Сергей Плачинда - Роксолана. Королева Османской империи (сборник)
Роксолана не спускала глаз с подруги.
— Еще вчера ты была более откровенна со мной, — уколола Оксану султанша и почему-то вздохнула. — Ты же знала об этой казни…
— Да, знала, потому что везде же расклеены указы.
— Надо было содрать и принести мне, — резко сказала подруга.
— Я боялась: везде ходят стражи с саблями в руках, меня бы поймали и отрубили голову на той же площади.
— Ну, ну… не злись! — подлизывалась султанша. — Знаешь же, как я переживаю: мне нужно знать позарез, знать, чтобы… для дела… — споткнулась она на слове.
— Я видела издалека, — тихо сказала бледная Оксана. — Видела с дворцового балкона, оттуда видела.
— Что… что?
— Ну, видела, как палач, огромный такой, посек двух запорожцев… было тяжело смотреть, поэтому и не разглядела, как следует.
— Говори скорее… кто они? Наверняка произносили их имена…
— Да, судья зачитал, но я была далеко, а в указе не написаны имена казаков. Слышала про Байду-Вишневецкого…
— Да… да… Кошевой Сечи Запорожской, староста каневский… — шепнула Роксолана.
Она начала читать заупокойную молитву и креститься.
— А второй кто? — допытывалась султанша.
— Право, не знаю, спрашивала, но никто не сказал: слышала, что посекли помощника по имени Иеремей…
— Иеремей… — шептала султанша, раздумывая.
— И больше ничего?
— И больше ничего.
— Султанша еще раз прошептала молитву и долго крестилась, подняв глаза к голубому небу.
— Скажу тебе, сестричка, все мне снятся плохие сны, — грустно сказала Роксолана… куда дели мертвых, не дай Бог, бросили собакам!
Оксана молчала. Потом решилась и тихонько сказала:
— Отец Исидор выпросил казненных: вместе с ним и еще с извозчиком Кузьмой похоронили ночью на греческом кладбище… После провели панихиду, — сказала Оксана дрожащим голосом и вдруг заплакала.
— Милая моя… — целовала подругу султанша. — Милая! Не плачь… Ты казачка… должна знать, что уже не вернуть этих замученных. Лучше помолимся за невинно убиенных. Мне почему-то приснился пан Ярема Сангушко…
— Как!
— Будто мы вдвоем в Санджарах, где виделись последний раз. Будто бы Ярема стоял рядом со мной и плакал, а из его глаз капали не слезы, а кровь… кровь… — крикнула Роксолана, положив голову на колени своей плачущей и измученной тяжелым разговором Оксаны.
* * *Казнь двух казаков на Ак-площади очень тревожила Роксолану: она знала нрав султана Сулеймана и боялась мести, для султана казнь этих двух старшин была слишком малой жертвой, чтобы удовлетворить амбиции азиатского повелителя. Скорее всего, пожалуй, решится отправить большое войско на Сечь, а может и на всю Вишневетчину, откуда, как он знал, идут все новые и новые отряды казаков.
Так думала султанша, вспоминая, как сутан проклинал и Сечь, и короля и старшин из-за янычар, посеченных запорожцами. Знала она, какой теперь сильной стала Турция, такой мощной, что ее уже боялись все западноевропейские государства, избегая внимания Сулеймана Великого и никоим образом не желая подвергнуть свой край опасности. Вдруг султан захочет превратить в пепел всю Украину от края и до края. Именно так он недавно поступил с Ираном, Египтом… Недаром при упоминании о Сечи, о князьях-арендаторах со степной Украины султан скрипит зубами и хватается за свой острый ятаган.
Роксолана и днем, и ночью напряженно думала, как бы отвести этот ятаган, занесенный над головой сечевого братства, от всего украинского народа, чтобы, пусть Бог милует, Сулейман не обратил казацкую Украину на «татарских людей», как это было когда-то в давние времена. Не допусти, Пречистая Дева Мария!
И Роксолана решилась. Она знала все тайны, и даже агрессорские планы султана, которые он доверял ей, в надежде получить совет. Чаще всего думал о прочной, как скала, Вене. Вена[7]! Вот куда надо было направить все внимание Сулеймана Великого! Мечта о Вене была его больным местом. На это место и направила свой удар Роксолана.
Она хотела поговорить со своим властелином, но этикет не позволял запросто: должна была ждать вестей от самого султана.
* * *И только через неделю утром пришел вестник, стал перед султаншей на колени и, склонив голову, сказал:
— Большой властелин всего мира, повелитель всех верных и неверных хочет посетить свой Степной Цветок и воочию увидеть светоч мира и покоя.
Султанша, как предписывал этикет, ровно через одну минуту дала ответ, этикет велел радоваться этому огромному счастью:
— Я уже готова сию минуту встретить моего повелителя, и радуюсь этому, как радуется земля, встречая восход солнца!
Вестник низко поклонился и удалился, а через десять минут на пороге уже стоял сам султан в дорогом голубом халате, на голове — тюрбан того же цвета. Это означало, что султану приятно видеть свою жену, которая уже подошла к нему и стояла, низко склонив голову.
Султан махнул рукой, и вся свита исчезла за дверью. Затем ласково взял за руку Роксолану, бережно усадил в кресло, и сам сел напротив на дорогой ковер, на котором уже стоял кальян.
— Как мой Цветок отдохнул? — поинтересовался султан.
Со времени злополучного похода на Вену он весьма состарился, но его глаза горели задором, и рука все еще ловко управлялась с ятаганом.
— Мне сразу стало лучше, как только глаза мои узрели властелина всего мира. Но вижу, солнце моего сердца прячется за облака неизвестной мне печали.
— Да… с тех пор, как я узнал о больших потерях янычарского войска в Молдавии, мое сердце все еще не может успокоиться.
— Но повелитель мой, ты мог бы уже успокоиться неделю назад, казнив двух казаков-старшин на Ак-площади.
— Хе… это только начало моей мести! — сказал султан, сдвинув густые брови.
— Какой должен быть конец этой мести? — холодно спросила Роксолана.
— Конец будет такой же ужасный, как и его начало: должен наказать весь край этих задир. Запорожцы утверждают, что никого и ничего не боятся… так… Я, Сулейман Великий, наглядно покажу этим мятежникам, что их слова сущая ерунда. Я испепелю весь их пышный край.
Роксолана молчала, султан сосал чубук и пристально смотрел: не потемнело ли лицо его верной Роксоланы, спокойно ли оно и нежно ли наклоняется к султану? Да, оно не изменилось, оно было таким же, как в начале их беседы — спокойным, мягким, но все же в глазах отразился неописуемый ужас.
— Разве тигру пристало ловить мышь? — услышал он, наконец, ее твердый голос. — Пусть этим занимается кот. Тигр берет добычу, равную его мощи, — отчеканила каждое слово Роксолана.
