Одного поля ягоды (ЛП) - "babylonsheep"

— Я бы не сказал, что наличие магии — единственный решающий фактор ценности человека, — сказал Том, стараясь звучать дипломатично. — Но если уж мы должны бросаться определениями «вышестоящий» и «нижестоящий», и если должно существовать определение превосходства, базовое требование, прежде чем человеку будет позволено участвовать в магическом обществе, то это должна быть магическая кровь, а не магия.

В первый год в Хогвартсе Тому рассказали, что магия передаётся по наследству, и из этого он сделал вывод, что они с Гермионой должны были получить своё волшебство откуда-то ещё. Он обнаружил, что ему было легко принять это — идею, что родители Гермионы происходили из класса, отличного от отбросов южного Лондона, вроде забытых в приюте Вула детей и их бесполезных прародителей. С точки зрения социальных классов это действительно так, несмотря на все идеалистические эгалитарные взгляды Грейнджеров и их открытое отрицание. Если бы между одной группой и другой существовало врождённое, физическое различие… Тогда презрение Тома к нижестоящим было бы полностью оправдано, не так ли?

Он читал о случае «Тифозной Мэри» — женщины, у которой было заболевание, которое она могла передавать другим, но сама она не проявляла его симптомов. Почему магия не могла работать так же?

У него не было никаких доказательств, чтобы опровергнуть эту теорию, но в то же время он сомневался, что было проделано достаточно работы в отрасли магической наследственности. Он просмотрел библиотеку в поисках информации о своём таланте и не нашёл ничего, что стоило бы его времени. Конечно, было интересно узнать, что волшебники могут производить магическое потомство от человекообразных, таких как гоблины и вейлы, но это же было не очень полезно?

(Какая-то его часть мечтала, чтобы он этого не знал, потому что он больше никогда не мог читать о кентаврах без мысли о том, откуда они произошли.)

— В Британии, — он заговорил уверенным голосом, — контроль над национальной валютой передан гоблинам по договору, поэтому было бы лишено смысла ограничивать ценность только волшебниками и ведьмами, нарекая остальных чудовищами и рабами. Разве что, если волшебникам хочется полностью осознать значение того, что маглы прозвали «Великой депрессией»{?}[Мировой экономический кризис 1930-х годов, начавшийся с биржевого краха в США (наиболее остро с 1929 по 1933 год, но вплоть до 1939 года). Одни из главных причин, почему Тому в приюте было настолько плохо и голодно — Великая депрессия и общий мировой неурожай ]. К тому же я бы ни за что не стал сражаться за дело Гриндевальда, — продолжал Том с полной убеждённостью. Он бы ни за что не сражался, не с риском для своей жизни, ради какого-либо дела, кроме его собственного. — Его платформа — «будущее волшебного рода». Что-то вроде «будущее волшебства» вызвало бы гораздо меньше разногласий и оттолкнуло бы меньше потенциальных последователей.

И тут мистер Пацек сделал неожиданное. Он рассмеялся:

— Господь милостивый, мальчик! Вы же не собираетесь стать политиком через несколько лет?

— А Вы бы поддержали меня, если бы собирался? — спросил Том.

— Через десять или двадцать лет? — сказал мистер Пацек. — Я бы не пошёл против Вас. Не думаю, что я смог бы, даже если бы попытался.

Том был очень рад это услышать. Наконец-то волшебник понял своё место.

— Зачем ждать двадцать лет? — сказал Том. — Почему не сейчас? Уверен, что Вы собираетесь вскоре вернуться домой, а не через десятилетия?

Мистер Пацек потряс головой, издавая тихий смешок:

— Вы ещё и наполовину не закончили своё образование. Хоть Вы и мечтаете о политике, но пока Вы школьник, а не политик.

— Не всем необходимо школьное образование для великих свершений, — заспорил Том, думая о разговорах шёпотом, которые раздавались в спальне Слизерина, где Нотт рассказал им, что ему известно об изгнании Тёмного Лорда, и все они высказали свои предположения о том, что именно он должен был сделать, чтобы заслужить приказ об отчислении. — Некоторые люди — исключение из правил. Они исключительны…

— …Вы считаете себя исключительным, молодой человек?

