История Деборы Самсон - Хармон Эми

Он лежал на широкой кровати, в комнате было темно, но я подняла свечку – всего чуть-чуть, – чтобы увидеть его лицо. Он сложил руки за головой. Огонь, который я развела для него в камине, превратился в кучку едва тлевших углей. Он не подложил и одного полена, чтобы ночью в комнате было теплее. Он отличался экономностью и берег каждую щепку топлива, каждую свечку, каждый кусочек еды, стараясь растянуть их на как можно более долгий срок. Он все время тревожился, что его люди будут вынуждены обходиться без еды и тепла.

– Тебе холодно? – спросил он, указав подбородком на одеяло у меня на плечах и чулки на ногах.

– Нет, сэр, – соврала я. – Мне тепло, ведь у меня есть лишнее одеяло. Я буду читать, пока вы не прикажете мне прекратить… или пока не догорит эта свечка.

– Очень хорошо.

Я побрела обратно к своему стулу, поджала ноги, чтобы они не мерзли, и начала читать с того места, на котором остановилась. Комментарий казался мне восхитительным, и я читала, не останавливаясь, с час, если не больше.

Свеча дрогнула, догорая, и глава закончилась. Я отложила книгу, пометив страницу, до которой дочитала, пером дикой индюшки, которое подобрала утром, развешивая белье.

Генерал дышал мерно и глубоко. Я закрыла дверь между комнатами и залезла в постель, ощущая покой, которого прежде не знала.

Генерал Патерсон реквизировал каурого коня, которого мы захватили после стычки у Тарритауна, и отдал мне. Коня держали вместе с Леноксом и другими офицерскими лошадьми в гарнизонных конюшнях. Я ездила на нем по Уэст-Пойнту с поручениями, которые мне давали, или сопровождая генерала. У этого коня был чудесный, спокойный нрав. Я назвала его Здравый Смысл: эта кличка прекрасно ему подходила, а генерал, слыша ее, улыбался.

В начале марта целую неделю стояла неожиданно теплая погода, так что лед на Гудзоне и снег на берегах успели растаять. Генерал и полковник Костюшко решили воспользоваться этим и проверить состояние укреплений вдоль реки. Мы с Гриппи собрали седельные сумки и подготовили лошадей к нескольким дням в пути, а затем вчетвером, в сопровождении небольшого отряда, возвращавшегося в Верпланкс-Пойнт, выступили из лагеря, чтобы провести инспекцию.

Даже лошади были рады вырваться на свободу. Погода оставалась теплой, и от этого путь до Стони-Пойнта показался нам очень приятным. Мы с Агриппой заболтались, следуя за генералом и полковником, а те обсуждали, где и что нужно укрепить, где и что построить и что станет с Уэст-Пойнтом, когда закончится война.

– Костюшко хочет забрать меня с собой в Польшу, когда отправится туда, – объявил вдруг Агриппа, словно эта мысль не давала ему покоя. – Здесь ему мало что осталось сделать, а на родине у него неприятности.

Я ахнула, радуясь за него:

– В Польшу? Он хочет забрать вас в Польшу? Как чудесно. Мне страшно хочется повидать мир.

Гриппи поджал губы и наморщил лоб, словно показывая, что ему это вовсе не кажется чудесным.

– Вы не хотите увидеть мир? – спросила я. – Оказаться в новых местах?

– Я хочу увидеть свой мир. Америку. Ведь война из-за этого и началась, так? Из-за этой земли. – Он указал на дорогу, по которой мы ехали. – Я не хочу отправляться в Польшу. Хочу вернуться домой. И я, и генерал Патерсон. Он ведь юрист. Он меня обучал. Даже дал свои книги, из Йеля. Я умею читать. Может, и я стану юристом. Буду знать свои права. Изучу законы.

Интересно, подумала я, сможет ли генерал обучить и меня и даст ли мне Гриппи почитать его книги. А он продолжал:

– Британцы объявили всем африканцам, что, мол, если мы будем сражаться на их стороне, они дадут нам свободу, когда закончится война. Но они обещают то, чего не смогут дать. А что, если они проиграют? Что тогда? Нам придется сражаться против своих же соседей? Может, даже убить парочку? Нет, я не поеду ни в Польшу, ни в Англию, когда все закончится. Я останусь здесь. Тут жизнь лучше, чем все, что они обещают. Они не могут дать мне того, что уже даровано Богом.

– Определенные неотчуждаемые права, – вмешалась я и кивнула.

