Одного поля ягоды (ЛП) - "babylonsheep"

— Ну, да, — сказал Гермиона. Она пожала плечами. — Об экзаменах. И о том, что будет после экзаменов. О… ну, знаешь, будущем.

— А что о будущем? — Том никогда не тратил время, маринуясь в нерешительности. Будущее становилось настоящим, оно было неизбежным, и стоило оставить нерешительность позади. Решения всегда были ясны для него. Он измерял их по шкале, взвешивая по выгоде, ущербу, приемлемому уровню непредвиденных обстоятельств и не оставляя места для метаний и колебаний.

— Моём будущем. Что я буду делать, когда впервые получу собственную жизнь, чтобы ковать её по собственным желаниям. Как я буду выбирать? Как мне взять что-то? Я всегда знала, чего хочу, но тут возникает вопрос, что можно сделать и что вообще возможно? — Гермиона угрюмо села в кровати с поникшими плечами. — Я боюсь, что я сделаю неправильный выбор или что я сделаю правильный, и окажется, что я ужасно неподготовлена. Я училась годы и годы, эти последние семь лет в школе, и ничего никогда не заставляло меня чувствовать себя такой… некомпетентной. Будто я ничего не понимаю, и всё, что мне остаётся, — пойти в библиотеку.

— Тебе нечего бояться, — сказал Том, переворачиваясь на её сторону кровати и успокаивающе обвив руку вокруг её плеч. — Я тоже буду здесь. Я провёл столько же лет в школе, сколько ты. Мы исследуем будущее вместе, куда бы оно ни привело нас.

Он притянул её в кровать, подоткнув под ней одеяло, затем устроился сам.

Со щелчком пальцев Том выключил свет.

— Ты можешь тратить столько времени, сколько тебе требуется, — прошептал он. — Ты можешь жить здесь, со мной, пока не решишь, куда хочешь пойти. Я позабочусь о тебе.

В любой другой день Гермиона бы фыркнула и заворчала о «позабочусь», будто она питомец или инвалид. Но этой ночью она не проронила ни слова жалобы. Она выпустила усталый вздох и повернулась на свою сторону, показав Тому свой затылок.

Том не унывал. Он обвил своими руками талию Гермионы и держал её до тех пор, пока её дыхание не выровнялось и он не почувствовал, как рассеивается её чёрное настроение. Подъём её настроения произвёл на него неизгладимое впечатление. Он решил, что произнёс правильные слова, и был глубоко благодарен своей природной способности улавливать эмоции и намерения.

Если это следствие загадочных женских недугов Гермионы, то Том не думал, что кто-то ещё мог бы справиться с этим лучше. Другой человек мог обнимать Гермиону и говорить утешительные слова — в гипотетической (и крайне нереалистичной) ситуации, о которой неприятно было даже думать, — но никто другой не мог понять, что она чувствует, и убедиться, что его слова были приняты близко к сердцу, а не просто сказаны невпопад.

В последний день каникул Том встал рано для своей заранее организованной встречи с Ноттом.

Они спланировали её в день рождения Тома. Нотту не нужны были расписания поездов или магловские шофёры: мальчик аппарировал напрямую в Усадьбу Риддлов, прибыв раньше других гостей и принеся новости об их успехе. Зачарованные письма выполнили свою работу, симпатизирующие врагам были нейтрализованы. Всё прошло тихо и незаметно, и единственное доказательство их триумфа было напечатано в незначительной сноске секции общественных объявлений «Ежедневного пророка», на последней странице, посвящённой некрологам, памятным датам и объявлениям о помолвке.

Извещения о смерти:

Грозбецки, Казимеж — Скончался в воскресенье, 24 дек. 1944 г. в госпитале Святого Мунго для магических болезней и травм, Лондон. Смерть установлена целителем Макилвриком и помощником целителя Гордоном. Мастер по ремонту астрологического оборудования, работавший по контракту с известными предприятиями Косого переулка: в «Волшебном оборудовании для умников», у Берингера и в лавке подержанных вещей на южной стороне, — мистер Грозбецки представился сотрудникам приёмного покоя больницы Святого Мунго, после чего упал без сознания в комнате ожидания. Оживить его не удалось. Целители констатировали, что причиной его смерти стала неисправность артефакта в его рабочей комнате. Тело мистера Грозбецки было найдено другом семьи и будет перевезено и захоронено в его родном городе Познань. Мы выражаем наши самые искренние соболезнования и желаем, чтобы он нашёл утешение и любимых товарищей в потустороннем мире.

