Одного поля ягоды (ЛП) - "babylonsheep"

Мистер Пацек изобразил страдальческую улыбку, а Гермиона внутренне поморщилась.

Её наставник свободно владел по крайней мере пятью языками, его учили чешскому и немецкому с рождения, к последнему из которых он также выучил несколько диалектов, потому что его венский немецкий, на котором он разговаривал, не пришёлся по вкусу его профессорам в Дурмстранге, которые предпочитали саксонский или прусский выговор. Он также был экспертом в дюжине письменностей, но он не говорил на этих исторических языках, потому что все их носители уже были мертвы. И вот появляется миссис Риддл, распинающаяся о своей французской гувернантке!

Что касается Тома, если понятие Ориона Блэка «убивающее лицо» было реальным, то оно было применимо к выражению лица, которое постепенно искажало его черты. Гермиона не думала, что Тома волновали сомнительные комплименты другим людям в целом, а скорее то, что это делают его собственные родственники, да ещё в такой низкой и обыденной манере. Кто-то с самомнением Тома должен был считать ненужным словесно принижать других людей, чтобы установить собственное превосходство. Вместо этого превосходство должно было быть очевидным по манерам и власти в самом его присутствии. Не человек должен напоминать другим об их неполноценности, а они должны признать её в себе сами.

(Ей потребовалось много лет, чтобы понять искажённое восприятие мира Тома, и даже Гермиона, единственный его близкий человек, с трудом его постигала. Это было похоже на погружение в странную, перевёрнутую вселенную, она сравнила это с переездом в сельскую Австралию, место, где она знала значение каждого произносимого слова в отдельности, но не могла различить их значения вместе, потому что их версия разговорного английского была отдельным подвидом королевского английского, к которому она привыкла.)

Роджер Тиндалл, который молчал до настоящего времени, решил задать вопрос, чтобы отогнать нарастающую неловкость:

— Что случилось с вашим сыном? Я слышал, он ходил в Харроу{?}[Одна из известнейших и старейших британских частных школ для мальчиков], когда был мальчиком, но я не припоминаю его в списках Сандхёрста или другого высшего учебного заведения.

Это тут же заткнуло миссис Риддл.

— Он удалился в сельскую местность и следит за делами поместья, — сказал мистер Риддл, впервые заговорив. — Мы никогда не были созданы для жизни в городе, никогда. Смог и ядовитые газы — лишь некоторые вещи, которым мы противимся в городе. Война сделала всё лишь более опасным — последние несколько лет стали воистину трудными для Британии и её городов: все эти немецкие бомбы и полчища беженцев, кто его знает откуда. Не понимаю, как кто-либо из вас ступает за дверь без страха за собственную жизнь.

— Разумеется, — добавила миссис Риддл, и её слова сочились надменной помпезностью, — с опасностью или нет, мы всё превозможем ради нашего дорогого Томми, не так ли?

— Конечно, дражайшая.

Цветы на краю стола завяли от пристального взгляда Тома.

Мама и миссис Тиндалл обменялись многозначительными взглядами несколько раз за время ужина — ни одну из них не впечатлили мнения Риддлов: обе их семьи жили в Лондоне в последние несколько лет войны, включая «Блиц», — и они обе занимались общественной работой в худшие времена. Было очевидно, что Риддлы и пальцем не пошевелили для помощи, даже не потрудились соблюдать простые приличия нормирования. То, как мистер Риддл безответственно намазывал толстым слоем масло на булочку, когда появилась маслёнка, лишь подтвердило это, потому что все остальные соскоблили лишь немного масла, даже Грейнджеры, покупавшие его в волшебной лавке, и им не было нужды его экономить, но они всё равно это делали, чтобы дипломатично относиться к маленьким порциям, которые получали все остальные в городе.

Роджер Тиндалл неотрывно смотрел в свою тарелку, чтобы сдержать смех, пока выражение лица Тома становилось всё более и более пустым, будто он уходил в глубины своего воображения, чтобы избежать бессмысленной посредственности, ставшей его нынешней реальностью.