– Именно так. Я свободный человек. Я родился свободным в Массачусетсе. И свободным умру в Массачусетсе. Когда все это завершится, я вернусь назад, в Стокбридж.

– Это ведь неподалеку от Ленокса? Где дом генерала?

– Именно так. У меня там есть акр земли. Я прикуплю еще. Построю дом. Подыщу женщину, на которую мне приятно будет смотреть. Такую, которой приятно будет смотреть на меня. Заведу ребятишек.

– Я тоже, – сказала я невпопад. Я все еще думала о его словах насчет того, что он родился свободным и свободным умрет, но Гриппи расхохотался так, что от смеха заходили ходуном его плечи и грудь.

– Слышали, генерал? Милашка хочет завести женщину и нарожать ребятишек. – Гриппи всегда называл меня Милашкой.

Генерал Патерсон и полковник Костюшко перестали беседовать и оглянулись на нас. Я понурилась, мечтая лишь об одном – чтобы Гриппи умолк.

– Так что же, у тебя есть девчонка в… откуда ты бишь родом? – спросил Гриппи, по-прежнему широко улыбаясь.

Я пропустила часть вопроса мимо ушей:

– Нет у меня никакой девчонки.

– А я думаю, что ты, Милашка, врешь. Щеки у тебя покраснели, и моргаешь ты так, словно у тебя очень даже на уме какая-то девушка.

– Жить свободным и умереть свободным. Как вы и сказали. Вот чего я хочу. Вот почему я здесь.

– Что ж. Ясно. Ну, знаешь… для белого парня вроде тебя… это не трудно, если только ты не помрешь от голода или скуки. Мне кажется, война скоро закончится.

– Я не родился свободным.

Он нахмурился:

– Нет?

– Нет.

– И что это значит?

Я не могла заявить, что родилась девочкой. Вместо этого я сказала другую правду.

– Меня отдали в услужение еще ребенком, – призналась я.

Полковник Костюшко указывал на редут, генерал Патерсон согласно кивал.

– Ты еще ребенок, – парировал Гриппи. – Ты что, все еще служишь?

Я помотала головой, но он мне не поверил.

– Ты сбежал?

Так и было, хотя и не в том смысле, который он вкладывал в эти слова.

– Все мы откуда-то бежим, правда? – сказала я. – Но нет… я никому не принадлежу. И ничего не должен. И никто не ищет меня. – Возможно, последнее не соответствовало правде, но я искренне надеялась, что это так.

Ближе к концу дня, когда мы подъезжали к посту в Пикскильской лощине, навстречу нам кто-то выехал. Он был еще ярдах в ста, но я уже угадала в нем полковника Спроута. Он звонко приветствовал генерала и кивнул полковнику Костюшко. На мгновение его взгляд задержался на мне, и я затаила дыхание, но он лишь поприветствовал меня, обратившись по имени, и похвалил за решительность и хладнокровие во время стычки в Тарритауне.

– Рядовой Шертлифф – мой новый адъютант, полковник Спроут, – сказал генерал.

– Вы мне кажетесь знакомым, Шертлифф. В Тонтоне есть Шертлиффы. Быть может, я знаком с вашей семьей?

– Не знаю, сэр. Даже я не знаком со своей семьей. Но я родом не из Тонтона.

По большей части это была правда, и слова легко скатились у меня с языка. Спроут кивнул и тут же забыл обо мне. Двигаясь рядом с генералом, он тихо сообщил ему что-то, от чего генерал резко расправил плечи и окинул окрестности острым взглядом.

– Мы получили сведения о складе продовольствия близ Истчестера, в подземных пещерах. Человек, который о них рассказал, утверждает, что там лежат припасы, которые так и не добрались до нас в августе прошлого года.

– Пещеры? Похоже на ловушку.

Полковник Спроут пожал плечами:

– Я решил так же. Но я верю источнику. Он сказал, мало кто знает, что продовольствие там, и его не слишком-то стерегут.

– Он утверждает, что сам был внутри?

– Да, сэр. За входом приглядывают два брата, еще мальчишки. Они не поняли, что он не из бандитов, которые их там поставили. Он велел провести его внутрь, и они так и сделали.

– Кто им платит?

– Не знаю. Но не кто-то из наших. Думаю, что людей из отряда, который мы считаем пропавшим без вести, подкупили и уговорили дезертировать. Или они мертвы. Я бы сказал, скорее мертвы. Делэнси не платит за то, что может забрать просто так.