Тауншенд, Фабиана — Скончалась в в воскресенье, 24 дек. 1944 г. в своём доме в Скегнессе, Линкольншир. После неё осталась семья: сын, мистер Регис Тауншенд, невестка, миссис Сюзанна Тауншенд, внуки: Уиллард (36), Норвик (32), Вайолет (25), Энгельберт (18). Её дочь, миссис Ричильда Хитток, зять мистер Лестер Хитток, внуки Эдит (33), Мордекай (25)…

Этот раздел был вырезан из газетного разворота, прорезав нудный список членов семьи, которые дождались последнего вздоха своей дорогой старой бабушки, чтобы убедиться, что никто из них не взял из дома ничего, что не являлось бы правильно оговоренной частью наследства.

Несколько настораживало, что у одного из их «добровольцев» оставалось достаточно сознания, чтобы добраться по камину до волшебной больницы, но преимуществом стало, что о его смерти напечатали в газете, доказав, что их действия привели к результатам. Нотт ничего не знал о том, что случилось с тремя другими письмами, которые они отправили в тот же день, поэтому Том был вынужден предположить, что они сработали, как ожидалось, без непредвиденных сюрпризов, который имел несчастье им подарить покойный мистер Грозбецки.

По мнению Тома, это был успех, хотя ему потребовалось некоторое время, чтобы убедить в этом Нотта.

— Разве тебя не заботит, — сказал Нотт, когда Том пригласил его в свою спальню и наложил заклинания на стены и коридор, чтобы выявить посторонних. — Что мы только что… убили кого-то? Нескольких кого-то.

— У тебя инсульт совести? — спросил Том. — Мне следует напомнить тебе, что твоя семья отравила колодцы, чтобы спугнуть магловских жителей деревни.

— Да, — сказал Нотт, — но они были маглами.

— А все они были иностранцами.

— Но они были волшебниками.

— А это важно? — сказал Том. — Я никогда не видел, чтобы тебе доставляло трудности решить, что некоторые волшебники по своей природе лучше других. Лучшие, как ты и я. И такие низшие, как этот полукровка-олух Рубеус Хагрид.

— Под этим я имел в виду, что кому-то происхождения Хагрида стоит посвятить себя профессии, к которой он лучше подходит — смотрителя поместья, конюшен или рабочего. Пусть думают и руководят другие. Мы все волшебники, конечно, но некоторые из нас лучшие волшебники. Более подходящие для некоторых позиций, и если так уже получилось, что более важных… — Нотт пожал плечами. — Полагаю, это жизнь. Никогда я не говорил, что низшие должны быть приговорены к смерти.

— Смерть по сравнению с жизнью, состоящей из обычного труда и унижений, — заметил Том. — Между ними не так уж много разницы, не так ли?

— Риддл, — резко сказал Нотт, — что ты знаешь о том, как устроена душа?

Том фыркнул:

— Это всё чепуха, что бы ты мне ни сказал. Я не верю в это. Да, мы носим за собой душу — без неё дементоры бы были полностью бесполезны, — но я не верю в суеверный вздор, — Том протянул Нотту половину газетного листа. — «Что лежит за пределом». Следующее Великое Приключение. Если мы все отправимся туда однажды, если только они не выдумали и это, то я с радостью скажу всем, что это я подговорил тебя прегрешить. Вот и всё, ты отпущен.

Том постучал по груди Нотта кончиком своей палочки.

— Это ничуть не божественное благословение, но, полагаю, я самый близкий к этому, из того, что ты можешь получить, — сказал Том самым серьёзным голосом. — Я, властью, данной мне значком старосты школы, объявляю тебя непорочным, отныне и впредь.

Нотт прижал руку к груди, отвернувшись от Тома. На мгновение Том подумал, что ему было не по себе, но мгновение прошло, и они вернулись к обсуждению необходимой логистики, чтобы собирать и хранить части василиска после выпуска из Хогвартса.

Том не слишком много думал о конфликтах совести. Это понятие никогда не приходило ему в голову, когда он действовал или разговаривал. Он расценивал это недугом, которым страдают другие далёкие люди, как вера, или бедность, или склонность к крепким напиткам, и не придавал этому значения, если это не затрагивало его личных интересов. А интересы его были просты: следить за тем, чтобы люди делали то, чего он от них хотел. Если они это делали, то тем самым доказывали свою полезность для него, если не делали, то доказывали отсутствие таковой и могли быть отброшены без дальнейших раздумий.