Одного поля ягоды (ЛП) - "babylonsheep"

Мистер Пацек подмигнул и постучал палочкой себе по носу:

— Я сам установил обереги: эта комната обладает полным набором защитных средств, скрывающих вид, звуки и следы магии. Дополнительно тут установлена почтовая защита, чтобы перенаправлять всех этих докучливых сов от властей, и немного магии посложнее с наслоенной вариацией термоборической опоры Хендерсона, потому что мадам Грейнджер так отчаянно переживает об опасностях магловской артиллерии. Вы можете тут разводить драконов, и соседи никогда об этом не узнают, но я бы не рекомендовал открывать дверь, стоит сиру, кхм, учуять запах самки.

Гермиона обещала, что они смогут практиковаться в магии в течение лета. Это был её дом, поэтому, если какие совы и прилетят из Министерства, они все будут на её имя. Гермиона была единственной волшебницей, зарегистрированной в этом районе. Согласно официальным записям, Том всё ещё жил в приюте в тридцати милях оттуда.

— Коловария! — вызвал заклинание Том, и половина мятно-зелёного превратилась в глубокий изумрудный цвет покрывал спальни Слизерина.

— Надо представлять не конечный результат, но сам процесс превращения. Думайте, как зелёный затемняет тот цвет, который Вы хотите. Подумайте о тенях закатного солнца или о нежных весенних почках, раскрывающих своё летнее великолепие, — подсказал мистер Пацек, поднимая руки и растопыривая пальцы, как лепестки цветов.

Эти простейшие трансфигурации полностью состоят из принятия изменений и переходов и обуздания этой силы. Если Вы хотите попрактиковаться побольше, Вы можете попробовать другие методы. Индийские пейсли{?}[узор в “огурцы”] и мавританский зулляйдж{?}[(а также заллидж, зилидж, зелиж и т.п.) – традиционные изразцы в мавританской культуре, также известные как “марокканская мозаика”] всегда доставляли мне столько хлопот, когда я был ненамного старше вас. Помню, — с тоской сказал он, — что края теряли чёткость уже на третий день, а к концу недели совсем выцветали.

Том нахмурился и попытался снова. Покрывало потемнело, но это был не тот богатый оттенок, который он действительно хотел:

— Сэр, если Вы мастер оберегов, то почему Вы тратите время на… украшение интерьера? Я предполагал, что установление оберегов приносит больше прибыли.

Мистер Пацек принялся за дублирование прикроватных тумбочек и превращение лишних в столы и стулья:

— Это долгая история, — сказал он, удлиняя ножки стула и расширяя спинку с россыпью вырезанных тюльпанов. — Моя семья выпустила множество мастеров оберегов, которые строили стены волшебных гетто и старых городов на юге от Одры, — он уточнил, добавив, — что-то вроде Косого переулка или Хогсмида, я полагаю. Эти места открыты только для тех, в ком течёт кровь волшебников, но я не помню, чтобы британцы использовали слово «гетто».

Но, — продолжал он, опустившись на стул и расправляя подол пальто, — при нынешней ситуации в Европе нельзя рассчитывать на работу, где в наши дни считается неприемлемым желание волшебника скрыть свою магию от маглов. Поэтому я приехал в Британию, где обнаружил, что большинство семей не нуждаются в мощных защитных щитах, но многие хотят обновить парадные салоны или защитить свои шкафы от докси.

— Кажется, Вам не очень-то импонирует Гриндевальд, сэр, — сказал Том как можно невиннее.

У него уже были некоторые представления о привязанностях Пацека. Этому человеку не доставляло неудобств сидеть за столом магловской семьи, есть магловскую еду. После общения с учениками вне Слизерина он знал, что многие волшебные семьи его однокурсников, хотя они и относили себя к людям либеральных наклонностей, лишь изредка осмеливались оказаться в магловском мире, а уж тем более поужинать или пообщаться с настоящими магловскими людьми.

(В глазах Тома было очень мало тех, кто считался настоящими людьми, так что их мнение на этот счёт было вполне обоснованным.)

Эти волшебники могли отправиться на осмотр достопримечательностей или погулять возле витрин, расположенных в районе Чаринг-Кросс, где располагался «Дырявый котёл», но они не могли разобраться, что к чему, в шиллингах и пенсах, разменянных с галлеонов гоблинами «Гринготтса». Если их не обманывали в магловских магазинах, то только благодаря честности торговцев.

