Рэйчел Кейн - Принц Теней
Мой младший, безответственный кузен оказался умнее меня. Если бы не он, я бы скорей всего заперся в своих покоях, прячась от людей и предаваясь невеселым размышлениям, и это наверняка вызвало бы ненужные пересуды – если не среди членов семьи, то среди слуг, которые могли бы разнести сплетни и слухи по всему городу. И очень скоро я тоже оказался бы под подозрением. А мой вольный образ жизни и нежелание жениться только подтверждали бы эти подозрения.
Ромео был прав. Мы должны были явить всем свои спокойные, чисто выбритые, невозмутимые лица и с видимым удовольствием танцевать, когда заиграет музыка.
Я все не мог забыть отчаяние Меркуцио накануне. «Женат и похоронен, связан узами брака и мертв». Они все-таки женят его? Или родные запрут его в каком-нибудь монастыре, против воли заставив принять монашеский сан?.. Хотя нет, они не посмеют: он старший сын, а значит, его заставят играть по правилам. Его женят, и Меркуцио окажется прав: он будет мучить эту девушку, теперь даже сильнее, чем мучил бы раньше. Семья готова продать ее за положение в обществе – девушек всегда продают или обменивают. Возможно, сейчас, когда репутация Меркуцио так испорчена, семья невесты попробует пересмотреть условия сделки – но замуж ее за него выдадут, причем как можно скорее. Этого будет требовать отец Меркуцио, дабы обелить имя Орделаффи. Мне не хотелось даже представлять себе эту брачную ночь: даже если она состоится, она будет холодной и безжалостной. У Меркуцио в душе не осталось ничего, кроме пепла и пустоты, – и это превратит просто несчастный брак в кошмарный.
Я знал, что моя сестрица будет присутствовать на обеде, и чувствовал болезненное желание придушить ее за пухлую шейку, но все же встал, позволил Бальтазару переодеть меня в подобающее платье и встретился в холле с Ромео, тоже чистым и пристойно одетым. Он мрачно взглянул на меня, кивнул, и мы вдвоем вошли в обеденную залу.
Разговор при нашем появлении стих, но мы, не глядя ни вправо, ни влево, спокойно и с высоко поднятыми головами проследовали к своим местам. Все сидели еще с пустыми тарелками, ожидая нас, и, как только мы сели, слуги тут же засуетились вокруг стола, разнося кушанья и разливая вино. Я не мог бы определить, что именно лежит у меня в тарелке, хотя повара потратили, вероятно, несколько часов на приготовление этого блюда: для меня что суп, что вино, что салфетка имели сейчас одинаковый вкус, а точнее – были одинаково несъедобны.
Я поглощал еду механически, не чувствуя вкуса, и улыбался, когда мне казалось это уместным, и даже вел беседу со своей матерью, которая не спускала с меня тревожного взгляда. Она очень волновалась.
Я старался не смотреть в сторону Вероники и не разговаривал с ней, хотя она сидела неподалеку от меня. Она же, в свою очередь, оживленно шепталась со своей младшей кузиной Изабеллой. Их приглушенный смех бил по моим оголенным нервам, но я старался не подавать виду и улыбался, улыбался, улыбался…
Обед близился к концу, когда заговорил мой дядя:
– Бенволио. – Он уже осушил несколько кубков вина и, поставив локоть на стол, пригубил очередной, а потом кивнул слуге, чтобы тот наполнил кубок до краев.
– Синьор?
– Эта история сегодняшняя… с молодым Меркуцио… – продолжал он. – Я надеюсь, эти слухи о его поведении – неправда?
– Слухи, синьор? – Я уставился на него в недоумении, словно поражаясь, что он считает возможным обсуждать подобные вещи за столом.
Он был все-таки не настолько пьян.
– Неважно, неважно. Я только беспокоюсь за безопасность своего племянника и сына, которые проводили так много времени с этим мальчиком. С вами ведь ничего предосудительного не происходило, не так ли?
Я расхохотался и сам поразился тому, насколько естественно и беззаботно звучит мой смех.
– Мы всегда были образцом добропорядочности, уверяю вас, дядюшка. Я не знаю, что там за слухи ходят, но мне хорошо известно, что наши враги часто пытаются очернить нас в собственных, низменных целях.
– Да, несомненно. Но на этот раз враги ни при чем, – проговорил старший Монтекки. За столом воцарилась такая тишина, что было бы слышно, как муха пролетит. Где-то на дальнем конце стола звякнула вилка о тарелку – и это вызвало со всех сторон шипение, как будто кто-то палкой ткнул в клубок разъяренных змей. – Слухи идут от его домашних.
Я пожал плечами.
– Меркуцио в последнее время сильно не ладит с отцом, вы же знаете. Я думаю, в нем просто говорит желание иметь мужественного и сильного наследника, как у вас, синьор.
Он засмеялся, бросил горделивый и снисходительный взгляд на Ромео, который хранил опасное молчание.
– Ну конечно, конечно, мужественный и сильный духом сын – гордость и опора любого отца, – согласился дядюшка. – Но вам следует быть более осторожными с Меркуцио. Я не хочу думать и говорить о нем плохо, но ваша собственная репутация может тоже пострадать от этих пересудов.
– Этого не случится, – успокоил я его. – Потому что это все ерунда и бессмыслица. И потом – Меркуцио скоро женится.
Дядюшка Монтекки был, видимо, менее пьян, чем могло бы показаться, учитывая количество выпитого им вина, потому что он обратил взгляд к Ромео и, все еще улыбаясь мне, спросил:
– Ромео? То, что говорит Бенволио, – правда?
– Разве мой кузен когда-либо был замечен во лжи? – ответил Ромео. – Раня моего брата, вы раните меня, и я истекаю кровью.
– Погоди-ка, несмотря на всю мою любовь к вам, вы все-таки не братья.
Нет, ибо если бы родился от него – я был бы наследником: факт, который заставлял Монтекки сильно нервничать. Наследники погибали от рук своих кузенов много раз – и таким образом появлялись новые наследники.
– Он мне как брат, – с вызовом настаивал Ромео. – Мы росли как братья, мы братья по духу и по нраву. Называя его лжецом, вы называете лжецом меня.
– Попридержи язык, сын мой, я спросил только из любви, – произнес Монтекки.
Ромео накинулся на свою жареную дичь с такой целеустремленной свирепостью, что я невольно подумал, что ему хочется разорвать кого-нибудь своими руками и что куропатка для этого случая все-таки самый безопасный вариант.
– Что ж, теперь все ясно. Дорогая супруга, не пора ли нам удалиться и предоставить молодежи возможность развлекаться самим?
Он встал, и синьора Монтекки тут же встала и покорно последовала за ним: она должна была это сделать, независимо от того, насытилась она или все еще голодна. Я вдруг задумался: всегда ли она была так безропотна и покорна? Конечно, нет. Конечно, когда-то она была молода и пылала огнем собственных желаний и стремлений. Ведь девушки тоже о чем-то мечтают, верно? Я понятия не имел, о чем они могут мечтать, но мне почему-то казалось, что точно не о том, чтобы провести свою жизнь в подчинении, вечно стоя у кого-то за спиной и терпеливо снося все без единого слова жалобы.
