Одного поля ягоды (ЛП) - "babylonsheep"

Гермиона не завидовала этому. По крайней мере, старалась. Теория забвения и изменения памяти обсуждалась в книге по легилименции, которую она одолжила, и она рассчитывала, что сможет наложить заклинание по письменным инструкциям. Она не предпринимала попыток: найти подопытный образец было рискованно, и ей этого, конечно, и не хотелось. Нотту, в свою очередь, очевидно, было плевать на риск причинения необратимого ущерба.

Нотт быстро взмахнул запястьем, пробормотал: «Коловария», — и проверил свою работу, когда волосы Лестрейнджа стали яркого, режущего глаз малинового цвета, а его брови и ресницы приняли оттенок кукурузно-жёлтого, такого бледного, что они исчезли на его коже.

Гермиона медленно, размеренно втянула воздух, её пальцы крепче сжались вокруг палочки. Она видела, что Нотт пытался представить это как «несчастный случай», и хоть она не была полностью этим довольна, она не могла придумать ничего лучше. Принести Лестрейнджа в больничное крыло, может, — но дежурная целительница задаст слишком много вопросов. Гермиона уже обратила эффекты сглазов, поэтому Лестрейндж больше остро не нуждался в медицинском осмотре.

Когда она наконец-то достаточно собралась, чтобы заговорить, она сказала:

— Я не понимаю, почему кто бы то ни было хотел быть распределён в Слизерин.

— Люди не хотят в Слизерин, — буднично сказал Нотт, засовывая палочку в рукав. — Они либо слизеринцы, либо нет.

Комментарий к Глава 27. Амортенция иллюстрация автора к главе: Гермиона и Нотт в библиотеке

https://i.imgur.com/pzRhDIG.jpg

(от автора)

— Заметьте, Том так и не ответил, чем пахнет его Амортенция.

— История Хогвартс-Экспресса находится на Pottermore, если вы хотите узнать о ней больше. Ссылки на него, сделанные ранее, являются «каноническими», если вы считаете дополнительную информацию Дж.К.Р. легитимной.

— В этой главе впервые была сброшена матерная бомба. Это похоже на важную веху, но, возможно, только для меня.

— Повторяя заявление из дисклеймера, мнения персонажей соответствуют культуре и периоду времени и не обязательно отражают мои собственные убеждения.

====== Глава 28. Змеи в поезде ======

1943

Шли дни шестого курса, и все, кроме Тома, с нетерпением ждали Рождества, чтобы отдохнуть от учёбы.

На протяжении примерно первого десятилетия жизни у него были двоякие чувства о Рождестве, и в мирском, и в религиозном его понимании. Рождество казалось бессмысленным опытом для Тома, которому было нечего отмечать, — не то чтобы сиротский приют мог позволить себе праздник. Рождество, его день рождения, зима в целом — большинство людей, включая Тома, придавали этим дням эмоциональную значимость. Конкретно в случае Тома так называемый сезон забав был связан с лишениями, и негодованием, и паршивым, кусачим холодом, который проникал так глубоко в его суставы, что было больно сидеть и вставать с кровати по утрам.

До Хогвартса он никогда не видел, что другие находили в Рождестве, и даже сейчас он этого не понимал. Тем не менее, за годы этот сезон образовал собственную значимость. Рождество для Тома было не в заколдованной мишуре на зачарованных деревьях и бесконечных кусках кекса с цукатами{?}[Традиционное рождественское угощение. ]: это был вкус независимости от взрослых, без уроков, и учителей, и воспитательниц, со всеми книгами, которые он хотел прочитать, и всей магией, которую хотел выучить в Общей гостиной, предоставленной ему одному.

Он проводил каждое Рождество в Хогвартсе последние пять лет, и Рождество Хогвартса стало для него статус-кво, его личным идеалом того, чем должно быть Рождество. Это было особенное событие, которое стоило празднования в его собственной манере.

А теперь Дамблдор и Мэри Риддл переворачивали Рождество с ног на голову ради собственных эгоистичных затей, при этом утверждая, что это для его же блага.

