Рэйчел Кейн - Принц Теней
– Боюсь, что хуже, – ответил я.
Найдя на подоконнике огарок свечи, я зажег его – свет был тусклый и неверный, но его было достаточно… и нашел груду окровавленной одежды Меркуцио на полу, она была брошена бесформенной кучей – значит, слуге даже не дали возможности побыть с ним. Дорожка из капель крови начиналась от этой кучи. Ромео взял свечу и пошел за мной следом, держа ее повыше, чтобы я не сбился с этого слабого следа, который привел нас сначала к пустующей постели, а потом – к лежанке, где обычно, в лучшие времена, приклонял голову слуга Меркуцио.
Сегодня же на ней скорчился наш друг.
О нем никто не позаботился – ему даже первой помощи не оказали. Он лежал в пропитанном кровью нижнем белье, лицо его распухло до неузнаваемости. Мы с Ромео не могли поначалу вымолвить ни слова при виде этого зрелища, а потом я взглянул на своего кузена – он кивнул, зажег еще одну свечу от первой и, оставив мне ее, отошел. А когда вернулся, в руках у него был таз с водой и полотенце. Вода была ледяная, но хотя бы чистая, и полотенце тоже. Меркуцио застонал, когда мы помогли ему сесть и прислониться к стене, но не сопротивлялся, пока я промокал мокрым полотенцем засохшую кровавую корку у него на лице – у глаз, носа, рта.
Умытый, он не стал выглядеть лучше. Глаза у него настолько заплыли, что он едва мог открыть их, нос, судя по всему, был перебит, и хотя ему каким-то чудом удалось сохранить зубы – один все-таки был выбит. Два пальца на руке были сломаны, и Ромео поддерживал их, пока я накладывал повязку.
Когда Меркуцио наконец заговорил, речь его была медленной и невнятной, а голос звучал хрипло и глухо:
– Вы оставили его там? На дереве?
– Не беспокойся, – ответил я. – Брат Лоренцо сделал все, что полагается в таких случаях, чтобы он упокоился с миром.
– Он был очень храбрый, – проговорил мой друг, который словно находился далеко отсюда, очень далеко, и слова его как будто долетали сюда, но еле слышно. – Ты видел, Бенволио. Он так мужественно держался, когда они его схватили.
– Да, он был очень храбрый, – согласился я. Мне внезапно стало трудно говорить, и я почему-то стал смотреть по сторонам, отводя взгляд от его разбитого лица. И в то же время понимал, что оно, это лицо, только слабое отражение той боли, которая сжигала моего друга изнутри. – Самый храбрый.
– Я хотел умереть вместе с ним, ты же знаешь.
– Знаю, – сказал Ромео, когда я промолчал. – Ты сражался за него, Меркуцио.
– И я никогда не перестану сражаться за него, – произнес Меркуцио все тем же глухим, бесчувственным, мрачным голосом. В его голосе не было слышно смирения и признания своего поражения – напротив: это была констатация факта, настолько убедительная сама по себе, что она не требовала уже никаких дополнительных интонаций. – Я найду того, кто выдал его. И я отомщу. Я отомщу, даже если сам дьявол встанет между нами и попытается мне помешать.
Я почувствовал, как по спине у меня побежали мурашки: я понимал, что он говорит серьезно. Он будет, словно терьер, рыть землю носом, пока не выгонит из норы крысу и не уничтожит ее.
Но этой крысой была моя сестра. А за ней стояла моя бабушка.
Его врагом были Монтекки.
Над нами нависла огромная беда, и я чувствовал ее неотвратимость, как чувствуешь дыхание надвигающейся бури. «Лучше бы отец отослал его из города», – подумал я. Это была ужасная, предательская мысль, но это было правдой.
– Давай-ка. – Ромео подставил Меркуцио свое плечо, чтобы помочь ему встать. – Хороший кубок вина, постель и холодные компрессы для твоих ран ждут тебя.
– Из тебя получилась чудесная мамочка, Ромео, – проговорил Меркуцио и засмеялся.
Его смех был ужасен – как будто камни гремели в пустом кубке, но он смолк, как только Меркуцио устало опустился на постель. Я принес вина, а Ромео – компрессы. Когда я вливал вино в разбитые губы моего друга, он схватил меня за запястье и крепко сжал.
При этом он даже не заметил, что причиняет боль себе и мне:
– Умоляю тебя, Бенволио, не оставляй меня сегодня ночью одного, а то я могу счесть кинжал лучшим другом, чем ты.
– Ты часто говаривал, что мои шутки острее, чем любой кинжал, – ответил я и выдавил из себя улыбку, хотя не думал, что он сможет увидеть ее через свои распухшие веки. – Так что нет никакой нужды совершать столь невыгодный обмен.
– Мы никогда не оставим тебя, – быстро вмешался Ромео. – Я даю тебе слово Монтекки.
Он сказал это с такой искренностью, что я вздрогнул. Какую цену теперь имеет слово Монтекки?
– Я скорблю вместе с тобой, Меркуцио.
– Скорбишь… – повторил Меркуцио и медленно, тяжело вздохнул. – Скоро, очень скоро будет много скорби, столько, что в Вероне не останется никого, кто не отведает этого горького напитка из слез, отчаяния и ненависти.
– Давай подумаем об этом завтра. – Голос Ромео звучал испуганно, и мне тоже было страшно. – Сегодня тебе надо отдыхать и поправляться.
– Завтра и все дни потом, – согласился Меркуцио. Он снова вздохнул, как будто испуская дух, и слабо и жалобно охнул, когда Ромео прижал холодный компресс к его разбитому глазу. – Все завтра. Мои враги – завтра, кровь – завтра, несчастье – завтра. А сегодня принадлежит мертвым.
Я дал ему выпить немного вина и смотрел, как дрожь, которая била его тело, потихоньку стихает и он расслабляется на мягких перинах. Когда наш друг наконец уснул, Ромео взглянул на меня и спросил тихим шепотом, чтобы не разбудить Меркуцио:
– Как ты думаешь, это Капулетти виноваты в том, что произошло с ним?
Он не мог слышать обвинений Вероники и сам додуматься до такого не мог – он видел только, что мы ссорились.
– Я думаю, кто бы это ни был – скоро это выяснится, – ответил я.
Я ненавидел свою сестру, боялся этой эгоистичной, холодной дряни, но все же в ней текла моя кровь, она была членом моей семьи. Я должен был лгать о ней. Я должен был лгать, чтобы защитить семью Монтекки и чистую, невинную душу Ромео… и все же я не смог заставить себя соврать.
– Правда как кровь – всегда найдет выход.
Я снял ключ с шеи Меркуцио, дернул дверь и выяснил, что покои Меркуцио заперты снаружи. Это было хорошо. Значит, синьор Орделаффи обрек сына истекать кровью и зализывать раны в полном одиночестве как минимум на всю ночь: никто, даже самый преданный из слуг Меркуцио, не мог проникнуть сюда. Ромео с постели смотрел, как я открываю секретную дверцу в помещение, где Меркуцио хранил драгоценности, золото и меч, которые я украл накануне; их я сложил в кожаную сумку.
– Куда ты собираешься? – спросил Ромео свистящим шепотом, когда я вскочил на подоконник и осматривал улицу внизу. Была как раз та пора ночи, когда даже самые отъявленные бандиты отправляются спать на свои соломенные подстилки. – Ты же обещал ему, что не уйдешь!
