Олеся Шалюкова - Пустыня смерти
Обзор книги Олеся Шалюкова - Пустыня смерти
Единственное, чего я не могу — это любить, потому что я человек, лишённый милости богов. И если об этом кто-то узнает, меня убьют. Или я сойду с ума, или не смогу справляться со своими эмоциями. Или не вернусь однажды из пустыни. А ещё потому, что я девушка, живущая под личиной мужчины…
Олеся Шалюкова
Пустыня смерти
Пролог
Мой мир — это жара, бескрайняя жара, от которой плавится песок, а миражи — обычное дело. Объяснить закономерность их возникновения не могут ни шаманы, ни жрецы наших богов. Говорят, могли маги городов, но о них известно только то, что они когда-то были.
Те, кого продают в эти города, никогда не возвращаются в наши песчаные аулы. А у нас детей и подростков продают часто. Аул Песчаных крыс считается одним из самых крупных в пустыне Аррахат. И ещё около десятка маленьких аулов поставляют Песчаным крысам живую дань. Людей.
Самые красивые девочки воспитывались в качестве будущих наложниц: несколько лет подряд их учили танцевать, поддерживать беседу на любую тему, а ещё ублажать своего господина.
Самых выносливых и гибких мальчиков учили на охранников, разведчиков, убийц и телохранителей.
Далеко за пределами нашей пустыни, нашего Аррахата, славился аул Песчаных крыс. Никто больше не мог за несколько лет создать такое идеальное произведение военного или гаремного искусства из живого, порой совершенно безграмотного товара.
Для того чтобы в свой гарем добавить настоящую жемчужину или получить верного пса в человеческом облике, влиятельные господа ехали к нам из самых крупных городов Раяра.
Ну, если быть точнее, не совсем «к нам». Я как раз была не более чем живым товаром, за который мой родной аул получил доступ к воде на десять лет. Достойная цена за упрямого, несговорчивого и диковатого ребёнка без защитников.
Отца я никогда не знала. В ауле поговаривали, что он был северянином, беглым каторжником, бывшим наложником и даже жителем какого-то города. Сказки. Какой городской житель согласится променять хрустальные купола, искрящиеся реки и прохладные дома на зной пустыни? Вот-вот, никто в здравом уме на это не согласится. А про Север вообще уже давно никто ничего не слышал.
Мало найдётся в Раяре идиотов, которые решатся на такую глупость, как пересечение скалистого кряжа — пика Гроз. Единственного места, где не было песка, забивающегося в глаза, нос и уши. Но никто даже думать не решался об этом месте, лишённом милости богов пустыни. Там не было солнца, там царили только скалы и в некоторых местах высокие деревья, смеющие своими макушками попирать тучи. Там грохотали грозы, и постоянно шли проливные дожди.
Не знаю, о чём думала моя мать, когда встретилась с отцом. Может, совсем и не думала. Но через восемь месяцев, гораздо раньше срока, на свет появилась я, змеиный выкормыш.
У меня было настолько слабое здоровье, что шаман нашего аула велел матери выпаивать меня ядом змеи, смешанным с козьим молоком. Мать была удачливой охотницей на гигантов — огромных рептилий, водившихся в нашей пустыне. Для неё не составило труда бы добыть яд. Выпаивать ядом грудного ребёнка казалось безумием всем, кто знал об этом, а мать решилась послушаться совета шамана. Меня выкармливали змеиным ядом почти полтора года. И я не умерла, осталась жива, даже здоровье стало таким крепким, что потом меня не брала ни одна зараза.
Но зачем я осталась жить? Почему я не умерла? Почему?
Я до сих пор задаюсь этим вопросом, но все так же не нахожу на него ответа. Видимо боги Раяра не смотрят на меня, предпочитая своим взглядом одарять более достойных для этого людей.
Я не в обиде. Кто я и кто они? Всесильные боги и беспамятная девчонка, сирота, для всех остальных остающаяся везде и всегда «змеиным выкормышем».
В любом случае, я знаю о себе лишь то, что мне сказали добрые люди. До трёх лет я жила в семье и даже, наверное, в счастье.
Я не знаю, может быть, это и правда. Мои воспоминания из детства остались там, в прошлом, вместе с матерью. У меня нет ни запахов, ни звуков, ни образов. Ничего, что я могла бы вспомнить, утешая себя в тяжёлые времена. Мои воспоминания начинаются где-то в три с лишним годика. Не размытые, а чёткие. Врезавшиеся в память.
Тот год бы не очень удачным. Змей почти не было, бараны от аула ушли в сторону. И охотники не возвращались очень долго. Когда же они приходили домой, бледные, похожие на высушенных мумий, их лечил шаман.
Нас было только двое, некому было помочь. Из-за меня, маленького ребёнка, мать во время охоты не уходила далеко от аула. Приносила когда барашка, когда ящерицу под полметра ростом, когда пару сверкающих рыбин. Рыбалка была опасным занятием. В мутной реке, протекавшей у нашего аула, обитали не только беззащитные рыбы, но и те, кто этими рыбами питался.
Но, однажды, мать ушла на охоту и не вернулась.
Прошёл день, второй, третий. Забеспокоились в ауле, но некому было идти её искать. Да и куда? Шаман молчал.
А спустя пару недель охотники нашли огромную змею, ещё до конца кого-то не переваривавшую. Уползти от них змея не смогла. Не могла она, обожравшаяся, и атаковать. Из желудка этой твари достали мамин браслет — из белого, никому не известного металла, покрытого вязью угловатых значков.
Браслет отдали мне.
Понимая, что змея съела именно мою мать, старейшина аула вынес решение — оплату за змею делить на четверых. И на эту четвертую часть кормить меня.
Год был голодный не только в нашем ауле. А змея была большой и ценной, её хватило на год, почти полтора. За это время меня никто не обижал. Не считать же за обиду кличку «змеиный выкормыш». Но при этом меня ничему не учили. Никто не хотел брать меня в свою семью, никто не хотел мной заниматься и растить подмастерье для себя. У мастеров были свои дети, которым они собирались передавать семейное искусство, а к охотникам я не годилась по возрасту.
А один голодный год сменился вторым, не менее голодным. Шаман сказал, боги гневаются. Нужна жертва.
Вот тогда-то меня и решили принести в жертву богам пустыни. Шаман возражал, но кто его будет слушать? Оголодавшие люди озверели, шамана не убили, но временно заперли. А я…
Жители аула всё сделали как положено. Меня натёрли маслами, разрисовали алой краской на основе крови жертвенной козы, завернули в её же шкуру и распяли на алтаре.
Три дня и три ночи я пролежала на холодном камне, разглядывая огромные звезды над головой. Незнакомые созвездия, яркие драгоценные камни на иссиня-чёрном полотне. Мне было холодно, страшно. Хотелось есть, пить. Особенно пить.
На исходе первой ночи губы начали кровоточить, и горько-солёные капли крови были единственной влагой в этом засушливом аду.
Но боги отказались принимать жертву. Не угодил им змеиный выкормыш. Жертвоприношение оказалось неудачным. И милость богов от нашего аула отвернулась окончательно.
Как бы далеко охотники не уходили, они возвращались ни с чем. Купить еду было негде, в ауле начался голод. Умирали дети и старики — хранители знаний. Жили на воде, да запасах вяленых корнеплодов, выращивавшихся для охотников.
