Генрих Шумахер - Паутина жизни. Последняя любовь Нельсона
Мистер Нельсон просит кланяться тебе, хотя вы и не знакомы. Он несколько неуклюж, далеко не Адонис, но в общем производит впечатление приличного человека. С материнской стороны он в родстве с Уолполами. М.-К. делает ему отчаянные авансы, но он держится по отношению к ней с комической робостью. По-видимому, он не знаток женщин.
Значит, приготовь все, я сейчас приведу его с заседания. М.-К. кланяется тебе; она надеется видеть тебя завтра. Сегодня, как она говорит, ты должна выполнить долг хозяйки и выказать себя гостю с прекраснейшей и любезнейшей стороны.
Целую твои ручки и надеюсь еще сегодня вручить им судьбу „сказочки“.
Твой Уильям Гамильтон».
Эмма приняла Нельсона в греческой комнате, которая создавала чудный фон ее красоте, словно унаследованной от Древней Эллады. Когда Нельсон увидел молодую женщину, глаза его широко открылись, во взоре отразились изумление, восхищение и еще нечто вроде испуга. Он смущенно пробормотал извинение за то, что решился эксплуатировать ее гостеприимство.
Эмма улыбнулась с легкой иронией. Она уже привыкла к этому безмолвному поклонению мужчин, но то обстоятельство, что и Нельсон тоже отдал дань ее красоте, наполнило ее каким-то тайным разочарованием. Почему он не таков, каким она представляла его себе? Почему он такой же, как и прочие?
Усталым жестом она пригласила его занять место, сухо ответила на его извинение и помимо воли взяла тон салонного разговора, который обычно был ей так противен.
— Человек, доставляющий такие добрые вести, не нуждается в извинениях, господин капитан, особенно если в том имеется также и его личная заслуга, — сказала она. — Я сожалею только, что мы не могли предвидеть ваше прибытие, чтобы наломать в своих садах лавровых ветвей для победителя!
— Для победителя? — Нельсон только что сел, но при этих словах снова вскочил, и густая краска залила его лицо, а голос зазвучал с раздражением. — Извините, миледи, но я не знаю, кого именно подразумеваете вы под этим «победителем»!
Сэр Уильям, смеясь, усадил моряка обратно в кресло.
— Это недоразумение, милейший капитан! Моя жена отнюдь не хотела обидеть вас. Ведь она ещё не знает никаких подробностей о тулонских событиях. Разрешите мне сыграть роль посредника и послать вестовое судно к этому хорошенькому, стройному фрегату? Вы увидите, этот фрегат вовсе не настроен враждебно к вам и готов даже на почетных условиях спустить флаг!
Сэр Уильям принялся рассказывать Эмме то, что сообщил Нельсон на заседании Государственного совета о Тулоне.
Разгром умеренных жирондистов Конвентом в лице Дантона и Робеспьера вызвал там восстание. Когда же якобинцы стали угрожать городу грабежом и убийствами, горожане вступили в переговоры с соединенной блокирующей эскадрой англичан и испанцев. Двадцать восьмого августа 1793 года они сдали город и блокированный в гавани флот лорду Гуду и адмиралу Лангара.
— Франция потеряла пятьдесят восемь кораблей! — торжествуя, закончил сэр Уильям. — Это успех, который избавляет нас от двух-трех кровавых битв. Вы качаете головой, капитан?
Нельсон нахмурился:
— Франция потеряла их? Да точно ли она их потеряла? Ведь корабли еще плавают по воде, и Франция может снова отбить их. Но ее счастье будет несчастьем для Англии. По моему мнению, которое я высказывал также и на военном совете, взятые корабли следовало немедленно сжечь. Но Лангара протестовал против этого.
— Еще бы!.. Как испанец! Если Франция исчезнет с моря, то Испания будет бессильна против Англии.
— Но разве Гуд должен был согласиться с ним? — крикнул Нельсон. — Кто становится на чужую точку зрения, тот не может торжествовать над врагами. Брать и уничтожать — вот единственный путь для Англии.
— Вы еще очень молоды, милый капитан, вы мыслите и чувствуете как воин! — ответил сэр Уильям поучительным тоном. — Но государственный человек не может не считаться с общественным мнением, он должен постоянно опираться на призрак права. Знаете ли, что я сделал бы на месте Гуда? Я взял бы на сохранение все пятьдесят восемь кораблей. Только на сохранение! И даже для Людовика XVII. Ведь именно за него, как за сына и наследника Людовика XVI, Англия официально воюет с Республикой. Таким образом, право было бы на нашей стороне. Конечно, как только он взойдет на трон, нам придется вернуть ему корабли. Но тогда мы подыщем какое-нибудь новое право не отдавать их ему. «Брать и уничтожать!» — говорите вы, как солдат. «Брать и удерживать!» — говорю я, как государственный человек. И мне кажется, что мой принцип будет не без пользы для старой Англии. Надеюсь, что Гуд не поспешил с этим делом и отложил окончательное решение до получения инструкций из Лондона?
Нельсон пожал плечами:
— Он уже принял решение, и притом совершенно в вашем духе!
— В самом деле? Значит, у него больше таланта, чем я предполагал.
Эмма молча слушала их разговор. Теперь она медленно встала. Она думала об опьянении величием и славой, которое несколько часов тому назад овладело ею. Она предполагала встретить в Нельсоне героя, победителя…
— И из-за этого-то громыхали пушки и надрывались колокола? — с непреодолимым отвращением воскликнула она. — Из-за этого-то ликует народ? Да здравствует Нельсон, спаситель Италии! Из-за дипломатической уловки! Из-за мошеннической проделки!
Нельсон вскочил, хотел ответить что-то, но сэр Уильям опередил его, сказав жене с обычным подхихикиванием:
— Называй это, как хочешь, детка! Дело не в названии, а в факте, факт же сложился блестящим образом для Англии. Это признал даже Фердинанд, и, когда Нельсон потребовал для Гуда шесть тысяч человек, король не стал ожидать одобрения Марии-Каролины, а по собственной инициативе дал согласие. Он предпочел бы сам отправиться во главе своей лейб-гвардии, чтобы снова завоевать французские корабли — от головы до пят герой и король! Не принимайте всерьез моей жены, мистер Нельсон. Она воображает себе мир несравненно совершеннее, чем он устроен, и ее сердит, когда она видит, что не все на свете идет по образцу красоты и благородства! Дамский романтизм!
Нельсон овладел собой и вежливо поклонился сэру Уильяму.
— Я вполне понимаю ваш принцип, — сказал он, и что-то вроде налета иронии прозвучало в его голосе, — но мне кажется, я понял также и миледи. Не правда ли, миледи, вы предполагаете, что я чувствую себя польщенным одобрительными криками неаполитанцев?
Нельсон повернулся к Эмме и твердо посмотрел ей прямо в глаза. Она вскинула голову и выдержала его взгляд.
— Это так, сэр. Я так думаю!
— Благодарю вас, миледи! Я хотел бы, чтобы у всех английских женщин всегда хватало мужества говорить правду в глаза. Значит, вы считаете меня тщеславным карьеристом, жаждущим славы, независимо от того, заслужена ли эта слава или нет?