— Я знаю, что я исключителен, — сказал Том, и его глаза заблестели, озарив его жаждущее лицо. — Я могу это доказать.

Спустя мгновение Гермиона спустилась по лестнице с большим бесформенным мешком, волочащимся за ней.

— Смотрите, что у меня есть! — прокричала она.

— Это ведь не тело? — сказал Том с бесстрастным лицом.

— Это волшебная палатка! — ответила она, бросив мешок в его сторону.

Том несколько секунд утопал в ткани, пока не раздался громкий «ВУШ!», и она сама не разгладилась — стены поднялись над его головой, укрепляясь в жёсткие линии, и расширялись, пока он не обнаружил себя сидящим на полу небольшой комнаты, устланной ковром, без мебели и довольно простой на вид.

Сбоку открылся проход, впустивший Гермиону и мистера Пацека.

— Мама с папой купили волшебную палатку для подвала, — восторженно сказала Гермиона, бегая по комнате и откидывая разные части стен, которые оказались дверьми. — Чтобы обереги работали, нам нужно будет отключать электричество и водопровод. Если нам придётся проводить здесь продолжительное время, нам понадобится ванная, — папа говорит, что он не может сосчитать, сколько раз люди испражнялись на себя во время воздушной тревоги в бомбоубежищах. Там даже есть волшебная цистерна с проточной водой на кухне. Я уже говорила, что там есть кухня?

— Интересно, — сказал Том ровным голосом. — Ты знаешь, что это значит?

— Что?

— Твой подвал официально стал лучшим местом, чем твой собственный дом, — сказал Том, поднимаясь на ноги и обходя помещение палатки. Он ткнул в стену пальцем, и она прогнулась и смялась, но быстро вернулась в первозданное состояние. — У меня уже здесь есть кровать. Каковы шансы уговорить твоих родителей разрешить мне переехать сюда до конца лета?

— А как же солнечный свет и свежий воздух? — спросила Гермиона, в задумчивости кусая губу. Том мог видеть, что она пытается подобрать хороший аргумент в свою защиту. — Здесь только лампы для света. Они, может, и волшебные, но это не тоже самое, что выходить на улицу.

— Я живу в подземелье десять месяцев в году, меня это ни сколько не волнует, — сказал Том.

Мистер Пацек прочистил горло:

— Я могу предложить решение: окно, которое повторит вид из окна Вашей спальни. Оно будет похоже на те, что находятся в императорских дворцах Вены, созданных для одной из старых эрцгерцогинь, когда она захотела иметь вид на сады перед своим летним домиком в Больцано. Это не настоящее окно, которое открывается и закрывается, а лишь красивая движущаяся картинка. Но оно дарит естественный солнечный свет.

— А Вы можете сделать больше одного? — жадно сказала Гермиона. — Это трудно? Расстояние между окнами влияет на стабильность заклинаний?

Том вздохнул. Это надолго.

«Сносное» было подходящим словом, чтобы описать лето Тома.

Во все прошлые лета ему удавалось днями напролёт не говорить ни о чём, кроме элементарных любезностей. У него была своя комната в приюте Вула, свой угловой столик в столовой, и ему не нужно было ходить в школу во время каникул, поэтому общение с другими детьми было возможным, но не обязательным. Они с другими сиротами пришли к молчаливому соглашению много лет назад, что если они не будут его беспокоить, то он не будет вынужден возвращать им должок сполна.

Но этим летом у Тома не было другого выбора, кроме как прилагать усилия для поддержания отношений с другими людьми: ему надо было думать о том, что сказать, помимо погоды и войны, — двух темах в последнее время, которые стали центральной частью любой обыденной светской беседы.

Это было терпимо, потому что в этот раз у Тома была магия.

Он расценивал это испытанием на прочность — пережить образ жизни среднего класса из пригорода и остаться невредимым. Если Гермиона могла делать это в течение десяти лет, то он мог вынести в течение десяти недель.