— Меня не интересует политика, — сказал мистер Пацек, стряхивая несуществующую пыль с отглаженных брюк. Я был рождён в Богемском королевстве{?}[Оно же Чешское королевство – королевство на исторической части современной Чехии, входившее в состав Австрийской империи. Ликвидировано в 1918г с падением Австро-Венгрии] и выбрал жить жизнью Богемии. Этот Лорд Гриндевальд, — он с насмешкой фыркнул, — не разделяет идею laissez-faire{?}[(фр.) политика невмешательства], как я. Если бы всё было по-моему, я бы зачаровывал витражи в соборах Старого города Праги. Если всё будет по его, я буду устанавливать защитные заклинания на двери и окна его magnum opus{?}[(лат.) наиболее успешная, амбициозная работа (писателя, композитора, учёного…)], его «Нурменгарда».

Я никогда не встречал его лично, — продолжал мистер Пацек, покручивая палочку одной рукой, как будто в нервном тике, — но я читал его работы о «свободе для волшебного народа». Я не уверен, что он понимает значение слова «свобода».

— Я и сам никогда не читал его работ, — сказал Том, сев на зелёное покрывало своей кровати, дотрагиваясь до мягкой ткани и идеально отстроченных стежков, которые когда-то вышли из индустриальной швейной машинки, но теперь были воспроизведены магией. — Я лишь слышал о его политике из третьих источников — и не самых надёжных, — но я считаю, что его идея «свободы» это не столько «свобода для», сколько «свобода от». Свобода от преследования, от жизни под прикрытием и от использования такого огромного количества нашего времени и ресурсов на защиту нас и нашего общества. В Министерстве магии работают десятки волшебников и волшебниц для избавления от последствий несчастных случаев и изменения памяти, когда те же самые люди могли бы изобретать новые зелья, писать новые книги или даже, например, зачаровывать витражи соборов. Но общество решило, что им важнее применять больше заклятий забвения к свидетелям, чтобы сохранить магическую тайну.

— У Вас очень светлый ум, мистер Риддл, — заметил мистер Пацек. — Я слышал, что юный герр Гриндевальд говорил с таким же огнём, когда ему было шестнадцать. Если Вы решите присоединиться к его крестовому походу, когда подрастёте, надеюсь, Ваш светлый ум сослужит Вам хорошую службу, когда придёт время объяснить Вашей маленькой мисс Грейнджер, почему все дети, подобные ей, должны быть воспитаны как приёмные во имя высшего блага Гриндевальда.

— Что Вы имеете в виду, сэр? — сказал Том. — Приёмные?

— Волшебники, рождённые маглами, — мистер Пацек поднял брови, и его серые глаза загорелись от света дюжины ламп. Он прямо встретился со взглядом Тома, и, в отличие от многих, кто пытался посмотреть на него свысока, мистер Пацек не отвёл его. Он не подавал никаких молчаливых, интуитивных признаков признания власти Тома, как другие, кто уступал его высшему месту в неофициальной иерархии, опустив голову или ссутулив плечи. Том был слегка ошарашен: он так привык иметь дело с бесконечными стаями скворцов, что было удивительно встретить кого-то, кто не был скворцом, хотя он и не демонстрировал свои когти.

— Вы же не считаете, — сказал мистер Пацек, — что в великом видении Гриндевальда будущие волшебники могут быть отданы в руки рабов и животных?

Разум Тома бешено рыскал в поисках ответа, который бы не скомпрометировал его. Мистер Пацек был близок к Грейнджерам, достаточно близок, чтобы его пригласили разделить с ними трапезу. Гермиона уважала его, и было нетрудно увидеть, почему: у неё была привычка так делать, когда она встречала взрослых, показывающих себя начитанными и интеллектуально одарёнными. Такие люди были редкими относительно общей популяции волшебников, и в то же время их было слишком много для спокойствия Тома.

Он считал, что для Гермионы было удивительно недостойным лебезить перед ними в восхищении. Они были гораздо старше — конечно, они прочитали больше книг, чем она. Да, это было редким явлением, учитывая ненасытный аппетит Гермионы к книгам, но это всё равно не повод для такого отношения. Рыжий цвет волос был самым редким из встречающихся в природе, но никто не видел, чтобы Том Риддл поклонялся Альбусу Дамблдору. Том рассудил, что люди также относятся к Рождеству, хотя лично ему нет никакого дела до «праздничного настроения».