Затем, когда ужин подошёл к концу, и взрослые удалились в парадную залу, а дети направились в семейную гостиную, Роджер захлопал в ладоши и сказал:

— Высшее представление, Риддл! Абсолютно разгромное! У меня никогда раньше не было подобных развлечений за ужином, хотя мой дедушка почти доходил до этого уровня после бутылки-другой хорошего хереса. Уверен, что запомню эту ночь на всю оставшуюся жизнь.

— Роджер! — вскричала Гермиона, глядя на Тома в надежде, что он не принял фразу «оставшуюся жизнь» за чистую монету.

Но показалось, что Том не заметил или не обиделся:

— Они лгали, — медленно сказал он. — Он в деревне, но он ничего не делает для дел поместья. Но зачем им врать об этом?

— Твой отец, ты имеешь в виду? — спросил Роджер, подыскав свободное кресло и забросив ноги на ближайшую банкетку. — По слухам, он инвалид. Риддлы, должно быть, пытаются его скрыть, как безумную Берту{?}[Персонаж романа “Джейн Эир” Шарлотты Бронте. Жена мистера Рочестера, которая сошла с ума, и он запер её в спальне на третьем этаже, скрывая от людских глаз. ].

— Они сделали тебя равным бенефициаром, — сказала Гермиона. — Это мило, что они обеспечили наследство непосредственно тебя, вместо того, чтобы следовать традиции и отдать всё твоему отцу, но они не показались мне людьми, которые заботятся о том, чтобы быть… Милыми.

— Нет, — сказал Том, — качество, которое они лучше всего продемонстрировали, это насколько они обыденны, — его тон указывал на то, что «обыденный» было худшим оскорблением, которое кто-то мог заслужить.

— Они, разумеется, не являются центром внимания чьего-либо социального календаря, — согласился Роджер. — Я бы поздравил тебя с обретением давно потерянной семьи, Риддл, но в данных обстоятельствах это было бы некрасиво — вместо этого ты можешь принять мои соболезнования.

— Тебе стоит сохранить свои соболезнования для Гермионы, — сказал Том, обращая свои тёмные глаза на неё. — Она будет превозмогать Рождество в Йоркшире со мной.

— Да? — сказал Роджер, наклонившись вперёд в кресле. — Это правда?

Том и Роджер выжидательно смотрели на неё. Том приподнял бровь в предвкушении её ответа.

Гермиона не могла остановить краску, расползающуюся на её щеках. Она подняла руки, чтобы закрыть их, чувствуя, как жар проходит сквозь её пальцы, хотя она не могла сформулировать, почему чувствовала себя так. Она знала этих людей, знала их много лет, почему она внезапно почувствовала себя, будто стояла перед волшебными экзаменаторами на практической части С.О.В.?

Возможно, потому, что она так же лишилась дара речи и не могла ответить, как и тогда. Экзаменатором по защите от Тёмных искусств, сидевшим в самом центре комиссии, был Арнесиус Джиггер, старый деловой партнёр профессора Слагхорна и автор «Основ защиты от Тёмных искусств». Она почувствовала внезапную вспышку смущения, когда попросила автограф для своего учебника, и это — что бы это ни было — было тем же самым.

— Это неважные новости, ничего такого, — сказала Гермиона осторожным тоном, проглатывая своё чувство неловкости, потому что в данный момент оно было и бесполезным, и нежеланным. — Но Том прожил в Лондоне всю свою жизнь, и теперь уезжает, поэтому я подумала, ему будет проще, если с ним будет кто-то знакомый для таких перемен. Риддлы, может, и не самые приятные люди, но у них большая сельская усадьба с сотнями акров земли, разумеется, с таким количеством места будет не так уж трудно убежать и спрятаться, если мы увидим кого-то из них идущими по коридору.

— Хм, — сказал Роджер, — ну, тогда заранее счастливого возвращения. Если ты предпочтёшь провести Рождество в Лондоне, я могу организовать для тебя переход на одном из военных поездов. Гражданские билеты слишком сложно раздобыть в эти дни, и будет ещё хуже во время праздников — но я курсант, а это должно что-то значить, — он встретился с ней взглядом и добавил: — Но это если ты устанешь от Риддлов, разумеется.