Одного поля ягоды (ЛП) - "babylonsheep"

Одеяла спутались и упали в сторону. Часы тикали на каминной полке, а лёд таял в ведёрке с шампанским. Пружинный матрас булькал под натиском испытаний Тома. Голая, прижатая под ним Гермиона зарделась розовым, её кожа блестела от приложенных усилий. Это было слияние лет заговора, через которое он, наконец, достиг завершения своего путешествия, и с торжествующим возгласом он достиг вершины своего ликования. Его рука продолжала гладить Гермиону между ног, даже пока он пульсировал внутри неё, и он не отступал, пока не вырвал у неё указания на её собственное глубокое удовлетворение.

— Агх, — словно в ней не было костей, откинулась Гермиона на подушки.

— Вот как надо вести беседу, — сказал Том, осторожно перекатываясь на другую сторону кровати.

— Прекрати собой упиваться, Том, — сказала Гермиона.

— А у меня нет причин упиваться? — спросил он.

— Да ладно тебе, Том, — сказала Гермиона. — Я последняя, кому нужно сообщать о твоих достижениях.

Она подняла колено и взглянула вниз, где свидетельства интимных ласк Тома сваляли её мягкие коричневые волосы. В самом центре сверкнула белая капля, соблазняя его снова обратить внимание на это восхитительное место. Том не обратил внимание на искушение, а вместо этого принёс поднос с сэндвичами и ведёрко с шампанским. Бутылка была тепловатой, но одно заклинание охладило её до совершенства, и он налил Гермионе бокал.

Гермиона потягивала шампанское, притянув к груди одеяла. Облокотившись на подушки, Том любовался остатками румянца, задержавшегося на её щеках и горле. Она была его и только его. Гермиона — его жена, пятикратно: как мужчины, волшебника, в обществе, в глазах бюрократии и Бога. Он не рассчитывал, что когда-либо устанет от этой мысли.

Она посмотрела на него с подозрением:

— Ты же не будешь это делать снова?

— Я за, когда ты за, — сказал Том.

— В таком случае я отдохну, — сказала она. — Когда придёт время завтрака, попроси прислать поднос наверх.

Она устроилась под покрывалом и довольно скоро начала тихо похрапывать. Том выскользнул из кровати и вернул поднос на стол, а затем поднял разбросанные ботинки и одежду с пола. Овладев нижним бельём Гермионы, он украдкой осмотрелся и, убедившись, что Гермиона спит, засунул лоскут ткани в свою коробку с трофеями на нижней полке книжного стеллажа. Она легла поверх разнообразных безделушек из его детства: сломанного йо-йо, припрятанных пенни, перьевых ручек, к которым он не прикасался уже много лет. Вся его коллекция, которой он так гордился, когда её собрал, в сравнении казалась такой ребяческой.

Он закрывал коробку крышкой, когда от окна раздался тихий стук. Том обернулся через плечо. Занавески были полностью задёрнуты, кроме тонкой щели в середине, за которой виднелась только линия чёрного неба за запотевшим стеклом.

В тёмные часы перед зимним рассветом на втором этаже дома это могла быть лишь сова. Но кто пошлёт ему сову в его брачную ночь? Том невербально приманил свою палочку и прокрался к окну. Готовый призвать заклинание в свою защиту — и Гермионы, — он открыл форточку и уставился в ночь.

— Оставь на подоконнике, — приказал он. — Я отвечу в удобное для себя время.

— Пс-ст, — прошипел Розье, уцепившийся за водосточную трубу возле окна. — Риддл! Сюда!

Том прищурился:

— Розье. Чего ты хочешь?

— Ты — ты голый? — спросил Розье с отвисшей челюстью.

— Да. Да, голый, — сказал Том. — Что ты натворил?

— С чего ты решил, что я что-то натворил? — возмутился Розье. — Это Лестрейндж. Он потерял свои стопы.

— Он проверил конец своих ног?

— Это не шутка, — проворчал Розье. — Он правда их потерял. Он перепил в пабе, и когда попытался аппарировать домой, его расщепило. Мы искали их, но их всего две, а снега намело! Мы пытались раздобыть их до восхода солнца, пока маглы не заметили дёргающуюся стопу на фонарном столбе.

Том повернулся к сложенной куче одежды на бюро и приманил свои брюки и мантию:

— Мне правда, правда непонятно, почему я теряю на это время.

— Ой, ну это просто, — сказал Розье с раздражающей бойкостью изрядно поддатого. — Мы же Семёрка Школяров, разве нет? Так нас зовут в газете.

— Мне была противна игра сразу, как я про неё услышал, и мне всё ещё противен этот титул, — сказал Том. Он набросил свой плащ и начал перелезать через подоконник. — Клянусь, если мы не закончим к завтраку, я вас всех заставлю пойти со мной в магловскую церковь. Да, всё верно — сегодня воскресенье, и проповедь будет длиннее во имя Рождественских праздников. Надеюсь, вам придётся по вкусу ваше покаяние. Мне точно да.

— Судя по всему, Риддл, — сказал Розье, — женитьба ничуть тебя не изменила. Ты всё такой же взвинченный, как и всегда. Похоже, я должен Нотту пять галлеонов.

Хор голосов кричал ему вдоль деревенской дороги.

— Риддл!

— Ты что?..

— Как всё прошло? Было хорошо? Ты не читал «Le Jardin Parfumé»!

— Аргх! — рыкнул Том, потирая виски. — Не могли бы вы все, пожалуйста, заткнуться?!

— А я говорил, Розье, — сказал Нотт. — Облегчение напряжения Риддла никак не связано с его характером.

У Тома не оставалось другого выбора, кроме как отсыпать всем щедрую порцию Жалящих сглазов во имя восстановления порядка и повторного установления своего авторитета. Досталось даже Лейстрейнджу, хотя едва ли он что-то почувствовал в своей комбинации алкогольного опьянения и тяжело заработанного высокого болевого порога. Том с удовольствием убедился, что могущественная магия души никак не отразилась на его собственных волшебных способностях или его характере. Он всё ещё мог производить беспалочковые невербальные сглазы, как и привык. И ему всё ещё нравилось, как морщились от боли его приспешники, когда принимали своё естественное положение в иерархии.

Возможно, магию души и стоило должным образом изучить и исследовать. Но, разумеется, не раньше окончания его медового месяца.

КОНЕЦ.