Сергей Плачинда - Роксолана. Королева Османской империи (сборник)
Обзор книги Сергей Плачинда - Роксолана. Королева Османской империи (сборник)
В сборник включены самые яркие очерки известных писателей и историков о судьбе знаменитой славянки. Для всех любителей сериала "Великолепный век"!
Николай Лазорский, Ирина Кныш, Юрий Колесниченко, Сергей Плачинда
Роксолана. Королева Османской империи
Великолепный век для Роксоланы
Сергей Плачинда, Юрий Колесниченко
Сквозь века, сквозь тяжелые войны, революции распознаем их — верных сынов и дочерей украинского народа; сильные и мужественные натуры, вдохновленные фигуры, в сложных, трагических условиях, преодолевая опустошительные нашествия, царский деспотизм, панское невежество, темноту, отдавая свой талант, свои силы и саму жизнь на алтарь Отечества, во славу родной Украины…
Обаятельная, деятельная, волевая Роксолана, которая ни на миг не забывала свой родной край… Ей не суждено было увидеть свой народ счастливым, а край свободным, но ее труд сквозь все исторические невзгоды, взлеты и падения светит нам, светит в веках, в бессмертии, как легендарная неопалимая купина, ее красота, ее имя — это наша слава, это наша гордость.
Этот цветок всегда волновал людей. Ясенец его имя. Но еще в давние времена украинцы называли ее неопалимой купиной. Потому что в жаркий день на солнце он благоухал эфирными маслами, и тогда эту красоту можно было легко поджечь. Пылало пламя над ним, но цветок не сгорал. Угасал огонь — и он снова цвел, разрастался.
* * *— Отец Иван, а у вас дочь — как мак. Хоть рисуй! Зоренька, право!
И каждый, кто сидел за праздничным столом в тени под грушей, обернулся в сторону погреба, из которого на теплое солнце вышла Настя, неся перед собой расписную миску с большими квашеными яблоками.
В саду куковала кукушка. Предсказывала кому-то долгую жизнь.
Пахло мятой, любистком. Цвели розы. Гудели пчелы. За домом, за острой крышей, сияли золотые кресты церкви.
В глубине двора, на риге, важно дремал, стоя на одной ноге, аист. Кипел зеленый праздник — Троица. Настенька заметила, что на нее все смотрят, остановилась в растерянности, покраснела и стала еще красивее.
А они — родители и гости — глаз с нее не сводили.
Отец смотрел удивленно, словно видел свою дочь впервые. Но, правду говоря, так оно и было, потому что он — рогатинский священник Иван Лисовской — только недавно, после Пасхи, вернулся из дальних долгих походов против татар и турок, на которых он благословлял казаков на бой с бусурманом, исправно служил панихиды по погибшим и частенько сам брался за саблю. Поэтому и обратил внимание отец Иван на то, как выросла дочь.
С печальной улыбкой поглядывал на сестренку Трофим — старший брат, чернобровый статный хлопец. Он подумал о том, что скоро расставаться с Настей, с матерью, с родным домом, потому что после жатвы дядя Максим заберет его, Трофима, в Сечь. Кто знает, когда вернется он оттуда и вернется ли вообще.
Мать смотрела на дочь с любовью, думалось ей светлое и одновременно тревожное, глаза ее наполнились слезами, и на загорелые руки упала счастливая слеза.
Ласково смотрели на девушку крестный отец Тарас Гузь и крестная мать — они сюда пришли сразу из церкви.
А побратим отца, плотный, словно из дубового корневища вытесанный казак из Канева, дядя Максим, добавил к своим прежним словам:
— Может, отец, еще и посватаемся. У меня же двое сыновей. Один в Сечи, второй — оружейником в Киеве, на Подоле…
— А как же! — воскликнул отец и подмигнул в сторону еще одного гостя — Эрнста Тынского, молодого удалого сотника из Бережан. Эрнст служил в армии венгерского короля и недавно познакомился с отцом Иоанном, когда приезжал в Рогатин по служебным делам. Теперь Тыинской — частый гость. Вот и сейчас его конь на привязи у плетня, а шляхтич сидит за столом в пестрой, расшитой золотом венгерке и при сабле. Лисовский понимает причину прихода: Настя. Но отца Ивана совсем не интересует жених-католик, поэтому он так охотно одобрил слова своего побратима Максима. И хотя Эрнст покраснел, заерзал на скамье, Лисовский поднял чарку с крепким медом:
— Можно и выпить за такую оказию.
— Конечно! — властно крикнула мать. — Девушке шестнадцатый годок, а они уже продают ее! Слава Богу, дождалась помощи, стану я ее куда-то отдавать. В Рогатине полно женихов, зачем мне этот Киев или Запорожье…
Мужчины только переглянулись после этой бойкой тирады.
— Не кричи, старая, — нежно сказал Лещинский. — Поблагодарим Бога за то, что послал нам такую девушку, здоровую трудолюбивую.
— Еще и вежливую, — сказала крестная, — и добрую, как ясочка лесная.
— А еще и умная, — добавил басом костлявый отец Петр, сидевший скромненько в конце стола. Отец Петр — священник в старейшей в Рогатине деревянной церкви, стоявшей неподалеку от каменного храма, где служит Лисовской. Отец Петр, помимо всего прочего, ведет школу в Рогатине, учит детей украинскому, польскому, латинскому языкам, сам преподает географию, риторику и математику. Настя Лисовская — лучшая его ученица, и старик решил также добавить словечко, любуясь лицом своей воспитанницы.
А Настя действительно как картинка. Огромные карие глаза, а над ними, как черные молнии, — тонкие брови. «Одна бровь стоит вола», — ввернул дядя Максим. Нежный румянец, белое личико, тяжелая русая коса ложится на плечо. А еще — вышитая сорочка, красивое ожерелье, узорчатая плахта и чистые белые босые ноги.
— Неси, дочка, — мягко приказала мать. Настя шагнула и замерла: где-то в конце улицы послышался отчаянный крик, неожиданный и тревожный во время праздника.
За столом беспокойно переглянулись. Только отец будто ничего не слышал — наливал мед в деревянные чарки. Переодетый после службы в вышиванку, малиновые шаровары, он был нарядный и веселый: радовался, что вернулся из походов живым, основательно вспахал поле, засеял пшеницей и ячменем, тем временем прошли обильные — к урожаю — дожди; он закончит жатву и начнет со своими прихожанами укреплять Рогатин каменной стеной, а нынче приятно посидеть среди родных под грушей, которую неизвестно кто посадил — дед или прадед.
А с улицы доносился конский топот, и совсем близко, сразу за забором, тонкий испуганный голос прокричал:
— Татары! Татары!
По улице на коне, вихрем, промчался мальчик-пастушок, он-то и выкрикивал эти страшные слова. За ним летел табун, который хлопцы водили на ночь. Напуганные, неожиданно одичавшие лошади пуще возвестили о беде, чем крик мальчика.
Настя окаменела с миской яблок в руках.
— Матерь Божья! — воскликнула одна из женщин.
А отец, несмотря на грузное телосложение, мгновенно оказался в доме и через мгновение выскочил с саблей и мушкетом, который сразу перехватил гость из Канева.
Юлиуш Коссак. «Татарский танец»
