Одного поля ягоды (ЛП) - "babylonsheep"

Золотой свет померк. Трэверс сложил свою палочку в карман, и кружок свидетелей удостоил их вежливыми аплодисментами. Том не стал задерживаться, чтобы получить хлопки по спине, которые Лестрейндж с удовольствием раздавал во имя братского поощрения.

— Уберите всё, прежде чем отправиться в паб, — приказал он. И не отпустивший руку Гермионы с самого начала церемонии Том крепко сжал её и аппарировал прямо в свою спальню.

«Элоиза стояла на коленях под окном, стараясь расслышать музыку. В гостиной Шлосс Альдерсбах играло фортепиано, и это было единственное пианино на всю деревню. Скрипучий церковный орган под присмотром пожилой фрау Бахмайер и в подмётки ему не годился. Музыка фортепиано, мастерство его музыканта… О, ничего подобного она и не слыхивала! Какие чудесные мелодии, исполненные с такими великими эмоциями! Она чувствовала в своей душе такую боль, о существовании которой и не знала, будто она становилась целой, а Элоиза и не ведала, что какой-то её части не хватало. Она в благоговении вздохнула.

Бренчание пианино резко оборвалось. Элоиза приготовилась бежать, но её юбка зацепилась за живую изгородь. Окно распахнулось, и тёмная фигура схватила её за запястье. Захватчик обладал до невероятно чарующей красотой: бледная, как у призрака, кожа, точёные черты лица, пытливый взгляд, серьёзный вид. Она была заворожена его видом. Как может кто-то столь привлекательный, как Максимилиан фон Альдерсбах, избегать компании, как это было у него в обыкновении? У него была карета и ездовая двойка, но никто не помнил, чтобы видел их выезжающими.

— Жители деревни знают, что лучше не приближаться к этому дому ночью, — прорычал Риттер фон Альдерсбах. — Я не допущу ни вторжения, ни кражи.

— Пожалуйста, сэр, я не воровка! — воскликнула Элоиза, отчаянно дёргая свою руку. Пальцы Риттера были тонкими и нежными, но они держали её крепко, как железный зажим.

— Тогда объясните своё присутствие, — приказал Риттер. Он потряс её руку.

По лицу Элоизы катились слёзы:

— Я услышала музыку из Рая. Я не смогла пройти мимо!

— Вы ошибаетесь. В этом доме ни толики Рая, — сказал Риттер, покачав головой. — Не возвращайтесь. Если только Вы не хотите столкнуться с дьявольским проклятьем.

Мужчина отпустил её руку и захлопнул окно. На стекло опустились шторы. Элоиза потёрла саднящее запястье, полная решимости найти новый способ пробраться к дому. Заносчивый аристократ просто пытался её напугать. Все знают, что нет никаких проклятий!»

— Загадочный мистер Максимилиан

Том прочитал все книги вдоль и поперёк, хоть велик был соблазн пролистать скучные сцены с танцами на балу и сварливыми матерями. Он изучил все техники. Он ждал этого момента два года, с тех пор как решил, что овладеть собственным помощником не такая уж плохая идея, как ему изначально её представили годы пламенных проповедей.

Когда они оказались в его спальне, Том отпустил руку Гермионы и проводил её к кровати. Слуги перестелили старые простыни на новое постельное бельё из приданого, а его комнату обставили так, чтобы она больше подходила женатой паре, чем холостяку. Гермиона упала на толстое зимнее покрывало с возгласом: «Умф!» — пока Том кидал на пол свой плащ, сбрасывал ботинки и расстёгивал мантию, а затем он вскарабкался на неё сверху.

— Гермиона, — бормотал он, целуя её в лоб, в каждую щёку и, наконец, в нежные, сладкие губы. Его руки запутались в её волосах, вытаскивая из них шпильки и отбрасывая их в сторону. — Гермиона, Гермиона, Гермиона…

Гермиона поцеловала его в ответ, потирая холодные руки о его шею и плечи. Со смехом она сказала:

— Ты не так красноречив, как обычно, Том.

— Хочешь, чтобы я сейчас был красноречив? — спросил Том. Он расстегнул плащ Гермионы и принялся за пуговицы её мантии. — Можем завязать беседу, если хочешь. Или можем завязать беседу.

Гермиона весело хрюкнула:

— О, беседу? А она будет такой же благочестивой и благоговейной, как ты обещал?