Том отсчитывал проходящие недели с растущими дурными предчувствиями, каждый признак наступления зимы напоминал, сколько осталось от его жизни волшебника. Первая утренняя изморось октября, покрывшая опавшие листья, хрустящая под подошвой ботинок, когда он шагал к теплицам на травологию, темнеющие воды под озером, которые вынуждали оставлять камины в Общей гостиной Слизерина зажжёнными весь день напролёт, изменения блюд в Большом зале с фруктового льда и прохладного желе на сытное жаркое и запечённые пудинги…

Гермиона не понимала его чувств о Риддлах — не до конца.

Она считала Риддлов неприятными, но не неисправимыми. Они так же привыкли жить по своим установкам, как Том, но они были готовы пойти ему навстречу, и она считала, что будет справедливо, если Том поступит так же. Несмотря на то, что они не могли отменить годы его жизни, когда он смирился со своим сиротством, они пытались исправить ситуацию и дать ему всё, на что он имел право как член их семьи.

— Я никогда не просил об этом, — сказал Том в ответ на представление Гермионой своего мнения по этому вопросу. — Разумеется, у меня есть право отказаться!

— Никто не просит быть рождённым, а уж тем более выбирать, как и с чем, — заметила Гермиона, — но мы делаем лучшее, что можем, с нашими обстоятельствами.

— Мне было бы лучше остаться предоставленным себе, — сказал Том. — Но они… Они заставляют меня быть одним из них.

За последним словом последовала гримаса: Том сохранял внутреннее разделение между им и ними, и в последнем было заключено всё отвращение, которое он испытывал к посредственности и обыденности Риддлов. Единственное, что выделяло их, было их богатство, которое они заработали без прикладывания собственных усилий: Мэри Риддл вышла за него замуж, а Томас Риддл унаследовал его от своих предков.

— Это лишь несколько недель за целый год, — ответила Гермиона, которая, что довольно раздражало, не сочувствовала состоянию дел Тома так, как ему бы хотелось. — Молодые женщины всегда были и продолжают быть в гораздо худших ситуациях, чем ты — и не только на Рождество, а всю жизнь. Поэтому я не вижу способа сказать лучше, чем этот: тебе просто придётся закрыть глаза и думать об Англии.{?}[Крылатое выражение-совет для девушек, кому надо исполнить супружеский долг. Пошло из дневника леди Хиллингдон 1912г.: «Когда я слышу его шаги за своей спальней, я ложусь в кровать, раздвигаю ноги и думаю об Англии». ]

Это заставило Тома немного поворчать, пока он не вспомнил, что Гермиона вызвалась провести каникулы с ним. Если ему и придётся думать об Англии на это Рождество, он был рад знать, что он будет в этом не одинок.

В день, когда «Хогвартс-экспресс» должен был отбывать со станции Хогсмида, мальчики из Слизерина собирали свои сундуки — им же не хватило предусмотрительности начать сборы раньше — и сбросили подарки на Рождество для Тома на его кровать.

В его второй год Лестрейндж и Эйвери подарили ему символические рождественские подарки. С четвёртого года каждый мальчик в спальне что-то ему дарил, и это число лишь росло, постепенно включая в себя слизеринцев с других курсов, а также некоторых неслизеринцев, с которыми он ходил на занятия. В основном это были бесполезные безделушки. Тому не было дела до самодельных открыток с блёстками, он ел не так уж много сладкого — уж не говоря о том, что он не рискнул бы прикоснуться к чему-то явно самодельному или подделанному. Зачарованные закладки, светящиеся в темноте шахматы, позолоченные чернильные наборы, дубликаты которых ему были не нужны, — поэтому он относил всё в барахолку Хогсмида, чтобы собрать деньги и купить то, что на самом деле хотел.

(Казалось, Гермиона была единственным человеком, который знал его вкусы и дарил вещи, которые стоило хранить.)

Том отправил запакованные подарки лететь в свой сундук, призывая шарф и плащ из шифоньера.

— Ты не остаёшься в школе? — спросил Лестрейндж, чьи волосы вернулись к натуральному цвету только пару дней назад. Он переживал о том, как поедет домой с волосами, зачарованными в гриффиндорский красный, что было результатом безобидного межфакультетского розыгрыша, когда он перешёл дорогу не тому человеку.