тем, что нам был дарован еще день вместе.

– Я верю, что некоторым мужчинам и женщинам суждено узреть высшую цель, познать течения, которые уводят далеко за пределы их маленьких жизней, – сказала я. – И мысль, что все эти страдания заложат основу для чего-то большего, чем каждый из нас, дает мне надежду. Вы один из таких мужчин, генерал. А я хочу стать одной из таких женщин.

– Вы обещаете? – прошептал он. – Обещаете, что с вами ничего не случится? Что вы соберете все присущие Самсону силы и сохраните себя живой и невредимой до тех пор, пока мы снова не будем вместе?

– Обещаю. А когда все закончится, я буду ждать вас в Леноксе.

Гриппи навестил меня перед тем, как они с генералом вернулись в Уэст-Пойнт. Я была в платье, служанка Анны уложила мне волосы, но, когда он взглянул на меня, широко распахнув карие глаза, сжимая шляпу в руке, я перенеслась в тот первый день на ферме у Томасов, когда братья, не скрывая, обменивались нелестными мнениями о моей внешности.

– Я по-прежнему неказиста, не так ли? – спросила я. – Даже в платье. Я никогда не была красоткой.

Я хотела его рассмешить, но он сверкнул на меня глазами.

– Я дурак, – пробормотал он.

– Почему?

– Я дурно с вами обращался. Шутил над тем, как вы выглядели.

– Вы обращались со мной так, как мне того и хотелось. Как и с остальными солдатами в Уэст-Пойнте. Вы были мне другом.

– Но мы и есть друзья, правда, Милашка? – Он шумно выдохнул. – Можно мне по-прежнему так вас называть?

– Да, Агриппа. Мы друзья. И вам можно звать меня Милашкой.

– Ну и хорошо. Мне нужно время, чтобы привыкнуть к Деборе. К миссис Патерсон. – Он помотал головой, будто пока не успел оправиться от потрясения.

– Я соврала о том, кто я такая, Гриппи. Простите меня. Но ни о чем другом я никогда не врала.

– Генерал много чего мне рассказал. – Он снова помотал головой. – Вы невероятная женщина, Милашка. Помните, как я говорил, что вы куда сложнее, чем кажется?

Я кивнула, и мы замолчали.

– Теперь вы поедете в Ленокс. Это хорошо. – В его словах слышалась неуверенность.

Я тоже не чувствовала уверенности, но от Агриппы Халла ждала вовсе не ободрения, а обещаний.

– Вы ведь позаботитесь о генерале? Не дадите ему упасть духом, проследите за тем, чтобы он ел, спал и вовремя возвращался с долгих ночных прогулок? – спросила я.

– Да, мэм. Я все сделаю.

– И вы будете охранять его и его репутацию от тех, кто, возможно, услышал обо мне? – быстро прибавила я. – До Бенедикта Арнольда мне далеко, но я не хочу, чтобы мое имя стало пятном на репутации генерала. Я сама отвечаю за свои ошибки.

Его взгляд смягчился, и он расплылся в улыбке:

– Я сохраню вашу тайну, Милашка. Помните, что я вам когда-то сказал? Вам больше не нужно бояться. Вы своя, а я защищаю своих.

Глава 28

Заключать мирные договоры

12 июня 1783 года

Дорогая Элизабет!

Дом в Леноксе точно такой, каким вы его описывали, вплоть до орнамента на коврах и цвета обоев. Когда я коснулась перил, то вспомнила, что вам нравилось проводить по ним рукой, когда вы поднимались по лестнице.

Снаружи дом – подобие Джона, статный, величавый, классический, но внутри все создано женщинами и ради женщин. Ни в мебели, ни в иной обстановке не видно присутствия Джона, но его отсутствие – восемь лет разлуки, прерываемой лишь краткими увольнениями, – чувствуется во всем.

Вы здесь, в этом доме. Вы сохранились в лицах ваших дочерей. Они уже вовсе не маленькие. Рути девять лет, Полли одиннадцать, а Ханне почти тринадцать. Ханна высокая. Когда Джон говорил, что она пошла в вас, я думала, что она окажется невысокой. Она красива, стройна, темноволоса и ростом почти с меня.

Рути и правда похожа на Джона, как он и рассказывал, но она шумлива, в то время как он сдержан, и требовательна, в то время как он предан долгу. В ней вся жизнь этого дома, и она жаждет целиком владеть моим вниманием. Быть может, ей, как Иеремии, оно нужно больше, чем остальным. Мне кажется, что Полли больше всего напоминает вас, и характером, и внешностью. Она старается делать все как можно лучше, но страдает, потому что здоровье у нее не самое крепкое. И все же от этого она лишь более требовательна к себе. Недавно я начала учить ее ткацкому делу.

Бедный Джон вернется домой к дочерям, которые успели вырасти без него.

Мне отчаянно не хватает его, но я начинаю понимать, что, возможно, правильнее всего было мне приехать одной – чтобы я успела привыкнуть к вашему дому, к вашим стенам, к вашим шагам, звук которых по-прежнему хранят и здешние полы, и сердца детей. Меня злит сама мысль, что генерал не зря отправил меня сюда, в Ленокс. Эта его черта приводит меня в ярость. А вас? Он всегда делает верный выбор, всегда знает, как надо поступить. Пожалуй, единственным исключением стало его решение полюбить меня.

Мы с Джоном вернулись к прежней жизни, к временам, когда мы писали и получали письма. Со страниц писем со мной говорит и новый, и прежний Джон, он и мой, и одновременно ваш, но я люблю Джона Патерсона во всех его воплощениях.

Я вижу Джона в его матери и сестрах, Мэри, Анне и Саре. У них те же светлые глаза и густые брови, изящно очерченные губы и рыжеватые волосы – правда, у миссис Патерсон волосы белоснежно-седые. Это красивые люди, хорошо сложенные и прекрасно воспитанные. Меня они приняли с распростертыми объятиями – и в этом они тоже походят на Джона.

Анна и преподобный Холмс довезли меня от своего дома на Общественном холме в Филадельфии до дома Патерсонов в Леноксе, штат Массачусетс. Путешествие заняло две недели, мы тащились в нелепейшем экипаже, и, если бы я не была все еще слаба и меня не рядили в неудобные платья, я бы вымолила право идти пешком или ехать верхом на Здравом Смысле, который проделал весь путь вместе со мной.

Генерал успел многое подготовить, в том числе и втайне от меня. Моррис, Мэгги и Амос Клэй добрались до Ленокса раньше, чем я: они ехали вместе с небольшим отрядом местных солдат, возвращавшихся домой, а Джон Патерсон снабдил их письмом, в котором объявил их свободными людьми.