— Конечно, — сказал Том. — Я не допущу ничего иного, покуда жив.

Холодные руки на его плече остановились:

— Не знай я тебя лучше, — рассуждала Гермиона, — я бы сказала, что это строчка из романа.

— Но ты меня знаешь, — сказал Том. — И ты знаешь, что я читаю, что романы — всего лишь уютное чтиво для легковерных умов.

— Я тебя знаю, — согласилась Гермиона. — Поэтому преполагаю, что ты считаешь, что всё это слишком настоящее, чтобы быть романом.

— Именно, — сказал Том. — Прозе и не снилось это повторить, — он проскользнул по её шее губами и упивался трепетом её пульса. — Или это, — мантия Гермионы распахнулась. Том отодвинул в стороны половинки её воротника и оставил поцелуй на ямке у основания её горла. — Или это, — наконец распахнул он её расстёгнутую блузку и, задержавшись на одну минуту в своё удовольствие, чтобы полюбоваться Гермионой на своей кровати, оставил последний поцелуй прямо под нежным сатином её бюстгальтера.

— Том…

— Гермиона, — сказал Том, поднимая голову и любуясь раздетым видом его жены. Он был рад, что тон его мыслей был скрыт для всех, кроме обученного легилимента, потому что клеймо ЖЕНА ЖЕНА ЖЕНА отдавалось внутри эхом, будто в обычно слаженной работе его ума выскользнула шестерёнка. — Уверен, для нам обоим будет очень приятно. Ты мне доверяешь?

— Да, но…

— Хорошо.

— Том! — приподнялась Гермиона на локтях. — Ты говорил, что будешь считаться со мной в первый раз.

— Ну, полагаю, говорил, но…

— Хорошо, — сказала Гермиона. Хитроумным движением коленей она повернула их так, что он внезапно оказался лежащим на спине, зарывшись головой в подушки. — В этой беседе первой говорить буду я.

Одинокая лампа на каминной полке освещала лишь один участок комнаты. В тусклой полутьме покрывало было мятым, по полу разбросана одежда, а накрытое блюдо сэндвичей и ведёрко с шампанским, услужливо предоставленные слугами, оставались нетронутыми. Нежная ладонь проскользнула по голой груди Тома, и ногти сжали его сосок. От этого прикосновения он поморщился, но прокладывающая себе путь на южный фронт terra incognita рука подводила его к безумию. Он чувствовал нестерпимый жар, обжигающий его вены, заставляющий его действовать, вскочить и начать пировать сладкой, ничего не подозревающей дичью напротив. Он чувствовал норовистую неотложность так же отчётливо, как и чувствовал охватывающий его паралич из-за сдерживающей его неизвестности.

Куда движется её рука? Что она делает? Лучше не прерывать весьма провокационные поползновения Гермионы, пока эти настойчивые вопросы не получат ответа.

Ах! Её рука продолжала двигаться.

От нужды его дыхание стало хриплым. Гермиона хихикнула ему в ухо, а её улыбающиеся губы нежно проскользнули по его щеке. Её глаза сияли в полумраке, и они лежали в кровати вместе, лицом к лицу, кожа к коже, пока Том считал в обратном порядке от ста и напоминал себе о существовании своего превосходного самоконтроля.

Когда её рука обхватила его вокруг основания и сжала, он не удержался и вздрогнул.

— Ой! — ахнула Гермиона. — Ты уже закончил? А это всегда так быстро? Я исследовала эту тему, но мне не удалось обнаружить чёткой продолжительности в числах.

— Хн-нг, — простонал Том.

Её большой палец погладил его вверх, огибая головку и проводя прямо по отверстию.

— Ой, хм-м, — сказала Гермиона. — Теперь я поняла. Это всего лишь роса предвкушения, а не потоп удовлетворения.

— А где конкретно, — поперхнулся Том, — ты набралась этих терминов?

— В руководстве здорового брака, которое мне дала мама, — сказала Гермиона. — Ему несколько десятков лет, но, уверена, информация всё ещё актуальна.

— Смотри, — сказал Том, взяв её за руку под одеялом. — Давай я покажу тебе, что актуально. Обхвати вот здесь пальцами. Двигай вот здесь большим пальцем, прямо под ребром… Гах-х!

— Хах, — сказала Гермиона, чья коварная рука тёрла его по самым чувствительным местам, — ты прав.